Рядом кричит пара детей, играя в салки и бегая вокруг своих матерей, при этом толкая коляску с еще одним малышом.

Я направляюсь к кафе в северной части парка, но не останавливаюсь. Лав Парк как раз через дорогу. Наше с Сойером место для первого свидания в Рождественской деревне. Конечно, рождественские украшения и киоски давно убрали. Но это не останавливает меня от прогулки по парку и воспоминаний о каждой детали того вечера, включая то, как все закончилось.

Знаки гласят, что парк вскоре закроется для обновления, и я гадаю, что станет со скульптурой Любви, в честь которой неофициально и назван этот парк. Я шагаю в сторону скульптуры, виляя среди туристов и местных, желающих сделать селфи с символом данного места. Мы с Сойером тоже сделали такое однажды. Он поставил снимок на заставку экрана своего телефона.

Он – мой.

И я верну его.

Я пересекаю бульвар Джона Ф. Кеннеди, направляясь обратно к жилой башне Ритц-Карлтона. Мне нужно просто постучать в его дверь. Я войду в здание, вызову лифт и постучу в его дверь. И если он не ответит, я впущу себя сама. Сяду на его диван и подожду, пока он придет домой, сколько бы на это не потребовалось времени. Я заставлю его рассказать, что, черт побери, происходит. Он признает, что идиот, мы займемся сексом, и весь этот глупый разрыв будет закончен.

Легкотня.

Я иду вдоль пятнадцатой улицы, пока не дохожу до Маркет Стрит, а затем мчусь вдоль парка Дилворт. Я могла бы срезать через парк. Что и делаю, но замечаю его на другом конце.

Он стоит на северной стороне лужайки, одну ногу поставив на бордюр, отделяющий газон от асфальта, покрывающего остальную часть парка. Его руки в карманах, локти согнуты. И кажется, он наблюдает за чем-то, просто стоя там. Так странно. Мои ноги дрожат. Я не готова столкнуться с ним здесь на улице. Так что я останавливаюсь и с мгновение наблюдаю за ним, все еще не понимая, что же он делает.

Сойер вынимает одну руку из кармана и трет лоб, его лицо напряжено, словно у него болит голова. О мой бог. Возможно, он болен. Он тер лоб и на свой день рождения. И в офисе, когда порвал со мной. Вероятно, он реально болен и не хочет втягивать меня в это. Идиот. Я бы прошла вместе с ним через что угодно.

Но тут к нему подходит миниатюрная блондинка на несколько лет старше меня. Она одета в джинсы и сапоги на плоской подошве и со шнурками. Ее волосы стянуты в хвост на затылке, а сверху на ней светлая зимняя куртка на молнии. Он смотрит на нее, и черты его лица проясняются, широкая улыбка заменяет выражение волнения буквально за секунду.

Черт побери.

Мой желудок скручивает, сочетание кофе и чипсов в данный момент ни капли не помогают. Взгляд приклеен к этой сцене, и я почти забываю, что должна держать дистанцию для наблюдения, не говоря уже о том, что в этом месте нет возможности скрыться. Здесь вообще нет ничего подходящего для этой цели. Газон, бетон, полудемонтированный ледяной каток и пара входов в метро, вот и все.

Так что я оказываюсь в затруднительном положении, стоя и глазея посреди парка.

Однако это позволяет мне увидеть, как маленький мальчик с каштановыми волосами мчится мимо блондинки и бросается к Соейру. И так как мне везет, я отлично вижу, как Сойер ловит мальчика и поднимает его на руки, успокаивая и позволяя мне отчетливо услышать слова малыша. Так четко, словно я сижу в кинотеатре.

– Папочка!

Не волнуйтесь. Конечно же мое везение – полная херня. Потому что теперь я ясно вижу выражение лица Сойера. Счастье, благоговение и любовь отражаются в чертах его лица ясно, как день.

Я ничего не выдумываю.

Это не шутка.

Это его ребенок.

Он шагает, разговаривая с малышом. С человеком. Ребенком, о котором я ни разу не слышала ни одного упоминания.

Блондинка догоняет их и наклоняется, чтобы поправить волосы мальчика. От этого движения Сойер поворачивается в моем направлении, и его взгляд останавливается на мне. Это пронзает мой живот, словно удар профессионального боксера.

Я резко разворачиваюсь и направляюсь обратно к пешеходному переходу, но горит зеленый свет для машин, и они быстро несутся мимо. На пару минут я оказываюсь поймана на этой стороне улицы, и это время тянется слишком долго. Так что вместо того, чтобы ждать, я бегу вниз по ступеням, ведущим к метро, которые огорожены стеклянной скульптурой в виде горнолыжного склона с улицы. Я хватаюсь за поручень и мчусь вниз. Вероятно, мне остается около двадцати шагов до того, как исчезну из поля зрения. Сфокусируйся. Один шаг за другим.

– Эверли!

О, теперь он хочет поговорить? Ага, нет.

Я ступаю на нижнюю ступеньку и замираю, сомневаясь, в какую сторону повернуть. Я никогда не использовала метро в Филадельфии до этого. Однако быстро соображаю, в каком направлении движутся пешеходы, и слепо бросаюсь в поток народа, следуя за людьми перед собой. Пока мы не доходим до турникета, и я не осознаю, что у меня нет карточки для транспорта, или чем там нужно проводить через ворота, чтобы окончательно сбежать отсюда. Я останавливаюсь, отчего мужчина врезается в меня сзади и издает звук типа "Уфф".

Я бормочу извинения и отхожу в сторону. В течение трех секунд мне кажется, что я оторвалась от Сойера, но затем его рука касается моей.

И меня рвет на его туфли.

Он придерживает мои волосы, как истинный джентльмен, пока я рву все, что съела сегодня на его глупые туфли.

– Теперь ты разрушил еще и мою любовь к Pringles. Я тебя ненавижу! – Я отталкиваю его, вытирая рот рукавом, и возвращаюсь к лестнице. Вверх я двигаюсь гораздо медленнее, чем мчалась вниз. Руки скрещены на моей груди, подбородок опущен. Он следует сразу за мной. Я знаю, что он рядом, хоть Сойер и молчит, просто идет следом.

Я возвращаюсь на улицу и оглядываюсь. Блондинка и маленький мальчик исчезли.

– Куда они пошли? – возмущаясь, я разворачиваюсь к нему. – Они только что были здесь, я их видела.

Постойте. Возможно, я сошла с ума. Может у меня немного крыша поехала. Вероятно, мне нужно сделать КТ.

– Я отправил их домой, обратно в мою квартиру.

Нет, я не свихнулась. Он мудак.

– Эверли, прошу, – говорит он, привлекая мое внимание к своему лицу. – Мне жаль.

Его выражение – это Сойер, которого я знаю. Искренний. Честный.

– Что, черт возьми, происходит? – спрашиваю я, разглядывая его лицо.

– Зачем ты здесь?

– Зачем я здесь? Иди к черту, Сойер. – Я тыкаю пальцем в его грудь. – Почему этот мальчик назвал тебя папочкой? Кто эта женщина? Ты же не можешь быть женат. Финн бы не одобрил наши отношения, если бы у тебя была жена. Мой брат точно не упоминал об этом. Если конечно ты не скрывал ее в другом городе. О мой бог. У тебя есть тайная семья, Сойер? Или ты уже заменил меня новой девушкой? С ребенком, который зовет тебя папочкой? Сколько это длится?

– Ладно. Успокойся и дыши. – Он кивает на кафе в парке. – Давай присядем.

Я качаю головой.

– Я не хотел, чтобы ты это увидела. Его. Я… – Он смолкает. – Ты не можешь шпионить за моим ребенком, Эверли.

Его ребенком. Я сглатываю ком в горле и пытаюсь устоять на ногах.

– Ладно. Давай присядем.

Молча мы идем к кафе, Сойер открывает для меня двери, пока я занимаю стол в углу и сажусь. Он приносит поднос с напитками через несколько минут и ставит его на столик между нами. Бутылка воды, горячий чай, кофе и горячий шоколад. Я делаю глоток воды, а затем беру в руки чашку чая.

– Я не шпионила за твоим ребенком. Я даже не знала о его существовании.

– Как и я до прошлой недели.

– На прошлой неделе ты превратился в пиздаватого мудака.

– Ага, – соглашается он, едва улыбаясь. – Где-то в этот же период времени.

– Как его зовут?

– Джейк. – Улыбка расплывается по его лицу, когда он отвечает.

– Сколько ему?

– Четыре. – Он произносит это мягко, словно ему больно.