Сергей отрицательно мотнул головой.

– Нет, ты, в натуре, совсем нюх потерял! Ладно, слушай дальше. Я знаю, выпить у них мало. Надо будет еще притаранить. Бухло по ночам мы у бабки берем, что возле переезда живет. В курсе?

– Это куда уголь грузить посылали, что ли?

– Ну да. Так вот. Я скажу, что ты, мол, вызвался САМ за добавкой сбегать. Денег я дам.

– И что?

– Что-что… Ты совсем мышей не ловишь? Если ты им выпивку добудешь, то уже как бы один из нас будешь. Ну почти. Смекай: самоволка, самогон, имениннику приятно. Что, не врубаешься? Я сам могу сбегать, но тебе же лучше! Для тебя стараюсь, я и так на своем месте нормально сижу!

– Да ладно, место… Месяца не прошло, как черпаком стал, небось еще весь зад синий! Это на нем ты нормально сидишь?

Лучше бы Сергей этого не говорил. По лицу Гвоздя прошла судорога, и Сергею живо представилось, как сержанта Гвоздева лупили ремнями: пряжками по голой заднице. Так переводят из низшего ранга в промежуточный. Теперь этот черпак должен был учить жизни черепов вроде него, рядового Глянцева.

Гвоздь криво улыбнулся и хлопнул Сергея по плечу:

– Ладно, Глянец. Пошли в расположение.

Череп Глянец – так его сразу окрестили. Сергей Глянцев, недавний студент юридического факультета, теперь – молодой солдат, а по-местному – череп, как и другие новобранцы с еще не отросшими прическами. О юридическом факультете пока можно забыть. Как было сказано, закон – тайга. Надо же такому случиться! Пока законодатели разбирались, то отменяя, то возвращая военную кафедру, его успели забрать «в армаду». Это была уже вторая армейская «инкарнация» Сергея. Первая называлась «дух». Солдат, еще не принявший присягу. Не гражданский, не военный, не живой, не мертвый, короче – дух, душара. Глянец – это еще ничего, хотя вечные подколки по поводу нечищеных сапог уже надоели. Вот у другого черепа фамилия Позднеев, так его кличку в женском обществе и не помянешь. Не повезло парню с фамилией. Как вы яхту назовете, так она и поплывет. Сергей называл его Поздень, а не так, как остальные, и за одно это Позднеев уже был ему благодарен. Поздня сломали сразу. С двух ударов «в грудину» он был готов стирать дедам белье, разыгрывать дурацкие спектакли, рассказывать им на ночь сказки… Поздень ходил на полусогнутых и почти не спал, все время что-то кому-то пришивая, начищая и стирая. Сергей тоже был ему благодарен. За то, что видел, каким НЕ НАДО БЫТЬ.

Пока сержант Гвоздев вел свою «воспитательную беседу» в сортире, Поздень пришивал чей-то подворотничок к воротнику кителя, сгорбившись на табурете в углу. Как бледная тень. Как швейная машинка. Как будто его вообще здесь не было.

Когда они оказались на взлетке между коек, сержант толкнул его в спину и вполголоса рявкнул:

– Пшел, череп!

Сергей смолчал. Посмотрим, что за игру ты ведешь. Хотя начало мне не нравится. Нет у этой игры будущего. Неужто Гвоздь не понимает? Сам ты череп!

Он забрался в свою койку, а сержант лег на свою. Устраиваясь поудобнее, Сергей вдруг заметил высунувшуюся из-под кровати руку Гвоздева. Он показывал кому-то в углу спального помещения знак «ОК!» сложенными в кольцо пальцами.

О’кей, говоришь? Ладно, поживем – увидим…

Проверяющий зашел через полчаса. Он прекрасно знал, что делается ночью в казармах, поэтому даже удивился идеальному порядку и тишине. Обычно, имитируя спящую казарму, солдаты что-нибудь да забывали. Какая-нибудь не вовремя свалившаяся посреди коридора тапка или еще что. Но сегодня все решили подстраховаться, чтобы не сорвать день рождения Кирзыча.

Дежурный по части почесал затылок, поправил зимнюю шапку и обратился к дневальному:

– Солдат, что это у вас так тихо? Все в порядке?

Дневальный вытянулся на посту по стойке смирно и отрапортовал:

– Так точно, товарищ майор!

– Тихо ты, тихо! Народ разбудишь. Надо же, все спят. Магнитные бури, что ли…

Майор с надеждой заглянул в сортир и обрадовался, увидев Поздня. Тот вскочил, споткнувшись о край низкой ванны, и тоже встал по стойке смирно, с нелепо висящим до пола кителем.

– Солдат, почему не спим? Команда «отбой» не для вас?

– Да вот, товарищ майор, не успел подшиться.

– Давай заканчивай и марш в койку! Понял?

– Так точно, товарищ майор!

Сразу после ухода офицера деды собрались у телевизора, а Поздня выставили на шухер. Мало ли что. Телевизор перенесли в каптерку – хозяйственное помещение для хранения имущества, и там, под аккомпанемент ночного эротического телеканала, праздник начался.

Деды заварили крепкого чая, разрезали вдоль батоны на две половины и намазали эти мега-бутерброды маслом и кабачковой икрой, а сверху присыпали крошеными пряниками. Потом на столе появились сгущенка и водка в большой бутыли с рукояткой. Через полчаса гульбы из каптерки показалась лохматая голова Кирзыча. Глаза его уже слегка косили от выпитого.

– Глянец, черепина! А ну сюда! Дембельский поезд мне изобрази!

Двое черпаков, вскочив со своих коек, стащили Сергея с его яруса и отволокли в каптерку, поставив перед именинником. К несчастью Кирзыча, в этот призыв пришло только двое молодых – Сергей и Поздень.

– Зема! – возразил Кирзычу тощий Таран с крысиным лицом, известный тем, что однажды по пьянке пробил грузовиком ворота части. – Зема! Он не сможет! Один – не сможет!

Это была правда. Дембельский поезд требовал целой театральной труппы. Одни должны были трясти койку с возлежащим на ней дедом, имитируя вагонную качку, и напевать «чух-чух», другие – бегать кругами с ветками, как бы мелькающими за окнами поезда, везущего дембеля домой.

– Где второй? – Именинник орал и матерился. – Ветки несите! Пусть вдвоем бегают!

– Кирзыч, он на шухере! Ничего не выйдет! Кто койку трясти будет? Мы, что ли? – убеждал его еще один дед, низкорослый и плотный Кирюха, чуть ли не единственный, кто имел кличку, похожую на имя.

– Дневального на шухер поставьте! Пусть черпаки койку трясут!

– Им по сроку службы не положено. Давай телик посмотрим.

– О, бухло кончилось! – послышался из каптерки голос Тарана, и Сергей понял, что теперь его выход.

Он неожиданно получил удар в живот. Удар был несильным, но Сергей сложился пополам и услышал возле уха шепот Гвоздя:

– Все в порядке! Это я. Не больно? Потом отдашь. – Сергей почувствовал, как ему в карман что-то засунули, и догадался, что это обещанные деньги на выпивку.

Потом Гвоздь выпрямился над Сергеем и крикнул:

– Глянец принесет еще! Да, Глянец?

Сергей подумал вдруг, что меньше всего ему хочется сейчас оставаться в казарме с этими «однополчанами», все больше терявшими остатки человеческого.

– Да, – сказал он. – Я сбегаю.

Кирзыч прошел к спящим в казарме. Точнее, к лежащим, потому что никто, ясное дело, уже не спал. Один из черпаков с ходу получил удар ногой в бок и свалился на пол.

Другие деды бросились успокаивать Кирзыча, но не слишком активно. Сергей догадывался почему. Он помнил, за что Кирзыч получил свое погоняло. Он должен был демобилизоваться еще два года назад. Так и было бы, но незадолго до дембеля Хвост, как его тогда называли, так ударил солдата ногой по животу, что у того лопнул желудок. И Хвост получил два года дисбата. Еще легко отделался, потому что его жертву спасли. Как всегда, после дисциплинарного батальона его вернули в часть, дослуживать положенное. В дисбате он приобрел присказку: «А кирзой по печени?» И замечательное увлечение: пристегивать ремнями молодых солдат к двухъярусной койке и бить ногами. Правда, теперь он старался не доводить дело до фатальных увечий. И приобрел кличку Кирзыч.

Сергей просто оказался в стороне от пути деда, Поздень был у входа, и ярость Кирзыча досталась тому, кто попался под руку. То есть под ногу. В полумраке казармы Сергей видел бледно-голубые глаза навыкате, взгляд Кирзыча блуждал кругами. В его глаза и в спокойные-то минуты смотреть было неприятно. Другие деды его обоснованно побаивались.