«Настали бедственные дни…» Настали бедственные дни, Пришла и стала смерть на страже. Шипят зловещие огни, Поля, дома – в дыму и в саже. Протяжным плачем робких жён Звенят унылые селенья. Никто не будет пощажён. Напрасны слёзы и моленья, – Но к церкви Божьей все тропы В смятеньи гулком и великом. Один идёт среди толпы С холодным и спокойным ликом. Бесстрашный отрок, он глядит На всех печально, но бесстрастно, И равнодушно говорит: «Пускай умру, – мольба напрасна». Бой-скоуту Двух отважных расстреляли Беспощадные враги. Голоса их замолчали, Отзвучали их шаги, И на мир уже не взглянет Смелый взор, но память их Сохранять историк станет И поэта верный стих. Так не бойся вражьей мести, Милой жизни не жалей Для победы и для чести Славной родины твоей. Чтобы ты, не зная страха, Светлой жизни не берёг, Вот зачем тебя из праха В наши дни восставил Бог, И послал на поле брани, Чтоб и наш увидел век, До какой высокой грани Может прянуть человек. Ночная встреча Поднимаются туманы Над болотом и рекой, И деревья-великаны Зачарованы тоской. Я один иду дорогой. Притворяться надо мне. Я – мальчишка босоногий, В здешней вырос я стране. Там, где вражья рать засела, Обойду я город весь. Повторять я буду смело: Старый дед остался здесь. Лунный свет струится ложный. Всё, что встречу, словно бред. Вижу я в пыли дорожной Чей-то странный, зыбкий след. Пронизал мне холод кости, – Мёртвый воин под кустом. Не на дедовском погосте Он нашёл свой вечный дом. Страшно мне, что я случайно Наступил на мёртвый след. Сердце мне пророчит тайно Завтра много зол и бед. Но удастся ли мне, нет ли, Я назад не побегу. Не боюсь я вражьей петли, Кончу дело, как смогу. Ночной приказ
Шаг за шагом, осторожно Я в полях чужих иду, – Всё тревожно, всё возможно, Всё в тумане и в бреду. Росы холодны и белы, Дрёмны росные кусты. Все забылися пределы Пустоты и суеты. Нет в душе иной заботы, Как, найдя укрытый лаз, Принести в другие роты Мне доверенный приказ. Часовой Я один на перекрёстке. Ночь безмолвна и грустна. Подо мною камни жёстки, Надо мной луна бледна. Резко крикнул ворон чёрный, Предвещающий беду. Я, спокойный и покорный, Чутко слушаю и жду. Слышу легкий, дальний шорох. Враг таится, знаю я. Вот в кустах он. Вспыхни, порох, В дуле меткого ружья! Вражий страж Он стережёт враждебный стан. Бесстрашный воин он и верный. В полях колышется туман. Часы скользят чредою мерной. Разведать путь приказ мне дан. Крадусь во мгле болотной и пещерной, Где запах злой, тяжёлый, серный. Ползу, как змей угарных стран. Вот близок он. Стоит. Заслышал шорох. Я весь прилёг к земле, в траву я вник. Я вижу блеск луны на вражьих взорах, Усы колючие и серый воротник. Вот успокоился. Идёт. Сейчас он ляжет. Но что пред смертью он мне скажет? Осенняя могила Осень холод привела. Листья на землю опали, Мгла в долинах залегла, И в лесу нагие дали. Долго бились и ушли, Там, где брошена лопата, Под бугром сырой земли, Труп германского солдата. Безвременник луговой, Распускает цвет лиловый Стебель тонкий и нагой Над могилою суровой. Где-то плачет, плачет мать, И жена в тоске унылой. Не придут они сломать Цвет, возникший над могилой. Лихорадка окопов Томителен жар лихорадки. В окопах по горло вода. Под пологом серой палатки Приляжешь, – иная беда. Предстанет вечерняя нежить И станет обманчиво жить, То сладкою негою нежить, То горькой истомой томить. Нет, лучше скорее в штыки бы, Прогнать бы подальше врагов, Проникнуть туда б, за изгибы Врага укрывающих рвов. |
