– Dio mio, пощади его душу! – Я перекрестилась. – Он был хороший человек и не заслужил такой судьбы.

Как я узнала, Сервиллона спешно похоронили в церкви в Борго, близ того места, где нашли. Никому не позволили ни позаботиться о теле, ни осмотреть раны. Как сообщил свидетель, убийца в маске налетел на Сервиллона так быстро, что у того не было ни малейшего шанса достать меч из ножен.

– Они предпочли убить его, как зверя, но не отпустить на свободу, – ответил Альфонсо тем вечером, когда я сказала ему, что мне известно об убийстве. – Его убили не потому, что в нем больше не было нужды. Просто он знал некоторые тайны, способные их разоблачить.

Я наклонила голову, чтобы расшнуровать одежду, потом улеглась между холодными простынями. В очаге потрескивали поленья. Медные жаровни посверкивали углями с ароматическими травами, на стенах висели гобелены из Фламандии, а на плиточном полу лежали турецкие ковры. И все же спальня напоминала мне гробницу, такую холодную, что я видела пар собственного дыхания.

Альфонсо задул свечи. Фитили зашипели, потом наступила тишина. Еще немного – и он, раздевшись донага, лег рядом со мной, но не обнял, как обычно. Просто лежал неподвижно, глядя на балдахин над нашими головами.

– Это устроил твой брат, – наконец сказал он. – Чезаре, перед тем как отправиться в Романью, приказал убить Сервиллона, потому что капитан обратился к его святейшеству с просьбой отпустить его в Неаполь. Сказал, что много лет тоскует по семье и не может больше жить в отрыве от нее. Но привезти их сюда он отказался. Его святейшество, вероятно, сказал об этом Чезаре, опасаясь, что Сервиллон в Неаполе может разговориться.

Я не хотела этого слышать. Не хотела знать, что Чезаре ответствен за еще одно жестокое убийство. И все же гибель Сервиллона настолько потрясла меня, что стали одолевать дурные предчувствия. Не отпускали воспоминания: Чезаре идет ко мне по саду Ватикана, а позади него Микелотто склоняется над телами Пантализеи и Перотто…

– С чего отцу или Чезаре опасаться Сервиллона? – спросила я. – От каких таких тайн мог он получить выгоды?

Я не стала продолжать, скорее почувствовав, чем увидев, как Альфонсо перевел на меня взгляд. По стенам прыгали тени умирающего пламени.

– Ты и вправду не знаешь? Сервиллон был доверенным лицом твоего отца, он в мельчайших подробностях знал дела его святейшества. Думаю, он даже знал, кто убил Хуана… но, – договорил муж, услышав мое резкое «ох», – Чезаре убрал его не поэтому. У Сервиллона не имелось никаких доказательств, иначе он был бы мертв уже давно. Его загубили амбиции Чезаре. Сервиллон знал, что последует, и не мог этого переварить. Если бы он вернулся в Неаполь, то предупредил бы моего дядю, который в свою очередь оповестил бы другие города-государства. Сейчас они, возможно, прячутся за стенами своих крепостей, но мы бы вывели их из ступора. Сервиллон знал об аппетитах твоего брата, которые распространяются далеко за пределы Романьи.

– Сколько еще?.. – прошептала я, хотя уже знала.

Наступила новая эпоха – эпоха Борджиа. И я буду ее бичом…

Я слышала голос Чезаре так, будто он лежал между нами, будто его губы касались моих щек.

Дрожь прошла по моему телу. Альфонсо обнял меня, прижал к себе. Он излучал тепло. Я легла на него щекой – его грудь обжигала, как печь. Он, казалось, не чувствовал того холода, который пробирал меня до мозга костей.

– Ему нужно все, – сказал Альфонсо. – Вся Италия. И он ее завоюет, если сумеет. Его святейшество не может обуздать сына. Это его появление, когда я сказал, что его там нет, было подготовлено. Он хотел, чтобы все гости его увидели. Он оставался всего три дня, запершись с его святейшеством, – вполне достаточно, чтобы получить все нужное, прежде чем вернуться к войскам. Теперь Сервиллон мертв, и Романья падет под мечом Чезаре. Эта амазонка, владетельница Форли и Имолы, потеряет свои земли и скорее рано, чем поздно, уступит или погибнет под руинами своих крепостей. Другие – Фаэнца, Камерино, Урбино – сдадутся на милость победителя. Так он и возьмет верх, используя против них их трусость… или их кровь, если они будут сопротивляться.

– А что ты скажешь про их разложение? – спросила я, вспомнив, как мой отец бранил знать Романьи и их кровожадные судилища. Перед моими глазами возникла сцена: мой бывший муж Джованни стоит во дворе в Пезаро, а отрубленные кисти его секретаря еще подергиваются у его ног. – Что ты скажешь про насилие, которое исходит от них? Разве не благая цель – судить их за их деяния?

– Чезаре сейчас может вершить правосудие и может даже верить в него, но на самом деле добивается одного – власти. Ты не слышала его девиза? Он звучит так: «Цезарь или ничего». Он ведет себя как император. А императорам нужны империи. И он начал строить свою.

Ничего этого я не знала и теперь пыталась найти утешение в близости мужа, с закрытыми глазами вслушиваясь в сильное биение его сердца.

– Что мы будем делать? – наконец спросила я.

Он крепче обнял меня, будто напоминая: скоро придется делать выбор. Моя семья – или Альфонсо.

– Мы должны выжить, – сказал он. – Чего бы это ни стоило.

Наступил 1500 год, отмеченный множеством предзнаменований. В Умбрии по небесам пролетела огненная комета, а в Ассизи статуя Богородицы плакала кровавыми слезами. Повсюду пророки, предсказатели, колдуньи с помоек искали знаки в винных осадках, предсказывали хаос легковерному люду, который и без того пребывал в беспокойстве из-за взятия Милана, войны в Романье и плохих видах на урожай после ливневых дождей.

И все же конец века был объявлен юбилейным годом[80], и в Риме ожидались тысячные толпы желающих купить индульгенции, присутствовать при символическом открытии священных дверей базилик или почтить мощи святых. Крики предсказателей заглушались либо грохотом обрушаемых строений (папочка приказал привести город в порядок), либо глухими стонами из подземелий, куда этих самых предсказателей бросали за подстрекательство к мятежу.

В январе пришло известие о пленении Катерины Сфорца. По слухам, она претерпела насилие от солдат Чезаре, пока он сам не вмешался и не взял ее под защиту. Пленную графиню под стражей отправили в Рим, где она подлежала заключению в замок Святого Ангела. Однако этот успех оказался не столь громким в свете неожиданного возвращения Лодовико Моро с армией, которую профинансировали Габсбурги. Те же самые граждане, которые радовались его бегству, теперь объединились, чтобы помочь ему изгнать французов. Сфорца вернули себе город, и последовавший за этим призыв Лодовико Моро к соседним городам-государствам объединить усилия против тирании Борджиа заставили Чезаре прервать кампанию.

Это известие принес мне Альфонсо – он нашел меня с маленьким Родриго на руках.

– Лукреция, мы должны приготовиться, – мрачно сказал он.

Под февральским дождем мы собрались на нашем помосте у Порта дель Пополо; капли стучали по защищавшему нас навесу и насквозь промочили толпу, которая вместе с нами встречала возвращающегося Чезаре.

Во влажном воздухе висело напряжение. Вот уже несколько дней, как в Ватикан из Романьи одна за другой поступали победные реляции брата – часть из них преувеличивала его успехи, другая представляла собой прагматичные размышления о возобновленной коалиции против нас, возглавляемой Миланом, но все они были пронизаны острым предчувствием каких-то грядущих событий. Чезаре добился гораздо большего, чем Хуан, и притом быстрее. Никто теперь не сомневался, что он заслужил должность гонфалоньера, получения которой так страстно жаждал.

Альфонсо неподвижно стоял рядом со мной. Он каждый день занимался физическими упражнениями, будь то стрельба из лука, или соколиная охота по утрам, или фехтование днем. Я настолько привыкла к металлическому клацанью мечей у нас во дворе, что уже перестала возражать, хотя мне и пришлось перевести Родриго и его нянек в отдельное крыло, где звук от занятий моего мужа был не так слышен и не беспокоил нашего мальчика.