Замок мелодично пощелкивал. Моргнули флуоресцентные трубки под потолком.

Женщина рывком открыла дверь. На пороге никого не было, мальчик покинул магазин вместе с остальными клиентами. Она заторопилась.

Оплатила бензин и вновь очутилась на улице. Ветер усиливался. Целлофановая птица кружилась по площадке, исполняла глумливый танец и льнула к сапожкам. Горец в комбинезоне кормил ее «фольксваген» из шланга с серебристым клювом.

«Тух!» – тяжело ударило за спиной, и женщина вздрогнула.

«Тух!»

Вдоль заваленного листвой отбойника двигался бродяга. Косматую башку венчала кепка с вороном (да нет же – с кондором!), в бороде запутались перья, и прелые листья, и крысиные хвосты. Вельветовая куртка в заплатах, штанины связаны узлом под брюхом половинчатого человека. Обрубок водружен на деревянную подставку с колесиками. В каждой руке по кирпичу, черному, как закаменелые буханки бородинского, и он (тух! тух!) вколачивает кирпичи в асфальт, подтягивая себя все ближе к заправке.

Зрачки – два репейника под сросшимися бровями – колюче уцепились за женщину. Она попятилась, скорее, в автомобиль. А инвалид распахнул рот, демонстрируя пеньки гнилых зубов, и хрипло закаркал.

– Эх, здорово! – подытожил Женя Самохин, играя магнитными шариками.

Желудок благодушно переваривал мягкую свинину, ноги грели пушистые валенки, а на сердце было светло от выпитой водки. И казались неважными финансовые загвоздки, столичная суета, изжившие себя отношения с девушкой. Ведь вот же, как прежде, остывает уголь в мангале, коптятся сигаретным дымом своды дачной беседки, и лучший друг деловито очищает от фольги картошку, обжигая пальцы об ее золотое нутро. Разве что завтра возраст напомнит о себе похмельем, и гул в ушах проводит на автовокзал. До следующего раза, брат.

Тимка Коротич сидел рядом, большой, основательный, невозмутимый. Стена из поговорки, надежная, валун к лобастому валуну, стена, охраняющая крепость. С таким товарищем – хоть в бой, хоть во враждебный соседний район сливами лакомиться. У женщин нюх на людей вроде Тимы: и семьянин, и трудяга. С руками рвут.

За дачным поселком, за бугристыми холмами горнорудных отвалов заворочался сердитый гром. Ветер подул со стороны карьера, хлестнул мокрым. Пусть гроза – шашлык они доели и дворняг не обидели, теперь можно под крышу, где возле печки славно вопрошать у самого себя: «А помнишь? А как в затопленном карьере купались? А девочек наших, летних, в веснушках, провинциально-очаровательных? И бодуна нет – вскочил, и на пляж! Чего примолк, Тимофей?»

– Каштанку вспомнил, – сказал Тимка, ласково разглядывая собак. Две безродные псины сыто примостились у калитки, замлели от щедрости дачников. – Шикарный зверь был, как нас ждала! А когда вора за задницу укусила! Тихо подкралась, без лая, и – хвать!

Посмеялись, щурясь от дыма.

– Чего не заведете нового сторожа? – спросил Женя.

– Да я тут и не бываю почти. С тобой приехал, а так – работа, отчеты постоянные, – Тимка махнул сигаретной искрой. – Я б давно продал дачу, но Аня против. Она сюда часто ездит, слава Богу, меня с собой не тащит. Ну ты видел на фотках: сад, цветы ее.

– Тебе повезло с ней, – произнес Женя.

Ветер чуть слышно перебирал пожухлую листву, трещали угли и постукивали шарики в Жениных пальцах. Он позволил им прокрутиться вокруг ладони и поймал костяшками, убеждаясь, что алкоголь не притупил реакцию.

– И тебе жениться не помешало бы, – сказал Тимка.

Про разлад в личной жизни друга он не знал. Всего-то не расскажешь, если раз в год встречаться, мельком, на пути из пункта «а», так и не сделавшего счастливым, в бессмысленный пункт «б». А по телефону или скайпу – что за разговор двух людей, которые с седьмого класса – не разлей вода.

Отшутился про женитьбу. Наполнили, чокнулись.

– Остался бы на пару дней, – увещевал Тимка. – Отметим завтра по-человечески, Аню увидишь. Она соскучилась по тебе.

– Не могу, Тим. Шеф закопает.

Шеф – да, противный. Но проблема куда серьезнее: знобит Женю Самохина от чужого уюта, чужой идиллии. Плохо знобит, завистно, до тухлого сарказма. Избегать проще, чтоб дерьмом себя не чувствовать.

Небосвод на востоке полыхнул магнием, озарил поселок. Октябрьскую пустоту улиц. Запломбированные дома. Лето словно сложили и увезли в багажниках последние дачники, как увозят палатки и надувные бассейны. Намели листьев, притрусили следы. Два мальчика здесь сидели – помните таких? Один мечтал стать иллюзионистом, а второй спасателем. Вон где два лысеющих мужика сидят – на их месте.

Собаки встревоженно спрятали хвосты. Пролезли между Тимкиных ног под лавку. Небо уронило на плиты дорожки звучные капли.

Тимка встал проверить окна. Женя взял со стола телефон друга. На заставке – жена. Живут же счастливчики, у которых фоном в гаджетах всегда жены, и всегда улыбающиеся и красивые. А Аня настоящая красавица, глазастая, тонкая. Прическа-каре, длинная изящная шея – «египтянка», прозвал ее Женя, впервые встретив.

Три года назад он еще обитал у родителей, менял профессии, как перчатки, неудобные и грубые. «Пошел бы к Тимочке в офис», – советовала мама. Он почему-то отказывался. Отец-врач устроил на скорую помощь фельдшером.

Как-то прибыли к черту на рога, окраина, рыжая пятиэтажка. Общежитие для бывших воспитанников интерната. В подъезде плач, крики. Летальный исход, два трупа – девка рожала в ванне, сама, потеряла сознание, и младенец захлебнулся. Очнулась, поняла, включила плойку. Сжарила себя в наказание и мертвого сына тоже.

Фельдшер Женя курил на лестничном марше, мысленно подписываясь под заявлением об увольнении. Свободной рукой по привычке катал шарики, жонглировал – успокаивало.

Ощутил на себе взгляд: девушка стояла, опершись о перила, смотрела глазищами цвета сочной весенней листвы.

– Вы фокусник? – спросила она.

Женя сжал шарики в кулаке, дунул, разжал пальцы, показывая пустую ладонь, и девушка зааплодировала.

В кино они пошли вчетвером: Женя, Тимофей, красотка Аня и грудастая да губастая Анина подруга, чье имя Женя выветрил из памяти, зло и без всякого удовольствия кончив в презерватив. Полутьма кинотеатра перетасовала их пары, и вот безымянная подруга уже виснет на нем, давя меж телами объемный бюст, а Тимофей не сводит глаз с Ани, своей будущей жены.

– Дом протопился, – сказал Тимка, собирая рюмки. – Продолжим в тепле?

Женя с ловкостью неудавшегося иллюзиониста отодвинул от себя телефон и гаснущее Анино лицо.

Дождь барабанил по крыше беседки, холод заползал в раструбы валенок.

– Хорошо все же, что дачу не продали, – проговорил Женя. – Карапузов наплодите, будете с детишками ездить.

– Главное, чтоб крестный папа с ними приезжал.

– Это я, что ли? Почту за честь. Вы уж быстрее, охота с крестниками понянчиться.

Тимка расставлял на кухне закуски и посуду, а Женя порылся в своей спортивной сумке.

– Слушай, Коротич, раньше времени поздравлять нельзя, но это такой подарок… мелочь.

– Я не суеверный, – улыбнулся хозяин дачи.

– Ну тогда с наступающим.

Тимка ахнул. Пальцы забегали по прямоугольнику видеокассеты. Обшарпанный картон коробки, остатки упаковочной пленки, надпись фломастером: «На даче у Тимы, 1995».

– Ни хрена себе! – искренне восхитился он. – Откуда? Я и забыл, что снимали. Ну да, у Жорки же камера была. Да это сокровище!

– Там целый фильм, – сказал Женя, наслаждаясь произведенным эффектом, – по мотивам «Охотников за привидениями». Ты – Питер, я, конечно, Иган. Серега – как его там, ну негр… Кассета – это так, на память. Вот флешка, я оцифровал все, посмотришь на компе.

– Сейчас посмотрю! Сейчас! – Он засеменил на второй этаж, азартно посмеиваясь.

– В айпад всунешь? – спросил Женя растерянно.

Сверху донеслись грохот, скрип, возня.

– Видак же есть. На чердаке. Это же… – Тимка закряхтел, – как машина времени.

– Да посыпался давно твой видак. В холоде. Летучие мыши лазерную головку съели.