– Ты едешь за Джоффре и его женой? – сдавленно спросила я.

– Нет, хотя я непременно встречусь с ними в дороге. Отец посылает меня, как своего официального легата, якобы на коронацию Феррантино, а на самом деле для того, чтобы принудить его вступить в наш новый союз и согласиться с его условиями. Мы теперь знаем, что необходимо иметь Неаполь на нашей стороне.

– Видимо, отец очень доверяет тебе, если удостоил такой чести.

Чезаре вздохнул:

– Или, может быть, он начал понимать, что я всегда превыше всего буду ставить интересы семьи.

За нашими спинами раздавалось недовольное бормотание кардиналов: они спешили причаститься и закончить церемонию, чтобы перейти к обеду. За аркой, ведущей на мраморный балкон, папочка поднял руки, и толпа восторженно взревела.

– Мать сказала, что заходила к тебе. Говорит, вы поссорились.

– Поссорились? – Я внимательно посмотрела на него. – Она не передала тебе, что наговорила? Она дышала непримиримой злобой.

– Не обращай внимания, – спокойно сказал он. – Ее слова ничего не значат.

– Она знает, – прошептала я и нерешительно замолчала: что-то вороватое, что-то грубое промелькнуло в его глазах.

Мои слова только посыпали солью рану, так и не зажившую в нем.

Потом его пальцы коснулись моих.

– Она только подозревает. И я принимаю твое решение. Я бы никогда не хотел стать причиной твоего позора или бесчестья. Я скорее умру тысячу раз.

Спазм сжал мое горло, когда он повторил заключительные слова из своего письма, что я получила несколько месяцев назад.

– Будь осторожен в дороге. – Наконец я извлекла свою руку из его и закрыла глаза.

Я прислушалась к звукам толпы, и эти звуки загнали его боль глубоко в мою душу. В склеп, который я сотворила из своего сердца, чтобы защитить нас обоих.

Когда я снова открыла глаза, Чезаре уже не было рядом.

Мы ожидали гостей у городских ворот, отражаясь в мутной воде луж на дороге. Позади меня стояли кардиналы и послы в ярких шелках, мои слуги и двадцать дам, а еще две сотни вооруженных людей. Я сидела на проверенном муле в красном чепраке под цвет моего платья и тревожно осматривала приближающуюся процессию. Колыхалось на ветру целое море цветных знамен, рябило в глазах от нарядов придворных, что отвлекало меня от главного.

Мой брат Джоффре ехал на белом мерине. Когда он приблизился, я увидела, что его черты стали жестче, щеки обветрились, хотя целая россыпь веснушек упрямо держалась на носу.

– Лукреция!

Его серые глаза засверкали, он пришпорил коня и поскакал ко мне. Я позавидовала, до чего ловко он держится в седле.

– Я скучал по тебе, сестренка! – Он поцеловал меня в щеку, не успев отдышаться. – Но как нам весело было в Неаполе! Пришли французы, и нам пришлось бежать на остров Искья, мы там прятались в крепости. Король Альфонсо обезумел от горя и отрекся, но теперь наш новый король, его сын Феррантино, стал моим другом и учит меня владеть оружием. Видишь? – Он приложил руку к поясу, на котором висели изящные ножны, а из них виднелась инкрустированная драгоценными камнями рукоять меча. – Я теперь рыцарь. А еще и князь. Я даже француза убил.

Ему, женатому мужчине, было почти четырнадцать, но я слышала знакомую тревогу за его показным куражом, желанием казаться одним из нас – Борджиа. Я улыбнулась, а одна женщина сказала:

– Джоффре, per favore. Ты не мог бы отложить истории о кровопролитиях? Или мы должны сидеть здесь и ждать, пока с неба снова польет как из ведра?

Я посмотрела на жену Джоффре – Санчу Арагонскую.

Еще когда Джоффре впервые показал мне ее портрет, я отметила, что неаполитанская принцесса отнюдь не Венера. Но держалась она как первостатейная красавица: в седле сидела прямо, роскошное черно-серебристое платье облегало идеальную фигуру. У Санчи были обрамленные густыми ресницами необыкновенные, серо-зеленого оттенка глаза, напоминающие бурлящее море. Как только я встретилась с ней взглядом, у меня возникла мысль – пусть и на одно только мгновение: она самое удивительное существо из тех, кого мне доводилось встречать. Но потом я заметила ее спутанные темные волосы, выбившиеся из-под усыпанной драгоценными камнями сетки, крючковатый нос и большой рот, землистого цвета кожу, квадратную челюсть, на которой виднелись метинки от перенесенной в детстве ветрянки. Нет, Санча не была красавицей. Но она, несомненно, обладала привлекательностью.

– Добро пожаловать в Рим, principessa![57] – Я кивнула в знак приветствия. – Ваша репутация красавицы вполне заслуженна.

– Донна Лукреция, вы мне льстите!

Она удовлетворенно улыбнулась и свесилась с седла, чтобы поцеловать меня в щеку. Повеяло запахом розового масла.

После этого она дала знак своей свите и крикнула:

– Amato fratello, vieni![58] Прошу приветствовать нашу сестру донну Лукрецию.

Из ее свиты выступил человек такой неожиданной красоты, что некоторые из дам позади меня невольно ахнули.

Словно сливаясь воедино со своим конем, он напоминал кентавра. Крупные руки без напряжения держали украшенные кисточками поводья, мускулистые бедра, обтянутые черными рейтузами, уверенно управляли жеребцом. Его плечи и грудь распирали дублет с вышитой двойной короной Неаполя. Волосы цвета темного золота выбились из-под украшенной драгоценными камнями шляпы, обрамляя загорелое лицо. Несмотря на красоту, я отметила его сходство с Санчей: те же широкие скулы и большой рот, крючковатый нос и глубоко посаженные глаза – только у него они были светло-золотыми, медового оттенка. И если его сестра гордилась своей привлекательностью, то он держался безразлично, словно не зная о впечатлении, какое производит на людей.

– Позвольте представить моего брата, – сказала Санча. – Альфонсо Арагонский, принц Неаполитанский.

– Донна Лукреция.

Он поклонился. Голос его звучал сипловато от дорожной пыли. На своем огромном чалом коне он возвышался надо мной, и мне пришлось покрепче ухватиться за поводья: мой мул подался назад. Альфонсо пощелкал языком, и его конь тут же отступил, ставя копыта с точностью, какой только Хуан умел добиваться от своих скакунов.

– Надеюсь, я не испугал вас. – Он улыбнулся, обнажив белые, как слоновая кость, зубы.

Нос у него смотрел немного в сторону, но даже эти недостатки не умаляли его привлекательности.

Вот досада, если столь ловкий наездник посчитает, что я боюсь лошадей! Лучше бы я села на мерина или кобылу. А впрочем, с какой это стати меня волнует, что он обо мне подумает?

– Я имел в виду – не испугал вашего мула, – добавил он. – Я вижу, вас, моя госпожа, трудно испугать. – Он улыбнулся еще шире. – Так же, как вам трудно польстить, – тихо добавил он.

– Давайте поспешим в собор Иоанна Крестителя, – слегка смутившись, ответила я. – Прослушаем службу в честь вашего прибытия.

Я произнесла эту фразу, глядя на Санчу.

– Конечно, дорогая Лукреция! – ответила она. – Как вы скажете, так и будет. Вы здесь хозяйка.

Возле собора я спешилась с помощью особого стульчика и встала рядом с ней. Джоффре занял место с другой стороны от меня. Когда Альфонсо спрыгнул со своего скакуна и встал слева от моего брата, я обнаружила, что мы почти одного роста. Но так же как и его некрасивый нос, невысокий рост Альфонсо только усиливал его привлекательность.

Мы отстояли мессу в базилике римского епископа с ее византийской архитектурой и тронутыми огнем пилястрами, потом двинулись по Виа Латерна. Дорога была увешана знаменами, собравшиеся выкрикивали приветствия – наконец-то после ужасов вражеского нашествия римлянам выпал повод для радости. Наш путь лежал мимо Колизея, руин Форума, по Кампо де Фьори к Виа Ректа, по которой мы, миновав замок Святого Ангела, добрались до Ватикана. Еще в дороге я почувствовала, как между мной и Санчей рождается соперничество. Она вскидывала голову, одаряя улыбкой машущие толпы. Многие, казалось, не знали, на кого смотреть сначала: на жизнерадостную неаполитанскую принцессу в роскошном темном бархате или на меня, дочь папы Александра VI, в дорогом малиновом платье. Я слышала выкрики «Bella signora! Bella principessa!», но к которой из прекрасных дам они относились? Санча явно не сомневалась, что кричат ей, потому что приказала своим дамам разбрасывать горстями монеты из атласных кошелей у них на поясе. Она смеялась, глядя на детей, прыгающих за деньгами.