Ванго отвернулся. Слезы жгли ему глаза. Он-то надеялся, что падре примет его с распростертыми объятиями.

Какая-то пичужка пролетела совсем близко от него, явно желая утешить.

Зефиро присел на камень. Они долго молчали, не глядя друг на друга, потом Ванго подошел к настоятелю. И услышал слова Зефиро:

— Нам нужно расстаться.

И снова на несколько минут воцарилась тишина.

— Ты покинешь этот остров, Ванго, и свой остров тоже. Проведешь вдали отсюда целый год. А через год, если захочешь, вернешься сюда, ко мне.

— Куда же мне ехать? — спросил мальчик, рыдая.

Зефиро остро почувствовал свою вину.

Ему давно следовало отвадить Ванго от монастыря.

— Я назову тебе одно имя. Имя человека, к которому я тебя пошлю.

— В Палермо?

— Нет, дальше.

— Значит, он живет в Неаполе? — всхлипывая, спросил мальчик.

— Нет, гораздо дальше.

— В другой стране?

Зефиро взял Ванго за плечо и привлек к себе.

— В другой стране? — снова спросил Ванго.

— Его страна — это вся планета.

Цеппелин был привязан к полу гигантского ангара, словно пленный дракон. Державшие его тросы скрипели от натуги. Гирлянды прожекторов освещали его округлые бока. Время шло к полуночи. На полу, между грудами чемоданов и мешков с почтой, стоял радиоприемник, из которого лились джазовые мелодии Дюка Эллингтона.

— Герр доктор Эккенер!

Отрывистый, лающий окрик шел с улицы.

Дирижабль слегка дрогнул на своих тросах. Его серебристое тело еще источало солоноватый запах недавних перелетов. Сейчас он казался спящим.

— Найдите мне его!

С этим зычным приказом в ангар вошел человек, за которым следовали трое новобранцев в военной форме. При виде цеппелина солдаты застыли на месте.

«Граф Цеппелин» представлял собой летательный аппарат длиной в двести сорок метров, шириной в сорок и высотой с десятиэтажный дом. Рядом с ним люди казались крошечными личинками. Однако в случае с вошедшим данное сравнение было совершенно излишним — он и без того выглядел нелепо.

— Доктор Эккенер! Найдите мне доктора Эккенера!

Этот человечек, утонувший в своем просторном мундире, был крайсляйтером — нацистским руководителем округа Фридрихсхафен. Два дубовых листка, вышитых на воротнике кителя, ясно давали понять всю значимость данного звания тем, кто мог бы принять его за прыщавого подростка, наряженного мамочкой в парадный костюм по случаю визита к старой тетушке.

— Найдите его мне!

Солдаты вздрогнули, хотя мощь дирижабля внушала им куда больший трепет, чем истерическая жестикуляция шефа.

Они двинулись к серебристому монстру на цыпочках, словно опасаясь его разбудить.

Каждому из троих новобранцев было не больше двадцати лет.

Все они родились и выросли в этом районе. И все видели, как рядом с их домами возникают огромные летательные аппараты, изобретенные графом фон Цеппелином еще в конце XIX века. Мальчишки питали почтительную любовь к этому дерзкому предприятию, возникшему на берегах их озера и после кончины графа перешедшему под руководство Хуго Эккенера.

Особенно им нравилась легендарная история «Графа Цеппелина» — самого последнего воздушного корабля, который теперь совершал перелеты по всему миру, производя фурор в каждом городе, где делал остановку.

Все трое, в возрасте тринадцати-четырнадцати лет, удостоились чести посетить цеппелин во время его инаугурации; они еще помнили, как дрожали их пальцы, касаясь фарфоровой посуды с голубыми и золотыми каемками, расставленной на столах, — хрупкой, почти прозрачной.

Заглядывая в десять пассажирских кают с широкими диванами, с иллюминаторами, смотрящими в небо, каждый из них мечтал о том, как однажды введет сюда за руку свою невесту.

Позже, в 1929 году, они вместе с толпой зрителей вопили от радости, глядя, как над верхушками сосен, под солнцем, проплывает «Граф Цеппелин», вернувшийся из кругосветного перелета, совершенного за двадцать дней плюс несколько часов.

Наконец они вышли из детского возраста и расстались с короткими штанишками, а потом освоили военное ремесло, но даже теперь, стоя навытяжку во дворе казармы, они не могли удержаться, чтобы исподтишка не взглянуть в небо, куда на рассвете взмывал цеппелин. И двести пар блестящих глаз устремлялись из-под тяжелых касок к детской мечте.

А сейчас, глубокой ночью, они стояли перед уснувшим дирижаблем, стыдясь того, что подошли к нему вооруженными.

Впрочем, даже их начальник — и тот не смел глядеть на него открыто. Он лихорадочно озирался, отыскивая источник мерзкой, вырожденческой музыки, от которой ноги так и просились в пляс.

Обнаружив наконец громоздкий радиоприемник, он бросился на него и пнул сапогом.

Но для того, чтобы заставить умолкнуть музыкантов из «Коттон-клуба»[20], этого было мало.

Второй пинок только увеличил громкость звука, отчего головы солдатиков начали подергиваться в такт музыке. Еще три-четыре удара, и пианино Дюка Эллингтона начало слабеть, однако при очередном пинке сапог шефа-недоростка также получил боковую вмятину, а при последнем наскоке у него самого сильно пострадал большой палец ноги. Музыка смолкла, уступив место жалобным стонам.

Попрыгав на одной ноге, на баварский манер, крошка шеф кое-как справился с болью и прислушался.

Музыка зазвучала снова.

Но она не могла исходить из разбитого вдребезги приемника.

Теперь ее кто-то насвистывал.

Все четверо одновременно посмотрели вверх.

На заднем элероне дирижабля висел в люльке человек с привязанной к поясу банкой краски. Он держал в руке кисть и усердно водил ею по полотняной обшивке элерона.

— Герр доктор Хуго Эккенер?

Маляр продолжал работать, насвистывая джазовую мелодию.

— Я хочу говорить с доктором Хуго Эккенером!

Человек обернулся.

Этот маляр, висевший в пятнадцати метрах от пола, и был доктором Хуго Эккенером, семидесяти лет от роду, владельцем компании «Цеппелин» и одним из знаменитейших искателей приключений XX века.

— Heil Hitler! — выкрикнул шеф-недоросток, щелкнув каблуками.

Капитан Эккенер не ответил на его приветствие. А солдаты смотрели и не верили своим глазам. Что он там делает — этот человек, которого обожает вся Германия, этот старый могучий лев с белоснежной гривой; с чего ему вздумалось изображать маляра?!

— Вы не слышите меня, герр Эккенер?

— Мне показалось, что вы не любите музыку, герр крайсляйтер.

— Это не музыка! — отрезал шеф и с садистским удовольствием раздавил сапогом обломок погибшего радиоприемника.

— Извините, что не спускаюсь, мне нужно закончить свою работенку.

— Неужели у вас нет помощников для таких дел?

Хуго Эккенер, с трудом помещавшийся в своей люльке, усмехнулся.

— Видите ли… это довольно опасно. Некоторые даже погибали за этим занятием. А бросьте-ка мне сюда новую кисть, она как раз у вас под ногами.

Малютка шеф колебался. Что за нелепая ситуация, ведь он здесь не для того, чтобы выступать в роли подмастерья! Но все же он подобрал кисть и неуклюже подкинул ее вверх, в сторону Эккенера.

— Недолет! — констатировал доктор.

Шеф промахнулся трижды; наконец, в четвертый раз, Эккенер ловко ослабил тросы, на которых висела люлька, спустился пониже и поймал кисть.

— Вы делаете успехи, герр крайсляйтер, — с улыбкой сказал капитан Эккенер.

Шеф сознавал, что оскандалился перед подчиненными.

— Так вот, я уже говорил, что это опасная работа, — продолжал Эккенер. Поэтому я предпочитаю делать ее сам, в вечернее время, спокойно слушая музыку.

— Это не музыка! — рявкнул шеф.

— Да я и сам раньше так думал. Но у нас тут уже несколько дней работает молодой американец, Гарольд Дж. Дик, друг моего сына Кнута. И я начал менять свое мнение об этой музыке.