«А что теперь? — говорило их молчание. — Что будет теперь?»

Они переглядывались и тут же отводили глаза. Этель держалась безукоризненно. С той рождественской ночи она больше ни разу не сказала Ванго: «Я люблю тебя».

Они ждали.

Однажды утром, сидя на длинном плоском камне у самой воды, Этель спросила Ванго:

— Напомни мне, как звали осла?

— Какого осла?

— Осла Мацетты.

Ванго даже не потребовалось отвечать. Он сжал кулак.

Ему все стало ясно.

На следующий день они уехали.

Доктор Базилио увидел, как на воду перед галечным пляжем сел маленький гидросамолет. Из него вышли двое — юноша и девушка. Они добрались до заброшенной гавани, вырубленной в скале, и стали подниматься наверх, к самому кратеру Поллары. Самолет уже улетел. Юноша и девушка долго махали ему вслед.

Потом они прошли мимо дома с заколоченными ставнями, с оливковым деревом во дворе.

Закатное солнце слепило доктора, и он не разглядел их лиц.

Он только заметил, что они идут через заросли дрока и дикого укропа, а затем потерял их из виду.

Доктор Базилио сидел в маленьком кресле, сделанном из деревяшек, выловленных в море. Он приходил сюда каждое утро и каждый вечер. Он ждал Мадемуазель.

Колокол церкви Сен-Жермен пробил восемь вечера. Комиссар Булар сидел в ванне и дул на мыльную пену, чтобы она островками плыла по воде.

В окошко на него смотрели два голубя.

В дверь ванной постучали.

— Ну что там, мама?

С самого 1878 года, с подросткового возраста, комиссар Булар не мог спокойно принять ванну. В семьдесят лет он почувствовал, что это ему осточертело.

— К тебе пришел какой-то человек, хочет поговорить.

— Мама, я сижу в ванне!

— Это срочно. Он уже в гостиной. И вид у него недовольный.

— Кто он?

Невозмутимым тоном мадам Булар спросила:

— Вы не могли бы повторить ваше имя?

Булар услышал короткое слово, произнесенное с русским акцентом:

— ВЛАД.

За дверью стоял Влад-стервятник, пряча в рукаве железный прут.

Зефиро поднял глаза.

Он стоял у подножия Эмпайр Стейт Билдинг.

Самый высокий небоскреб в мире — триста восемьдесят метров!

Его закончили строить в 1931 году с расчетом, что крыша будет служить посадочной площадкой для дирижаблей. Но грянул кризис, и проект остался неосуществленным. Теперь на 103-м этаже пустовало помещение для высадки и посадки пассажиров, а на 102-м так же бездействовали таможня и аэровокзал.

Остальную часть башни занимали офисы и отель класса «люкс».

Зефиро вошел в холл «Скай Плаза», не выпуская из руки чемодана. Он не захотел отдать его носильщику. Подойдя к стойке, он спросил, в каком номере остановилась госпожа Виктория. В ответ портье многозначительно улыбнулся.

— Как вас представить?

— Господин Доржелес, — ответил Зефиро.

— Мне кажется, сейчас госпожа Виктория принимает гостей.

Портье снял телефонную трубку, сказал в нее несколько слов и стал ждать.

Часы над стойкой показывали время в самых крупных городах мира — Лос-Анджелесе, Риме, Лондоне, Париже и Токио. Ожидание казалось Зефиро бесконечным. На улице, у широкого окна, остановился маленький нищий. Он пристально смотрел на падре, прижав ладони к стеклу. На обеих было написано по-английски God bless you[52].

Парковщик в лиловом фраке тут же стал его отгонять.

— Мерзкий мальчишка! — сказал портье, который наблюдал за этой сценой, не отрывая трубки от уха.

Было видно, что он ждет от Зефиро одобрения.

Но тот никак не отреагировал. Ожидание начинало его тревожить. Зефиро думал о настоящем Доржелесе, которого он связал и оставил в багажнике машины в двух улицах от Центрального парка.

Но тут портье положил трубку и обратился к Зефиро.

— Она ждет вас, господин Доржелес. Восемьдесят шестой этаж.

Отец Зефиро проскользнул в лифт и нажал на кнопку прежде, чем кто-то из лифтеров успел его заметить. Дверца лифта закрылась. Он был один.

Кабина начала подниматься. Зефиро отпер чемодан, достал металлический крюк и просунул его сквозь решетку, до самой стены шахты. Лифт сразу остановился. Зефиро вынул два матерчатых свертка, в которых лежала пара автоматических пистолетов. Чемодан он засунул под бархатный диванчик. Проверил пистолеты, вставил в них обоймы, а две запасные рассовал по карманам. Затем достал часы и стал ждать.

Он дал себе несколько минут, чтобы перевести дух, подумать о лужайке близ деревни Фальба, рядом с Верденом, об упавшем на дерево аэроплане Вернера Манна, о зеленых дубовых рощах Ла Бланш, о братьях монахах, о Ванго, о монастырских пчелах… А потом о Викторе Волке, сидевшем в нескольких десятках метров над ним. Развязка была уже близка. Когда большая стрелка его часов приняла вертикальное положение, он втянул обратно крюк, и лифт тут же пошел вверх.

Ровно через сорок секунд дверцы должны были открыться прямо посреди апартаментов Виктора Волка.

Ласточки выписывали вокруг Ванго причудливые виражи. Они проносились совсем близко, едва не задевая его голову. Он прикрывал ладонью глаза.

Этель сидела на самом краешке отвесного утеса. Солнце спускалось за острова. Ванго начал рыть землю.

Ласточки прилетели на остров одновременно с ними. Они вернулись из Сахары и, похоже, вновь обретенное тепло совсем опьянило их.

Чтобы попасть на Салину, Этель, Ванго и Пол совершили несколько коротких перелетов, трижды заправившись топливом — в Орлеане, Салон-де-Провансе и на Сардинии, в Кальяри. Тот же путь предстоял и ласточкам, только в обратном направлений. Завтра они уже будут летать над башнями собора Парижской Богоматери.

Самолет давно исчез за горизонтом. Пол не смог остаться с ними. Его ждали в Испании друзья-республиканцы, которые, едва придя к власти, уже готовились бороться с франкистами, замышлявшими государственный переворот.

Пустошь пестрела цветами. Этель вдыхала ароматы, с детства окружавшие Ванго. Она думала о Салине, об Эверленде, о бесчисленном множестве мест, ставших потерянным раем для тех, кто в них родился и вырос.

Ванго нечем было рыть землю, он копал руками. Наткнувшись на что-то твердое, он сломал несколько ногтей. И вдруг увидел медные заклепки ослиного ярма. Животное уже полностью разложилось, от него остался почти голый скелет. Ванго с трудом удалось извлечь из ямы огромный хомут.

Последние слова Мацетты были об осле.

Ванго подтащил хомут к небольшому утесу.

Ласточки вились совсем близко. Соколы в небе тоже узнали Ванго. Они камнем падали вниз и снова взмывали к верхушкам скал.

Собрав все силы, Ванго поднял хомут над головой и ударил им о камень. Кожаная обшивка лопнула, и на цветы хлынул каскад золота и бриллиантов.

— Этель! Смотри…

Она подбежала к нему.

Мацетта недаром назвал своего осла «Тезоро»[53].

Они стояли рядом, разглядывая землю, усыпанную драгоценными камнями.

Невозможно было даже приблизительно оценить их стоимость.

На сияющем огнями корабле погибли мужчина и женщина. А где-то далеко злодей, совершивший преступление, владел львиной долей их богатства.

Гора золота, в два раза больше, чем эта, досталась убийце.

Ванго обернулся: перед ним простиралась пустота.

Где он сейчас, тот душегуб?

И кем были его собственные родители, если они путешествовали по морям с такими несметными сокровищами?

И кто хотел смерти Ванго?

Впервые он почувствовал, что причина его безумного бегства таилась во тьме прошлого, в событиях минувших лет.

Ванго не был обычным сиротой. Он был наследником рухнувшего мира. Он шагнул к Этель.