– Конечно, во сне, не наяву же? – Бабка Мила вдруг расстегнула на зяте санитарский халат. – Во сне вы, мужчины, слабы. Зато наяву ты силен, не подкачаешь… Я взгляну, хорошо? – Она приподняла на нем футболку с надписью «Москва-80». Осмотрела мускулистую грудь – будто увидела там что-то особенное. – Пометили тебя, милый. Крепенько впечатали… Это «Зрачок зверя», один из знаков власти. Зверь пожирает твою душу. Возьми. – Она перевесила со своей шеи на шею Шурика кожаный шнурок, изломанный странными узлами. – Это науз, оберег. Бери-бери, петух уже пропел… Один хозяин, один господин, тварей тьма, Господь Бог един, шлем на челе, сталь в деснице, от глаза черного дай скрыться, крови волчьей напиться, огради и покров дай рабу Божию Александру, человеку ратному. Аминь…

В вырезе платья мелькала нательная рубаха с орнаментом по горловине: красно-черные солярные знаки, вышитые по белому. А под кожаным шнурком обнаружилась белая тесемка, тоненькая и совсем короткая. С серебряным крестиком.

– …Вот и до

бро. Не бойся, милый, «Зрачок» закрыт. Не помешало бы навязать тебе узлов еще и против пьянства, – добавила она со значением, – но это потом. Кстати, знаешь, откуда у выпивох взялось слово «завязать»? От таких наузов и взялось.

– А потом он мне приказал «иди и сделай», – пожаловался Шурик. – Я и пошел.

– Но не сделал же.

– Да что сделать-то!

– Убить свою жену, – буднично объяснила бабуля. – Тебя программируют, выражаясь современным языком. И пока не исполнишь приказ, не отпустят.

– Это мне точно не снится?

– Точно.

– А как проверить?

– Никак.

19

В морге тихо, пустынно, мертво. Жизнь полностью переместилась в другие больничные отделения, на контрасте это ощущалось особенно хорошо. Даже секционная пустовала. Шурик наведался в сортир, прошелся по коридору – нет Кощея! Только возле холодильной комнаты услышал подозрительный бубнеж. Подозрительный – потому что доносившийся оттуда голос был на нерве и взводе.

Он осторожно заглянул.

Закатов избивал трупы. Никакого преувеличения: остервенело пинал ногами то один, то другой, приговаривая:

– Чего смотрите? Думаете, Закатов с резьбы съехал? Разлеглись – позорники, пугалы, неудачники… А ну закрыть глаза! Лежать и бояться…

Это было так дико, что Шурик не сразу въехал, что происходит, а когда въехал – тихонько закрыл дверь и вернулся в секционную. Кощей его не заметил.

По всему выходило, напарничка сорвало с резьбы, как бы ни пытался он убедить сам себя в обратном. Получать нервную разрядку таким образом – это, знаете ли… А может, наоборот, подумал Шурик, вспомнив бабку Милу. Может, не разряжался Кощей, а заводил себя, взвинчивал? Заряжался силой… С какой целью?

В любом варианте ничего хорошего эта разрядка-зарядка не сулила.

Находиться рядом с психом – как-то не по себе, тревожно как-то. Вооружиться, что ли? Шурик огляделся. В секционной хватало предметов, способных послужить холодным оружием. Здесь вообще почти все можно было использовать как оружие. Любопытное место, если иметь хоть немного фантазии.

Он сел на железный стул, поднял с пола спортивную сумку Кощея, секунду поколебался – и открыл. Запустил руки. Брезгливо покопавшись в чужом барахле (джинсы, носки, бутылка виски, блок «Мальборо» – все куплено за бешеные деньги у фарцовщиков), хотел уж было прекратить обыск, как вдруг выудил с самого дна изящную дамскую сумочку.

Первая мысль была дурацкая: вещь – Кощеевой сестры, попавшая сюда случайно. Вторая – более жизненная: спортсмен отнял это у кого-то – не ради денег, а просто из сволочизма. И только в третью очередь Шурик вспомнил, что Таню Плаксину нашли в подъезде без каких-либо личных вещей.

Студенческий билет Тани покоился отдельно – в боковом кармане сумки Кощея. Училась она, оказывается, в Ленинградском университете на истфаке. Переведена с первого на второй курс…

Тут Кощей и застукал коллегу. Вошел тихо, замер на миг и – подскочил, сорвал свое добро с колен Шурика.

И совершенно не рассердился, хотя, казалось бы, крысятничество налицо. Сказал миролюбиво:

– Значит, допер, умник. Ну тогда пошли.

– Куда это?

– Я сказал – пошли!!!

20

Кощей вытащил его на улицу. На вопросы не отвечал, но и не молчал: пытался расспрашивать про реанимацию, сердясь и даже бесясь, потому что ответы получал скупые и неохотные. Вот так и отправляй дурака на разведку! Шурик рассказал о двух охранниках (эта тема Закатова страшно заинтересовала), о заграничной аппаратуре, на которую во время разговора с бабулей насмотрелся («Отсоединить…» – пробормотал Закатов). И все, больше ни о чем.

Шурик напряженно думал.

Как сделать, чтобы Таня вышла из комы? Чем разрезать вампирский шнур, чтобы лишить Закатова власти? Чисто практически – как и чем? Они хотят убить Таню, думал он. Сказали же ему: «Иди и убей». Но это значит… Шурик сглотнул. Не надо разрезать никакого шнура. Это же так просто… Кто с мечом к нам придет… Опередить надо, убить самому. Почему им можно, а нам нельзя? Если не станет Кощея – Татьяна освободится. И сам я освобожусь. И все дела. Так просто, оказывается…

Наконец-то задачка решена! Облегчение было такое, что он даже фыркнул от удовольствия. Кощей с подозрением покосился и замолк. Кощей, вероятно, полагал, что ритуал, проведенный то ли во сне, то ли в другом пласте реальности, сделал его хозяином положения навсегда. Хотя, может, ничего он не полагал, напротив, сам был безмозглым инструментом, не сознающим ничего? Шурик плевал на эти тонкости. Внутренне посмеиваясь, он делал вид, что подчиняется каждому слову напарника; так и дошли до места.

21

Ночной Ленинград чужд человеку, разве что для санитаров морга сделано исключение… Опять они отсвечивали на углу Майорова и Декабристов, на абсолютно пустом Т-образном перекрестке. Уже рассветало. Белые ночи не справлялись с темным ужасом, висевшим в воздухе. Круг замыкался… Из телефонной будки хорошо была видна «Лада» Закатова, припаркованная у въезда в больничный двор. Престижная «тройка» в экспортном варианте, купленная без очереди при содействии тренера Бассарыкова. Закатов посматривал на нее, разговаривая по телефону. Непокатигроб машины пока не имел, но по этому поводу не комплексовал.

Звонили Бассарыкову. Впихнулись вдвоем в будку, как школяры какие. А на том конце, несмотря на время, звонка явно ждали. Кощей обрисовал ситуацию по-военному сжато и четко, но в финале не удержался и подпустил истерические нотки: мол, все пропало, Босс…

Босс – это прозвище тренера. Появилось оно, конечно, из-за фамилии, но не только. Артур Шаймуратович был по жизни хозяином, всесильным и мудрым; кроме того, ему попросту нравилось, чтоб его так звали.

– Просят тебя, – передал Кощей трубочку.

– Александе

р?

– Да, Босс, – почтительно сказал Шурик.

– Как живет молодежь?

– Регулярно.

– И только так! – Бассарыков хохотнул. – А помнишь ли ты, Александер, чем мне обязан?

Шурик враз вспотел. Босс был известным когда-то средневесом, мастером спорта международного класса, брал места и на Европе, и в мире. Начинал самбистом, как большинство в его время, но вовремя переквалифицировался в дзюдоиста – обычное дело, когда дзюдо в СССР только начиналось. Лет ему было около пятидесяти. С возрастом в нем ничуть не убавилось силы и умения – своих учеников вплоть до абсолютных тяжей кидал на татами только так.

В общем, большая ошибка становиться на его пути.

– Я всем вам обязан, Артур Шаймуратович.

– Хорошо, что понимаешь. Помоги Констанциусу. Он возьмет на себя охранников, а ты выкати эту коматозную дуру из реанимации и верни обратно в морг. Дальше – не твоя забота. Констанциус знает, как действовать. Но, если его нейтрализуют, завершать начатое придется тебе. Иди и сделай.