Вестник невольно вздрогнул, но овладел собою, овладел быстро, как человек, жизнь которого полна подстерегающих его опасностей.
Один из зверей эластичным движением, плотно прижавшись к земле, подполз к мирзе Низаму и затих в ожидании, подогнув под себя свои длинные ноги. Светящиеся зрачки его круглых глаз, окаймленных черными браслетами с большими чернильного цвета зигзагами на углах, были внимательно устремлены на старца. В них виднелись преданность и желание понять, какой услуги от него ждут.
— Ты видишь, сын мой, он не боится даже огня, — произнес мирза Низам и ласково провел ладонью руки по блестящей на свету от костра шерсти, — он не боится огня, потому что он умнее льва и смелее тигра, он только слабее их и не умеет воровски лазить по деревьям, как последний, но зато на бегу он машистее борзой собаки.
— Ты сам его вырастил, мирза Низам?
— Да, сын мой. Я сам его вырастил, сам его выкормил… Он совсем ручной. Как сокол. Ведь его удерживала до сих пор тонкая веревка, которую ему и в голову не приходило перегрызть.
— Гарра! — позвал он гепарда.
Тот оскалился и длинным жестким языком лизнул ему руку.
— Видишь, он как малый ребенок! Бараны и птицы бродят около него в Кон-и-Гуте, но он даже и не взглянет на них. Все гепарды у нас такие. Попадаются злые и трудно приручаемые, — иной раз надсмотрщик жалеет, что у него нет кнута из гиппопотамовой кожи, — но мы добиваемся лаской большего, чем наказанием. И, в конце концов, все они приручаются.
— Неужели?
— Да. Но ты только посмотри на моего Гарра, когда он увидит тигра! Тут он весь преображается… Глаза его выступают из орбит, грива поднимается дыбом, он начинает фыркать и… без оглядки, мужественно бросается на врага даже в том случае, если он один, а тигров двое.
— Значит, он самый смелый из зверей?
— Конечно! Гепарды отличаются непревзойденной дерзкой отвагой. Знаешь, когда Гарра особенно страшен? Когда он сбит своим сильным противником с ног и брошен на землю. Вот когда. О! Гарра бывал не раз в переделках! Лежа на спине, он рвет врага когтями своих четырех лап и, не обращая внимания на раны, с бешеным остервенением кусает тигра, пока тот не оставляет его и убегает, или пока не падает с прокушенным горлом.
Белуджистанец с удивлением посмотрел на Гарра. Тот как будто понял, что говорят о нем. Он подтянул еще ближе к огню свое огромное тело и, положив свою страшную и вместе красивую голову на колени мирзе Низаму, лизнул его прямо в лицо.
— Погладь его, чужеземец, не бойся, и он станет твоим другом.
Раздалось глухое мурлыканье, пересыпанное щелканьем страшных зубов. Гарра потянулся, протянул лапы и обнажил когти.
— Его зубы и когти, — сказал мирза Низам, поглаживая одной рукой свою длинную белоснежную бороду, а другой лаская Гарра, — не так остры, как у тигра, но зато и раны, которые он наносит — ужасны. Он давит и рвет мясо врага, а не только его кусает и царапает.
— Неужели он одолевает тигра?
— Не всегда. Бывает так, что и ему попадет… Иной раз он встает с большим трудом после встряски, которую ему задает тигр. Потом оближет свои раны, почистится и замурлыкает, словно и не случилось ничего особенного!
— Так и наш народ!.. — неожиданно заключил мирза Низам.
Вдали снова послышалось сухое покашливанье бродившего вокруг хищника, по-видимому, уже почуявшего выпущенных на него гепардов, но не желавшего расстаться с мыслью полакомиться этой ночью на кон-и-гутском становище.
— Так вот и враги нашего народа… — добавил мирза Низам, прислушиваясь к раздавшимся звукам.
Гарра, успокоившийся было на своем месте, вскочил и заворчал, весь насторожившись.
Мановением руки мирза Низам отпустил его к стае. Легкими прыжками, снявшись с места, как птица, гепард умчался.
— У меня таких зверей, как Гарра, больше, чем людей…
— Гепарды заменяют вам на охоте ружья? Вы бережете патроны?
— Мы бережем патроны.
— Но, если у вас их мало, то…
— У нас их много, — перебил белуджкстанца мирза Низам, — может быть, больше, чем золота…
Мирза Низам поднял свою голову, увенчанную белоснежной чалмой, взглянул на необъятную черную чащу неба и протянул руку на запад.
— Я берегу их для тех двуногих хищников, которые придут оттуда… Сын мой, не ты ли первый принес мне это известие?
Оба собеседника замолчали и погрузились в свои думы. Первым прервал молчание белуджистанец.
— Ты словно сказал, отец мой, что знаешь начальника тех, кто придет сюда?
Старик нахмурился.
— Что это за человек?
— Я хорошо знаю его. Больше того. Я люблю его, как брата, — со вздохом произнес мирза Низам.
Белуджистанец сделал знак удивления.
— Ты любишь и почитаешь его?! За что? Ведь он наш враг, отец?
Мирза Низам ответил не сразу. Было видно по его лицу, что на него нахлынул рой воспоминаний.
— Если тебе придется узнать его, ты тоже его полюбишь и будешь почитать, хотя бы он и был твоим врагом, — сказал мирза Низам.
— Он наш общий враг, — упрямо возразил белуджистанец.
— Он спас мне жизнь, сын мой, жертвуя своей.
И, видя вопросительный взгляд собеседника, мирза Низам добавил:
— Ты прав, когда назвал его знаменитым охотником. Слава о нем распространилась далеко за пределы его отечества. О нем знают в далеком Сиаме слоны, иные из тигров-людоедов Бенгалии до сих пор боятся выходить из тростников, нося пули Мэк-Кормика под своим сердцем.
Сын мой, этого человека я считаю благороднейшим из благородных. Помыслы его чисты. Сердце его независтливо. Он добр и слово его верно, как удары твоего ножа. Не знаю я человека более храброго. Он храбр так, словно ему и терять на земле нечего… Я видел не раз его храбрость на деле.
Знал белуджистанец, что скуп мирза Низам на похвалы. Все знают про его великодушие и благородство, мудрость и мужество. Много рассказов ходит о нем у рокандского народа. Кому же, как не ему, судить о человеческой доблести и достоинствах.
Было время, — давно это было, — когда мирза Низам сам убивал хищников отважной рукой, вооруженной одним лишь копьем. Много ран насчитывает его старое тело. Многое мог бы порассказать он!
Ни звери, ни гады больше не тревожат мирзу Низама. Тысяча опасностей окружает его. Но никто не нарушает его спокойствия, словно по молчаливому уговору; его власть над Кон-и-Гутом признана всеми здешними живыми существами: сам каракурт спокойно ползает по его руке, не причиняя никакого вреда.
Мирза Низам глядит на огонь и думает. Гнетущие мысли роятся в голове…
— Мэк-Кормик! Человек, которому он обязан жизнью, обязан вечной благодарностью, становится волей судьбы его врагом, которого он обязан уничтожить, как верный слуга своего повелителя. Мэк-Кормик не такой человек, чтобы отступить перед задуманным. Может быть, все его люди погибнут, но он-то дойдет до Кон-и-Гута! Он придет в Кон-и-Гут! Ни пустыня, ни тигры не остановят его. А в Кон-и-Гуте его ждет смерть…
— Но в таком случае, не долг ли его, мирзы Низама, предупредить роковой исход?
Мирза Низам закрывает лицо руками. Перед ним проносятся видения прошлого.
Он обходит горным проходом ледник в Гималаях — высочайших горах мира, двигаясь в Кон-и-Гут из северной Индии. Два его спутника погибли, оборвавшись с едва доступного для пешехода карниза.
Мирза Низам идет один… Идет уже два дня без пищи…
Он не боится своей гибели, но боится, что не выполнит поручения хана: найти путь, никому еще не известный, из Кон-и-Гута через горы в Индию. Задача очень важна. К приказанию, которое было им получено, было приложено перо цапли: это означало, что хан требует исполнения самого срочного.
Мирза Низам сам взялся за дело, не обращая внимания на свои годы.
Несмотря на неисчислимые трудности, нужный путь был найден. Оставалось только вернуться в Кон-и-Гут и дать знать хану о выполнении задачи, как вдруг мирза Низам проваливается в снежную трещину и скатывается под крышей из льда внутрь снеговой горы.
