Я снова внимательно просмотрел карточки.

Шлегель высказал свою мысль вслух:

— Почему она вдруг заинтересовалась аэрофилателией?

— Они наверняка оказались под рукой, — пояснил я. — Шемпион часто посылает именно такие «приветы» своим коллегам-коллекционерам. Если же она оказалась на выставке филателистов, что могло быть более естественным?

— Не может это быть какой-нибудь серьезный рэкет, связанный с марками, как ты думаешь? — выдвинул версию Шлегель.

Шемпион может таким путем передавать или перемещать денежные средства. Марки — это как облигации на предъявителя, но не бог весть какое капиталовложение. В конце концов, чтобы перекрыть уровень цен, установленный дилером, стоимость должна подскочить примерно на тридцать процентов.

— Как насчет подделок или, скажем, краденого?

— Нет, — решительно возразил я.

— Откуда такая уверенность?

— В том масштабе, о котором мы говорим, это невозможно. Всегда начинают ходить слухи… Филателисту-мошеннику приходится довольствоваться малым. А сделать мало-мальски приличную подделку марки — очень дорого и долго. И вы даже не сможете компенсировать свои затраты, выбросив на рынок сразу сотню поддельных редких марок, или же цены тогда резко упадут. В подобном случае цены упадут, кстати, даже если марки будут подлинными. И вообще, о какой сумме как таковой мы ведем речь? Даже на сногсшибательных аукционах Бонд-стрит немного найдется единичных экземпляров марок, которые стоили бы больше пятидесяти фунтов стерлингов. Доходов от такого рода мошенничества Шемпиону не хватило бы на оплату счетов за поставку вина.

Он открыл свой портфель и вытащил состоящий из пяти страниц доклад-отчет, который получил от нашей лондонской конторы. В нем были данные по Шемпиону: его передвижения, расходы, род деятельности его компаний за последние шесть месяцев. Вернее то, что Лондону было об этом известно.

— С собой не брать, — предупредил Шлегель, когда я с нетерпением развернул страницы. Он пошел к стойке и принес два кофе «эспрессо». К тому времени, когда он вернулся, я уже проштудировал документ.

— Ничего полезного, верно? — Шлегель легонько постукал ложечкой по чашке с кофе. — Выпей кофейку. Не дело встречаться с этим человеком под воздействием двух порций коньяка, даже если он наполовину таков, как ты мне расписываешь.

Я выпил кофе, сложил листы и протянул их Шлегелю.

— Что слышно насчет грузовиков в Марселе?

— Они сейчас загружаются. В декларации судового груза зафиксировано, что там части двигателей, химикаты, изделия из пластмассы широкого назначения и ткани. Как нас и предупреждали, груз дипломатический.

— Вы разузнали что-нибудь о Топаз?

Прежде чем ответить, Шлегель посмотрел на меня долгим, испытующим взглядом.

— Ей 25. Она британская подданная, родилась в Лондоне. Единственный ребенок. Любящие родители, которым она пишет каждую неделю. Ее отец по профессии химик, в свое время занимался исследовательской работой. Сейчас они живут на его маленькую пенсию в Портсмуте в Англии. Сама девушка не живет с родителями с тех самых пор, как поступила в колледж в Лондоне. Она закончила его с отличием по специальности термохимия, но не смогла найти подходящей работы. Подрабатывала официанткой и служащей на бензозаправочной станции… ну, ты знаешь, как это бывает. Она вроде бы очень любит детей. До того как ее пригласил к себе Шемпион, она подвизалась в качестве няни-гувернантки еще в трех семьях. Но она, конечно, воспитательница без диплома, как ты понимаешь.

— Да, понимаю, — сказал я, — она дипломированный термохимик.

— О господи, — воскликнул Шлегель сдавленным голосом, — я предчувствовал, что как только ты это узнаешь, ты опять начнешь меня донимать… с этой ерундой, которой тебя напичкал Серж Френкель. Термохимики не занимаются производством ядерных бомб.

— Нет, конечно, производством не занимаются, — с бесконечным терпением согласился я. — Но термохимия имеет отношение, причем самое непосредственное, к ядерным взрывам. — Я открыл большой коричневый конверт, который получил от него, и, покопавшись, достал оттуда фотооткрытку с изображением катастрофы «Гинденбурга». — И преобразование водорода в гелий тоже имеет отношение, если вспомнить, к ядерным взрывам. — Я ткнул пальцем в воздушный корабль на открытке, из которого вырывались и пожирали его огромные языки пламени.

Шлегель взял открытку у меня из рук и нагнулся над ней, пристально вглядываясь, как будто он мог обнаружить в художественной картинке нечто важное. Когда я уходил, он все рассматривал ее внимательно и задумчиво.

В Ницце автомобили в основной своей массе белого цвета, так что распознать черный «мерседес» Шемпиона на площади Массена не составляло труда. Шофер сидел в машине, а Шемпион и его сын расположились на террасе кафе-бара под сводчатой каменной галереей. Шемпион потягивал аперитив, а Билли выстраивал на круглой металлической крышке стола фантики от конфет. Увидев меня, Билли замахал рукой. Он сберег для меня два кусочка шоколада, которые уже стали мягкими и бесформенными, к ним прилипла всякая всячина из кармана.

Шемпион тоже поднялся из-за стола. Они явно достаточно долго сидели здесь, и он не стал предлагать мне выпить. Когда мы подошли к машине, шофер распахнул дверцу, и Билли стал просить разрешения сесть на переднее сиденье. Но на его отца не подействовали никакие уговоры, и Билли был водворен между нами на заднее сиденье.

Шемпион открыл боковое окно. В нагретом солнцем «мерседесе» было так душно, что сразу становилось понятно, почему большинство машин были белого цвета.

— Смотри, не выпачкай обивку шоколадом, — наставительным тоном произнес Шемпион и достал из кармана носовой платок.

— Я постараюсь, — отозвался я.

— Да не ты, глупый, — засмеялся Шемпион и вытер Билли руки и рот.

— В наши дни никогда нельзя быть ни в чем уверенным, — заметил я.

— Не говори так, Чарли, — казалось, он был по-настоящему задет, даже обижен. — Неужели я настолько изменился?

— Ты тот еще фрукт, Стив! — я не стал увиливать от ответа.

— Добро пожаловать в наш клуб, — парировал он и взглянул на Билли — проверить, прислушивается ли тот к нашему разговору.

Билли смотрел на меня.

— Я тоже тот еще фрукт, — сообщил он.

— Я же так и сказал. Билли — тот еще фрукт, Стив!

Билли перевел взгляд на своего отца, не будучи уверен, правду ли я говорю. Стив улыбнулся.

— Мы не хотим слишком много тех еще фруктов в нашей семье, — он поправил сыну галстук.

За разговором мы не заметили, как оказались у поворота на аэропорт. Наш шофер постоянно нагонял и перегонял других водителей, которые выбрались на воскресную прогулку и потому тащились еле-еле. По нашему маршруту шла на посадку «Каравелла» компании «Эйр Франс», чтобы приземлиться на взлетно-посадочную полосу, бегущую параллельно шоссе. Послышался оглушительный визг ее моторов, включенных на реверсный режим, и скрип колес, упирающихся в бетон полосы.

Билли наблюдал за «Каравеллой», пока она не исчезла из виду за зданиями аэропорта.

— А когда мы снова полетим на самолете, папочка?

— Как-нибудь выберемся, — пообещал Шемпион.

— Скоро?

— Может быть.

— На мой день рождения?

— Посмотрим, Билли.

— А дядя Чарльз тоже полетит с нами?

— Надеюсь, что так, Билли. Я очень на это рассчитываю.

Билли улыбнулся.

Мы быстро проскочили мост Дю Вар и приблизились к пропускному пункту, где взимается пошлина за проезд по скоростной автостраде. Как у всякого хорошего водителя, у нашего шофера были наготове монеты, и мы встали в хвост быстро продвигающейся очереди к пропускному автомату. За три машины впереди нас водитель «фольксвагена» с автоприцепом опустил свои три франка в монетоприемник автомата. Шлагбаум поднялся вверх, пропуская автомобиль. Но не успел он занять прежнее положение, как под него вплотную к автоприцепу проскользнул верткий мотоцикл. У соседних пропускных ворот выстроился длинный хвост машин, обслуживающий персонал был слишком занят, и никто из них не заметил нарушителя.