Он насильно усадил меня на диван, взял Макаренко под руку и вместе с ним ушел.

Когда за ними захлопнулась дверь, со стола слетела и упала на пол маленькая бумажка. Я поднял ее и увидел, что это телеграмма. В ней было всего несколько слов: «Из Иркутска. Макаренко. Подробно информируйте Самборского. Вопрос согласован. Саклатвала».

Я положил телеграмму на стол и снова устроился на диване. Что означала эта телеграмма? Не ее ли показывал Макаренко Самборскому в начале их беседы? Вообще, что здесь случилось и что я скажу Самборскому, когда он вернется? Признаюсь, я был растерян.

Мне пришлось просидеть на диване довольно долго. Самборский возвратился по меньшей мере через час. За это время я успел успокоиться, придумать причину своего посещения и даже подремать над объемистым техническим справочником.

— Простите, Мартынович, задержался, — извинился Самборский. Он был чрезвычайно весел, глаза его блестели.

— Мне хотелось бы, — начал я, — получить у вас интервью о ликвидации наводнения в туннеле. Для прессы это будет иметь огромный интерес.

— У меня интервью? Да вы в своем уме? Я только что сюда прилетел, сам толком ничего не знаю, а вы… Да вы знаете больше, чем я!

Разумеется, я понимал, что говорю нелепость. Но нужно же было мне с честью выйти из затруднения, в которое я попал. И я самым деловым тоном сказал:

— Мне интересно, как вы оцениваете положение и какого вы мнения о работах по ликвидации последствий катастрофы.

— Положение было очень серьезным. Но самый разумный и простой выход из него нашел мой друг Ярослав Васильевич Макаренко. Он предложил как можно скорее соединить Забайкальский сектор туннеля с Дальневосточным и выпустить всю воду в Охотское море. Ведь вы об этом знаете.

— Нет, не знаю…

Врать, так врать до конца!

— Как не знаете? Ведь это всем известно.

— То есть я знал, но… но забыл, — ответил я в полном замешательстве.

Не удивление Самборского привело меня в такое состояние и не моя неловкость. Меня поразили слова «мой друг Ярослав Васильевич Макаренко». Ведь уже давно никто не слышал от Самборского этих слов!

Дня через два после этого в подземных глубинах прозвучал взрыв — это взорвали остаток породы, разделявший Дальневосточный и Забайкальский секторы туннеля, — и глубинные воды потекли руслом, которое вывело их к морю.

На следующее утро я зашел в столовую и застал там Ярослава и Лиду. Они оживленно разговаривали.

Давно мне не приходилось видеть их в таком приподнятом настроении. Лида непрерывно смеялась, слушая шутки Ярослава, а он в это утро был на удивление говорлив и остроумен.

Он рассказывал всякую чепуху, задирал пушистого кота, который терся у его ног, встретил меня шуткой, едва я переступил порог столовой.

— Мартынович, идите к нам, — пригласил Ярослав, подвигая мне стул.

— Давно не видел вас такой веселой, — обратился я к Лиде, устраиваясь на стуле. — Кажется, снова влюблюсь.

— Олекса Мартынович, лучший возраст мужчины, о котором мы когда-то говорили, уже миновал.

— А именно?

— Помните, когда-то вы признались, что вам тридцать восемь. Теперь, наверное, уже за сорок.

— У вас прекрасная память. Лучше, чем у меня, — усмехнулся я.

— Да, неплохая.

Но Ярослав, как видно, решил, что наш разговор может перейти на разные воспоминания, чего он сейчас не хотел, и постарался направить беседу в иное русло — сказав, что у него сегодня выходной день и он свободен до следующего утра.

— А у вас? — спросил я Лиду.

— Считается, что я еще не совсем выздоровела. Доктора запретили мне работать и сегодня и завтра, — итак, я могу присоединиться к вашей компании. У вас, как известно, всегда есть свободное время.

— И никогда его нет, — ответил я, — потому что всегда обдумываешь еще не написанную статью или очерк.

— Ну, на сегодня вы об этом забудьте. Мы собираемся весело провести время после обеда.

— А до обеда?

— До обеда? Мне хотелось пройтись к Высокой беседке. Оттуда открывается чудесный пейзаж. Хотите, друзья, пойдем?

Разумеется, мы оба сразу согласились. Впрочем, не знаю, был ли Ярослав доволен моим согласием.

Идти было недалеко. День выдался теплый, и мы не взяли ни шляп, ни пальто. Только Лида захватила с собой легонький плащ. Узкая тропинка вывела нас на край поселка к холму, и мы начали не спеша взбираться наверх.

Вдали поднимались вершины гор, до половины покрытые невысокими соснами и густыми кустами. На фоне леса кое-где виднелись скалистые утесы, придававшие дикому пейзажу своеобразную красоту. Лида называла нам отдельные горные вершины и скалы, показывала, где пролегают дороги и горные тропинки.

— Там я еще не была, но несколько раз поднималась к Высокой беседке с картой и биноклем и оттуда осматривала окружающую местность, — объяснила девушка.

Мы вышли на узкую, огибавшую холм проезжую дорогу. Этой дорогой идти было легко, но мы решили ускорить наше восхождение и подняться наверх по довольно крутой тропинке. Это было лишней нагрузкой на сердце, но если такой путь предложила Лида — отчего было возражать мне, бывшему альпинисту? Конечно, я спросил, не будет ли ей трудно идти, но она в ответ лишь звонко рассмеялась.

Минут через двадцать мы очутились у Высокой беседки.

Самую высокую точку холма, поросшего кустами ползучей березы и карликовыми сосенками, занимала небольшая круглая колоннада с крышей. Она выглядела недостроенной или разрушенной.

Именно здесь разведчики строительства наметили пробивать первую шахту и даже начали работы. Но через несколько дней было признано лучшим пробивать шахту на километр дальше, в восточном направлении. Строить жилые дома в месте, открытом всем ветрам, тоже было нельзя. Материалы и инструменты увезли. На опустевшей вершине осталась только беседка — произведение какого-то техника-строителя. Высокая беседка служила работникам Глубинного пути излюбленным местом отдыха. В свободное время они любовались отсюда горным пейзажем и водопадом Учан-Чан. Водопад находился километрах в пяти от беседки и отсюда был прекрасно виден.

Мы тоже смотрели в ту сторону, где сходились вершины двух гор и в расщелине между ними блистал на солнце величественный поток воды, падающей с высоты нескольких сот метров.

Внизу, под нашими ногами, лежали расположенные в небольшой котловине между горами копры и терриконы шахты, поселок и аэродром. От поселка на юг изгибалась мощеная дорога. Она проходила вблизи водопада и вела к перевалу. По этой дороге то и дело проезжали большие грузовики, пробегали маленькие черные лимузины. Между шахтой и железной дорогой поддерживалось непрерывное движение.

Прислонившись к колонне, Лида смотрела на шахту и поселок. Ярослав был занят только девушкой и не сводил с нее глаз. Но вот Лида что-то надумала и предложила немного пройтись по направлению к водопаду.

— Давайте посмотрим, что это за каменная гряда вон там, где растут сосенки…

На расстоянии приблизительно километра от нас возвышался необыкновенно ровный, невысокий скалистый вал, а под ним — низенькие деревья и кусты, посаженные словно по определенному плану.

— Идем, — поддержал предложение Лиды Ярослав.

Наш путь шел через почти плоскую равнину, спускавшуюся к этой естественной стене. Идти было легко. Только кое-где приходилось обходить камни или кустарник.

Переход занял минут двадцать и, собственно, был отдыхом после крутого подъема. Мы подошли к скалистому валу и увидели, что он состоит из значительного нагромождения камней. За валом начинался отлогий спуск к реке. Скалы преграждали доступ ветрам, и, наверное, поэтому здесь поднималась сравнительно густая растительность.

Мы нашли несколько проходов среди скал и скоро оказались по другую сторону вала. Внизу, метрах в двухстах под нами, протекала маленькая горная речушка. За нею поднимался невысокий холм, и, казалось, совсем близко за этим холмом виднелся Учан-Чан. Напрягая слух, мы улавливали шум водопада.