Так бывало всегда, когда литостат начинал зарываться в грунт, выбрасывая позади земляной фонтан. Конечно, мы этого фонтана видеть не могли.

В темноте все машины углубились в землю, оставив на поверхности горы вывороченного грунта. Бригады подземных кораблей зарывались все глубже и глубже, оставляя за собой след — прокопанную почву и толстые кабели, по которым передавался электрический ток.

Связисты в машинах старших командиров следили за другими литостатами и полученные от них сообщения тотчас передавали на флагманский литостат. Здесь эти сведения получал я и передавал их штурманам. Те обозначали на карте местонахождение каждой машины. Командир бригады в любую минуту знал, как продвигается его отряд, приближаясь к линии противника.

Иногда отдельные литостаты отставали, встретив крепкий каменистый грунт или подземные воды. Приходилось посылать им на помощь другие машины. Однако в целом бригада двигалась быстро и вскоре прошла передовые траншеи, а затем и позиции легкой артиллерии противника. Похоже, никто во вражеском лагере не заметил нашего продвижения — мы шли на значительной глубине, а на поверхности гремела безумная артиллерийская канонада.

Сведения, поступавшие из второй бригады, говорили о том, что она продвигалась быстрее. Командование приказало нашей бригаде ускорить движение: наступление должно было быть одновременным.

Тарас сидел у телефона рядом с Макаренко и время от времени проверял, что делается на отдельных постах литостата, как работают механизмы боевой машины, как она проходит глубины и грунты. Макаренко выслушивал эти сообщения и давал указания, одновременно держа через меня связь с другими машинами бригады. Он был уверен в флагманской машине и главным образом следил за другими, консультируя механиков и водителей.

Мы сидели в маленькой кабине рядом с командирской рубкой. Кабина напоминала железный сундук с низенькой скамейкой и таким же столиком с различными приборами. Помещение освещали несколько маленьких электрических лампочек под темными абажурами. От лязга и грохота нас спасали шлемы с звукофильтрамы, от толчков защищали амортизаторы в сиденьях, стенах и потолке.

Никто из экипажа машины не видел, что делается за ее обшивкой. Это была ахиллесова пята литостатов. Они располагали рядом указателей глубины, твердости почвы, скорости и курса машины, однако этого было мало. Литостаты шли на ощупь. Но пусть они не видели ничего — зато и их никто не видел. Они нападали из-под земли, откуда их никто не ждал, и это делало литостаты страшным оружием. Только сейсмопеленгаторы и сейсмоанализаторы помогали ориентироваться в этом слепом движении.

Ни командиры, ни кто-либо из команды литостатов не видел врага. Однако все знали, что где-то поблизости должны находиться вражеские подземные форты.

Макаренко поднял голову, посмотрел на меня и улыбнулся. Он хотел подбодрить меня. Я не чувствовал никакого страха, хотя и знал, что близится минута, когда начнется штурм вражеских крепостей. Мне казалось, что мы снова оказались на строительстве Глубинного пути и никакая опасность нам не грозит.

Но вот Макаренко вместе со штурманом, который протиснулся в нашу кабинку, склонился над так называемым «подземным разведчиком». Этот аппарат обобщает наблюдения сейсмопеленгаторов и сейсмоанализаторов, указывающие направление подземных колебаний и их характер. «Подземный разведчик» помогает определить место, где расположены вражеские укрепления, и расстояние до них. Прибор построен по тому же принципу, что и сейсмотелеграфный аппарат, на котором работал я. Это тоже изобретение Гоппа. Но «подземных разведчиков» мало. Они установлены только на командирских машинах.

Наш литостат немного замедлил движение. Я догадался, что мы приблизились к цели.

В эти минуты мне пришлось напряженно поработать. По всем машинам было передано распоряжение соблюдать осторожность и уменьшить скорость движения.

Чуть позже я передал приказ остановиться. Наша машина тоже остановилась. Воцарился полный покой. Над нами нависали многометровые слои почв, вокруг были тесные стены, а где-то дальше в этих грунтах таились такие же металлические коробки с людьми.

Я связался со штабом фронта. Сигнал об атаке должны подать оттуда. Было условлено, что обе бригады начнут штурм одновременно.

Время, казалось, текло очень медленно…

Наконец я принимаю сигнал и передаю его всем машинам нашей бригады.

Ничто не шелохнется в флагманской рубке.

Макаренко возвращается к распределительному щиту — пункту управления нашим главным вооружением.

Последний сигнал: по всем кабинам звучит резкий звонок. Напряжение усиливается втрое… И литостат идет вверх, сокрушая цемент и железобетон, ломая фундаменты орудийных башен, расшвыривая блиндажи и пулеметные гнезда.

Представляю себе, что творилось тогда во вражеских укреплениях.

Кажется, твердо стоят вражеские армии и будущее сулит им победу. Бодро чувствуют себя их командиры. Крепко упираясь ногами в бетонированный пол артиллерийского каземата и следя за телеэлектроскопом, командир какой-то батареи раз за разом бросает приказы в телефонную трубку. Вдруг он чувствует, что под ним закачалась земля. Каземат начинает крениться и оседать. С грохотом обрушиваются соседние помещения, перестают стрелять тяжелые орудия батареи, в телефон слышны крики. «Неужели у большевиков нашлись такие колоссальные снаряды, что пробились на эту глубину?» Но взрыва, который должен был бы сопровождать падение такого снаряда, не слышно. Вместо этого снизу доносится какой-то скрежещущий гул. Земля под ногами качается все сильнее. Внезапно обваливается выходной туннель каземата. Бежать некуда. Офицер видит своих солдат. Лица их перекошены от ужаса. Тогда он вспоминает о своем долге и дрожащим голосом кричит: «Спокойствие!» Но в это время пол каземата идет трещинами и из земли, словно огромный крот, высовывается какое-то жуткое чудовище. Оно сокрушает подземную крепость, и оцепеневший гарнизон подземной крепости погибает, не успев даже сообразить, что это боевые советские литостаты прорывают линию вражеских укреплений.

Штурм продолжался. Из-под земли с хрипом и ревом выползали страшные чудовища. Одни вновь зарывались в землю и громили блиндажи противника, другие открывали смертоносный огонь с тыла по линии фронта и тыловым частям, находившимся в резерве или пришедшим на смену передовым. Фронт был прорван на многие десятки километров.

Далеко на юге такой же прорыв осуществила вторая бригада.

Литостаты бороздили глубины в разных направлениях. Через полчаса участок, где появились эти вооруженные чудовища, был охвачен паникой. Тогда с советской стороны хлынули танки, за танками — механизированная пехота, а затем, опережая пехоту, помчались грузовые машины с механизированной конницей. Впереди всех неслись штурмовые самолеты, преследуя врага. Молчали зенитные пушки: одни провалились в ямы, вырытые литостатами, вторые были раздавлены этими машинами, третьи остались без артиллеристов, бежавших в смертельном испуге.

Вражеское командование, пытаясь заткнуть брешь, бросило в бой полумиллионный резерв. Но ничего не помогало. Вторая бригада литостатов огненным валом шла вдоль фронта, каждый час уничтожая пять-шесть километров укрепленной линии. А первая бригада прорывалась во вражеский тыл и била врага там, где он пытался закрепиться.

Под землей работали еще сотни легких машин. Они подтягивали кабели, подавали техническую помощь потерпевшим аварию литостатам, подвозили боевое снаряжение и сжатый кислород в баллонах для боевых кротов.

Наша флагманская машина некоторое время шла на поверхности, обстреливая тыловые резервы. Внезапно вокруг нас начали падать тяжелые снаряды. Враг пытался обстрелять литостат из крупнокалиберных орудий. Первые осколки, забарабанившие по броне нашего корабля, нас не обеспокоили. Но вдруг один из снарядов угодил прямо в машину. Литостат вздрогнул от сильного удара, и командир приказал немедленно зарываться в землю.

В машине были первые раненые. Я не видел их, только слышал, как Тарас извещал об этом по телефону Барабаша. Раненые находились в кормовом отсеке по левому борту. Именно туда ударил первый, а затем второй снаряд, когда мы прятались под землю.