— Я считаю, что в первую очередь нужно забрать женщин и детей, — заявил Догадов.

— Здесь только три женщины, — сказал Гмыря. — Две из них уже на плоту.

— Значит, прежде всего заберем инженера Шелемеху и Тараса Чутя.

— Обязательно!

Но Лида и Тарас решительно отказались от такой привилегии. Они ссылались на то, что их фамилии должны быть в конце списка и, как только подойдет их очередь, сядут на плоты. Аркадий Михайлович, чье имя стояло в начале списка, тоже отказался. Ясно было, что старик не хочет оставлять Тараса.

Послушав их, я сказал Догадову, что остаюсь здесь и таким образом на плоту освобождается еще одно место. Палеонтолог обнял меня и сказал:

— Я и сам бы так сделал, но мне нужно все организовать. До свиданья! Мы скоро вернемся.

Забрав с полсотни людей, плоты медленно двинулись из штольни, направляясь к выемке на главном пути, где их ожидал танкоход и откуда можно было пройти к выходу из шахты пешком. Теперь на литостате, где я примостился, осталось совсем мало людей. Аркадий Михайлович полулежал, Лида сидела возле него, Тарас все еще стоял, опираясь на перила, и следил за тем, как исчезают вдали огоньки на плотах.

— Вы устали, Аркадий Михайлович?

— Нет, просто сберегаю силы. Расскажите, голубчик, что делается на белом свете, как случилось наводнение, много ли наделало оно вреда, всех ли удалось спасти. Кстати, каким образом вы здесь очутились? Ведь вы должны были быть в Иркутске.

Хотя мне не терпелось расспросить о событиях в штольне, но пришлось уступить и рассказывать первым. Я передал своим слушателям все, что знал о причинах катастрофы и о плане ликвидации наводнения.

Когда я упомянул о том, какое впечатление произвело в Иркутске на заседании сессии Научного совета сообщение о катастрофе, Лида меня перебила:

— Вы тоже были на сессии? Расскажите, как она проходила.

Я знал, что именно интересовало ее больше всего, и постарался изложить все возможно обстоятельнее.

Слушатели внимательно следили за моим рассказом.

— Значит, все против него? — тихо опросила Лида.

— Кажется, Кротов хотел выступить в защиту Ярослава, но не успел. Из всех инженеров только он один, как видно, целиком поддерживает Макаренко. Правда, я знаю еще одного человека, который безоговорочно отстаивает проект герметизации туннеля…

— Кто это? — поинтересовалась Лида.

— Наш новоявленный палеонтолог.

— Догадов? — в один голос воскликнули Лида и Тарас.

Но, если девушка воскликнула это почти с радостью, то у Тараса удивление прозвучало почти предостережением.

— Он толковый журналист, — оказал я о Догадове. — Надо полагать, что он не ошибается, поддерживая Макаренко.

После этого я рассказал, как летел самолетом, и, наконец, начал требовать подробного рассказа об их приключениях.

— Мы услышали что-то похожее на сильный взрыв, — начал Аркадий Михайлович. — Кое-кого этот звук немного удивил. В первую минуту ничто не вызывало тревоги. Вдруг послышались сигналы, вспыхнули синие лампочки. По телефону из пункта управления было передано приказание, чтобы все немедленно оставили штольню. Нужно сказать, некоторые очень быстро побежали. Прыгали на вагонетки с породой. Но неожиданно погасло электричество, вагонетки начали останавливаться. Наш техник, — профессор указал на Гмырю, — все время переходил с вагонетки на вагонетку и старался успокоить людей. Он показал себя неплохим руководителем. Скоро электричество зажглось снова, но под ногами захлюпала вода. Перейти выемку мы уже не смогли. Броситься вплавь никто не отважился, боясь сильного течения и не зная, что делается в туннеле. Вода прибывала, а мы медленно отступали, пока она не загнала нас на вагонетки и литостаты. Настроение было очень невеселое. Только телефонные разговоры нашего товарища Гмыри с центральным управлением морально поддерживали людей. Многие бросились к телефону, но техник оставил это право за собой и двумя дежурными, которые терпеливо мокнут в телефонных будках.

Профессор, очевидно, тоже не знал, что телефонная связь между штольней и «белым светом», как он говорил, прервана.

— Ну, а все остальное вам известно, — закончил Аркадий Михайлович.

Мы ждали возвращения Догадова. Утомленные люди говорили тихо, некоторые, немного успокоившись, дремали. Я понимал их. Ведь они уже много часов провели, окруженные со всех сторон водой.

На Аркадия Михайловича было больно смотреть. Старик выглядел крайне усталым, но делал вид, что чувствует себя хорошо, хотя вряд ли это могло кого-нибудь обмануть.

Кто в самом деле держался исключительно бодро — это Лида. Девушка шутила, заботилась обо всех, и, когда я смотрел на нее, мне казалось, будто я никогда не видел ее ни больной, ни ко всему равнодушной…

— Старика нужно обязательно отправить со следующей партией, — шепнул я ей.

Она кивнула головой в знак согласия. Но, когда палеонтолог вернулся, Аркадий Михайлович категорически заявил, что поедет последним. Так же решили Лида, Тарас и я. Признаюсь, мне было легче это сделать, зная, что никакая опасность уже не грозит. И вот спасательная экспедиция вторично увозила людей, а мы снова остались на литостате.

— Скажите, пожалуйста, — обратился ко мне профессор, когда плоты отплыли, — вы не встречали в Иркутске Томазяна? Помните, следователя.

— Встречал.

Сказав это, я сразу вспомнил о письме, полученном следователем перед отъездом из гостиницы. Тогда мне бросилось в глаза, что адрес на конверте написан как будто знакомым почерком, а сейчас мне показалось, что этот почерк принадлежал Аркадию Михайловичу.

— Давно вы видели Томазяна? — поинтересовался профессор.

— Вчера, перед тем как вылетел сюда. Он был на заседании совета. А что?

— Ничего, — ответил как будто в некотором смущении он. — Ничего… просто вспомнил.

Теперь меня охватила уверенность, что спешное письмо было от профессора Довгалюка. Почему же Томазян ничего не сказал мне о содержании этого письма?

Лида еще и еще расспрашивала меня о сессии, о докладе Макаренко и выступлениях членов совета. Она требовала от меня чуть ли не стенографического отчета, но я, разумеется, не был способен на такую точность и, почувствовав, что уже начинаю кое-что выдумывать, постарался перевести разговор на другую тему.

Вдали появились подвижные огоньки: это в третий раз к литостату приближались плоты, чтобы забрать последнюю партию. Возле нас вдруг очутился техник Гмыря. Он был радостно возбужден.

— Телефон работает! — крикнул он, обращаясь ко мне.

— Как — работает? — удивился Аркадий Михайлович.

— Простите, но часа за три до прибытия плотов телефонная связь была прервана.

— И вы мне не сказали? — с укоризной проговорил профессор. — Неужели вы думали, что я испугаюсь?

— Простите… Лидия Дмитриевна, вас просит к телефону Макаренко.

Лида вспыхнула, как будто лицо ее охватил пожар. Почувствовав это, она склонила голову, пряча лицо в тень.

— Иду, — сказала она и соскочила с литостата в воду.

— Позвольте вас проводить, — вырвалось у меня.

— Не нужно, — ответила девушка и, словно боясь, что ее кто-то остановит, быстро побрела по воде.

— Вы напрасно на меня сердитесь, — виновато сказал профессору Гмыря. — Я об этом никому не говорил. Я вынужден был придумывать свои разговоры по телефону. Вы ведь сами видели, как это поддерживало людей.

— Нет, я не сержусь. Вы молодец! Охотно пожму вам, голубчик, обе руки.

На этот раз к нам приплыли только два плота. Догадова не было. Как оказалось, он, собрав тех, кто не в силах был идти по воде, посадил их на третий плот, прикрепился к танкоходу и повел плот к выходу из шахты.

Приход двух плотов вместо трех значительно менял наше положение. Два плота не могли забрать всех людей. Небольшая группа должна была остаться в штольне и ожидать следующего рейса нашего «флота».

Безусловно оставались техник Гмыря, бригадир машинистов на литостатах Набокин и я. На то же самое претендовали Аркадий Михайлович и Тарас, но после короткого спора согласились ехать.