— Одного я не переношу — это взгляда умирающего верблюда, — сказал Мэк-Кормик. — Разгрузить его. Отдать ему весь запас испорченной воды. Может быть…

Боб со слезами на глазах со всех ног кинулся исполнять распоряжение.

Медлить было нечего, и экспедиция снова двинулась в путь. Восемнадцать человек и пятнадцать верблюдов должны были рассчитать свои силы и запасы не менее, как на двенадцать дней форсированного перехода.

То обстоятельство, что была встречена красная гора, давало некоторую уверенность в присутствии воды именно через двенадцать приблизительно дней, так как, согласно легенде, рассказанной туземцами, алмазная гора отстоит от кровавой на расстоянии семи дней и вскоре после нее, на второй половине пути, должна встретиться долина с драгоценными камнями — конец пути, где есть вода, но где почему-то таится и смерть…

Первые двое суток двигались без задержек. И люди и животные казались сравнительно бодрыми. На третий день пали сразу три верблюда.

Снова все меха были освидетельствованы, и снова пришлось вылить довольно большое количество совершенно испортившейся воды, явно негодной для питья.

— Несомненно, с нами поступили коварно, — тихо заметил Мэк-Кормик фон Вегерту и Медведеву, — меха были слишком плохо вычищены или не высушены. Пожалуй, через несколько дней у нас не будет воды совсем!

— Ее, в сущности, и сейчас уже нет, — сказал Медведев.

— То, что мы пьем, скорее похоже по цвету на красное вино, а по запаху, на навозную жижу, — сумрачно подтвердил фон Вегерт.

— Но все здоровы?

— Пока да, хотя многие ослабели и начинают нервничать.

— Это понятно, — сказал Мэк-Кормик. — Посмотрите на Боба, даже он потерял всю свою прежнюю игривость!

Четвертый день прошел снова благополучно. Но с пятого несчастья посыпались на экспедицию, как из рога изобилия. В течение трех дней пало шесть верблюдов, и был оставлен на произвол судьбы весь багаж, включая все экспедиционное снабжение и снаряжение; патроны и часть продовольственных запасов люди несли на себе. Из винтовок было устроено нечто вроде носилок. Оставшиеся девять верблюдов еле передвигали ноги. Люди были не в лучшем положении. Четверо охотников были больны и двигаться пешком уже не были в состоянии.

— Солнечный удар… Запишите, профессор, в ваш дневник наше положение.

— Вы думаете, что нам когда-нибудь придется прочитать то, что мы записываем? — спросил тот.

— Я сам сомневаюсь в этом, но если это прочтем не мы, то, может быть, прочтет кто-нибудь другой.

— Вы полагаете, что кто-нибудь еще, кроме нас, пользуется этой чертовой дорогой? — воскликнул с раздражением Медведев, осунувшееся лицо которого явно выказывало все признаки сильнейшего утомления.

Мэк-Кормику не пришлось отвечать. Глаза обоих собеседников разглядели вдали нечто, заставившее их встрепенуться. Привлекла их внимание показавшаяся на горизонте движущаяся точка. Бинокль еще не давал очертания ее, но по всем признакам эта точка была живым существом. Вскоре она обозначилась явственнее. На момент она как будто остановила свое движение: может быть, большой караван тоже обратил на себя внимание, тоже вызвав недоумение и любопытство и с той стороны?

— Два человека на верблюде! — крикнул Гарриман, зоркие глаза которого, наконец, различили движущееся пятно.

Рослый, очевидно, беговой верблюд, действительно, быстро нес на своей серой спине двух человек, одетых в обыкновенную туземную одежду. Подъезжая к каравану, путники замедлили бег, поравнявшись с головой его, остановились. Остановился и караван.

— Саид-Али, приветствуй их! Очевидно, ты прав. Это те, кого ждут наши гепарды.

Передний туземец молчаливо кивнул головой.

Но традиционный, несколько напыщенный тон приветствия сразу же остановил внимание Мэк-Кормика, привыкшего на Востоке придавать значение каждому оттенку мысли, оттенку каждой ее формы.

— Эти люди к нам относятся враждебно, — подумал он. — Мы все время встречаем к себе такое неприязненное отношение. Есть что-то, сулящее беду, а не радость в этой встрече…

Но он отогнал от себя навеянные холодностью туземцев подозрения и спросил:

— Нуждаетесь ли вы в воде или в чем-нибудь другом?

И вот до слуха его долетели отрывки фразы, произнесенной гортанным говором по-фарсидски туземцем, сидевшим на верблюде сзади с полузакрытым лицом:

— …Этим собакам… вскоре пригодится самим…

Мэк-Кормик усмехнулся одними глазами.

— Мы направляемся в Кон-и-Гут, о благородные путешественники! — сказал он, — скажите мне, как далеко до этого места?

— На пятый день ты увидишь свое лицо в воде, а на шестой твое тело будут греть лучи кон-и-гутского солнца!

Обыкновенно хладнокровный, Мэк-Кормик на этот раз едва сдерживался. Было ясно, что эти два туземца издевались над его положением. Они с явной насмешкой бросали ему в лицо угрозу. О! Он понял скрытый смысл этих слов:

— «На шестой день твое тело будут греть лучи кон-и-гутского солнца».

Со свойственной ему решимостью он крикнул им, чтобы они подъехали ближе.

Несколько смущенные, вступили незнакомцы в полукруг, образованный экспедицией.

— Как зовут тебя?

— Мое имя — Саид-Али, — гордо ответил первый.

— Как зовут твоего молчаливого спутника?

— Он — вестник. Ты знаешь, Мэк-Кормик, что у вестника нет имени, пока он не доставит вести.

— Как? Ты знаешь меня?

— Знаю о тебе, — поправил он удивленного Мэк-Кормика.

— Почему же ты не говоришь со мной, как с другом?

— Потому что ты и все твои люди — наши враги.

— Давно ли вы нарушаете свое гостеприимство?

— Мы вас не звали в свою страну.

— Обыскать их, — коротко и резко приказал Мэк-Кормик.

Охотники, по манере действий своего начальника уже понявшие, что разговор принимает враждебный характер, были настороже.

Не прошло и несколько секунд, как серый верблюд принужден был лечь на песок.

Как затравленный в чаще зверь, бросал окруженный кольцом охотников Саид-Али взоры то в одну, то в другую сторону, словно искал выхода для бегства. Его спутник сел на землю, скрестив руки и молча наблюдая происходившее.

Казалось, он подчинился необходимости.

Во вьюках ничего не нашли, кроме обыкновенного груза, который берется каждым, кто двигается по пустыне. У Саид-Али также не нашлось ничего особенного.

— Теперь другого! — отрывисто приказал Мэк-Кормик.

Но едва охотники подошли к спутнику Саида-Али, как тот вскочил на ноги и по-прежнему со скрещенными руками воскликнул:

— Вы! Разбойники на дороге смерти! Берегитесь осквернить меня вашим прикосновением! Если вы дотронетесь до меня — умрете все еще раньше срока!

Конец его фразы, — фразы никому, кроме Мэк-Кормика и лингвиста профессора Медведева, непонятной, — был покрыт возгласом Гарримана:

— Смотрите! На его груди птица!

Действительно, под белой тканью, в которую был завернут рокандец, явственно обозначилась камышовая плоская клетка, подвешенная к шее. В ней, действительно, сидела большая черная птица. Клетка была покрыта куском материи.

С обостренным любопытством Мэк-Кормик взял, не обращая внимания на раздавшиеся проклятия туземцев, эту материю и развернул ее. Через мгновение он снова ее сложил, положив на прежнее место. Но этого мгновения было достаточно для того, чтобы фон Вегерт мог прошептать:

— Зеленая луна!

Мэк-Кормик с опущенной головой подал команду и экспедиция снова тронулась в путь.

— Почему вы их отпустили? — спросил удивленный фон Вегерт.

— Они были бы бесполезны нам при наличии той враждебности, которую они выказали. Пусть едут туда… — и он махнул рукой на север, — там что-то несомненно назревает… Чем скорее определится положение, тем лучше! По той же причине я оставил им и их знамя…

Фон Вегерт думал иначе. Но ему казалось бесполезным вновь доказывать Мэк-Кормику связь между словами Ли-Чана, сказанными в ту памятную ночь в Сплендид-отеле: «Я — член Общества Зеленой Луны», — изображением ее на портсигаре хана рокандского и этим последним изображением, помещенным на шелковом полотне, действительно напоминавшем своей формой знамя.