Почти через год мне стало известно, что во время операции меня заразили смертельным вирусом Pseudomonas aeruginosa, так называемым вирусом операционных. Шансов выжить у зараженных практически нет. В общем, меня как следует упаковали и подготовили к отправке в лучший мир. Но самое отвратительное заключалось в том, что великие светила «Сидарс Синай», которые меня оперировали, прекрасно знали, что обрекли меня на смерть, но даже не попытались спасти или хотя бы предупредить Пиппо и Лучано. Они решили держать нас в полном неведении (видимо, из страха перед тяжелейшими уголовными последствиями). Мне сказали, что выздоровление будет долгим, и прописали лечение, абсолютно бесполезное в моем случае.

Я вернулся в Италию и при интенсивных занятиях физио- и гидротерапией возобновил работу. 18 марта, через пять недель после операции, состоялась премьера «Чая с Муссолини» в присутствии принца Чарльза. Я еще плохо стоял и нуждался в костылях, с которыми необученным калекам приходится нелегко. Я хромал и постоянно спотыкался. Принц Чарльз смотрел на меня с сочувствием и беспокойством, а на другой день прислал мне очень тонкий подарок — изящную палку из янтаря. Мне кажется, я видел подобную палку в руке королевы Виктории на старинной фотографии. Своей я пользуюсь только по торжественным случаям.

В конце июня, почти через пять месяцев после операции, я по-прежнему чувствовал себя плохо и уже начал беспокоиться. Я вернулся в Лос-Анджелес и показался своему врачу Коблину и Брейкеру, который провел эту злосчастную операцию. Оба меня заверили, что все идет как следует и что я выздоравливаю.

В этот тяжелый период я работал над несколькими проектами: подготовка съемок фильма с Джессикой Ланг по роману Колетт «Душечка», Верона ждала от меня новой постановки «Трубадура», Дэвид Геффен и Джефф Катценберг очень надеялись на «Флорентийцев». Но единственное, что действительно занимало меня, был проект восстановления Иерусалимского храма, осуществить который мне предложило министерство культуры Израиля, — первого постоянного Храма приверженцев иудаизма после веков рассеяния. Проект такого масштаба подразумевал колоссальную исследовательскую работу. Дело стало увлекать меня все сильнее. По результатам раскопок можно было восстановить точные пропорции Храма. Документы содержали необходимую информацию и описания деталей, их стиля и назначения. К сожалению, политическая ситуация в Израиле, напряженность между арабами и евреями в конце концов помешали реализации этого грандиозного замысла. Но я все еще надеюсь, что настанет день, и этот проект все же будет воплощен в жизнь.

Мне поступали предложения и от оперных театров. Но я никак не мог избавиться от странного ощущения подвешенности, как будто со мной вот-вот должно случиться что-то серьезное. Я упорно продолжал работать над тем, за что уже взялся раньше, особенно над презентациями и прокатом фильма, который пользовался большим успехом во всем мире. При этом я постоянно чувствовал усталость и с трудом двигал правой ногой. Шер позвонила мне и пригласила на свой концерт в Милан. Мне не случалось быть на рок-концерте со времен гастролей Майкла Джексона в Риме много лет назад, и я совсем не был готов к адскому представлению, но поехал в Милан, потому что мне было приятно повидать Шер.

Концерт был назначен на 4 ноября, на другой день после представления «Чая» в Мадриде. Я сразу улетел в Милан и, хромая, явился на концерт. Меня встретила секретарша и сказала, что Шер хотела со мной увидеться до начала концерта. Шер, возможно, человек неровный, но в работе она высочайший профессионал и образец дисциплины. Я нашел ее уже одетой и загримированной, абсолютно готовой к концерту внутренне. Она была очень благодарна, что я примчался к ней прямо из Испании, потому что знала, как тяжело мне дается дорога. Когда я выходил из ее уборной, она вложила мне в руку пакетик со словами: «Может, тебе это понадобится».

Сев на свое место, я открыл пакетик и обнаружил затычки для ушей. Шер помнила, что я ненавижу оглушающий шум рок-концертов!

Я вернулся в Рим и старался держаться накатанной колеи в работе и в жизни, пока, наконец, не случилось то, чего я боялся. 29 декабря ночью у меня чудовищно поднялась температура. Меня отвезли на скорой в больницу, где обнаружили перитонит и срочно прооперировали. Мой аппендикс вырос до размеров хорошей мыши. Этот маленький бесполезный орган стал первой мишенью и последней защитой от инфекции, которая вот-вот должна была распространиться по всему моему организму, снизу вверх.

Анализы выявили наличие вируса Pseudomonas aeruginosa, полученного в Лос-Анджелесе во время бесконечных операций на бедре. От меня не стали скрывать опасность инфекции, но не сказали, что проклятый вирус угрожает жизни и что, завладев моей ногой, он пробирается дальше, захватывая новые и новые участки.

Аппендикс был последним оплотом сопротивления. Я вспомнил, что когда мне было четырнадцать лет, мне должны были его удалить, но потом по какой-то таинственной причине так этого и не сделали. Врачи долго обсуждали, вырезать или нет (он же все равно ни к чему!). Помню, у меня был ужасный насморк, и это решило дело. Сложись тогда по-другому, у меня не осталось бы этой защиты, и сегодня я бы уже давно был на том свете. Еще раз провидение, судьба или что бы там ни было дали мне время пожить.

Я уже провел всю подготовительную работу для постановки в честь столетнего юбилея «Тоски», которая впервые была показана на сцене 13 января 1900 года в тогдашнем театре Костанци, ныне Оперном театре Рима. Через четыре дня после операции я был на ногах и помчался работать, потому что все должно было быть готово к 13 января. Пели Паваротти, Салазар, Понс, а дирижировал Доминго. Великолепные исполнители, но, увы, всего один спектакль.

Для такой исторической постановки я выбрал необычное оформление — поместил оркестр на сцене, сделав его действующим лицом драмы наряду с главными героями. Я придумал большое скругленное пространство, отделанное бархатом кроваво-красного цвета, на котором исполнители в любой момент действия находились в непосредственной близости друг от друга. Оркестр окаймлял их наподобие гирлянды, а по другую сторону гирлянды там и сям появлялись очень эффектные декорации — увеличенные фрагменты скульптур барокко, документальные съемки Рима, воспроизводящие городскую атмосферу, в которой Пуччини писал свою оперу. Оформление слегка напоминало огромный праздничный торт, украшенный по краям большими букетами красных роз. Но главное — оно подчеркивало постоянное присутствие оркестра как настоящего главного действующего лица, что на самом деле следует из партитуры оперы.

Вспоминаю, что много лет назад, еще работая в «Ла Скала», я пользовался каждым удобным случаем побывать на репетициях оркестра, которым управлял Виктор Де Сабата, особенно на репетициях «Тоски». У меня накрепко засели в голове и в душе слова маэстро:

Вот я и решил отметить столетие оперы в духе слов маэстро Де Сабата.

Это был удивительно трогательный вечер. От пения Паваротти зал наполнился чарами, которые может создать только его голос.

Позже он стал расспрашивать меня о здоровье и отругал за то, что я не последовал его совету и не обратился к его докторам в Нью-Йорке, отказавшись от своих лос-анджелесских. Помню, что он предпринял последнюю попытку уговорить Пиппо как раз в тот момент, когда меня везли в операционную.

Какой ангел вдохновил его? Уже было чересчур поздно, но его настойчивость, постоянные уговоры заставили меня подумать о том, что я человек, который все время с упорством маньяка вопрошает судьбу. Как он мог так явно почувствовать угрожавшую мне опасность? Что нас так сильно связывало?