Мы вскочили и взялись за руки.

- У вас родился здоровый мальчик.

Мне поплохело от счастья. Том удержал меня. Нас повели по коридору, дали халаты. Это было смешно: двое парней прилипли к стеклу, за которым в своеобразной люльке лежал малыш.

- Мы пока не готовы его дать вам на руки. Проверяем на наличие отклонений и прочего, - доктор по очереди похлопал нас по плечам. – Вы можете сейчас только посмотреть на него.

Когда он ушёл, мы вновь взялись за руки.

- Он похож на тебя, - сказал муж.

- Нет, на тебя.

- На нас.

Это был самый счастливый день. Самый холодный и самый счастливый...»

Меня отвлёк таксист, сказав, что мы приехали к редакции. Я вновь увлечённо читал дневник. Теперь то, что я их сын, не вызывало сомнений. Мне даже было не интересно, кто же именно мой биологический отец. Я уже воспринимал их, как нечто единое.

- Пери, хреново выглядишь, - встретила меня Рози.

- Я писал отчёт.

- Оно и видно.

Сдав долбанную работу, я открестился от новой, сказав, что у меня семейные проблемы. Мне нужно было время, чтоб дочитать дневник и съездить к бабушке. Не важно, что эта Танна находится чёрт знает где. Меня это не пугало.

«Появление на свет Пери мы отмечали месяц. То на съёмочной площадке, то у родственников, то с друзьями. Том записался в няньки, пока я работал. Конечно, отпуск у него был не резиновый, поэтому мы хотели нанять няню, но как только Симона узнала про это решение, то наорала на обоих и примчалась из своей деревни к нам, чтобы сидеть с Пери. Они подружились. Он воспринял её очень хорошо, улыбался.

На самом деле, я не могу написать ничего примечательного по поводу большого промежутка времени. Мы работали, воспитывали сына и были счастливы. Зыбкие будни не казались нам чем-то ужасным.

Начну сразу с марта. Пери был уже год. Мы всеми мыслимыми и немыслимыми способами скрывали его от чужих глаз. Общественность не знала, что у нас есть ребёнок. Я обрёк его на это сам, задумав то, что многие отвергнут. Мы с Томом знали цену этой идеи, но ребёнка защищали. Мы не могли позволить, чтоб про него кто-нибудь узнал. Если нас постигнет неблагоприятная слава, то это никак не коснётся сына.

Так вот, в марте журналюги узнали, что я снимаю новый фильм. Вести о «Политике правды» рассосались по всем СМИ. Казалось, что может быть лучше ранней рекламы? Но я понимал, что это не есть хорошо. Пока мы снимали в бешеном темпе, потому что скоро должен истечь срок аренды павильона. Первая волна негодования пошла, когда я рассказал о чём фильм. Естественно, без подробностей. Конечно же, на меня накинулись. Я отбивался, как мог. По большому счёту, мне просто было на них плевать. Кинокомпания выкупила две недели на прокат фильма в следующем году. То есть, у меня оставалось всего восемь месяцев на то, чтобы сделать его.

Я отказался от семьи. Сроки поджимали. В апреле, когда мы отдали павильон и собрались в Чехию, чтобы снимать там, я поцеловал мужа и сына, пожелал им не унывать и уехал. Дома меня не было практически до зимы. Последнюю «точку» я поставил 23 ноября. Со спокойной душой вся бригада разъехалась по семьям. Настало время искусства монтажа. Как же я был рад вернуться. Том взял несколько отгулов, мы отвезли Пери Симоне, а сами устроили себе парочку секссейшенов. Что только не вытворяли... Я не знал, что трахаться на балконе, расположенном на четвёртом этаже, это так возбуждающе»

«Долгожданный конец января пришёл быстро. Пери рос таким хорошеньким, уже ходил и немного говорил. Когда мне позвонили и сказали, что фильм смонтирован, я побоялся его смотреть. Так и оставил. На премьеру хотели попасть очень многие. Дэвид послушал моего совета и пришёл только с женой, оставив сына. Мы поступили так же.

- Боишься?

- Безумно.

- Не бойся, - Том вновь подбадривал меня. – Сегодня тебя назовут гением...

- И обругают.

- Это уже не важно.

Я трясся, когда прошёл по дорожке, когда вошёл в зал, когда сел. Меня колотило все два с половиной часа. Пошли титры... и не раздалось ни одного аплодисмента. Я повернул голову и посмотрел на людей. Некоторые рыдали, кто-то сидел с выражением ужаса на лице.

- Это провал, Том, - шепнул я супругу, - это...

И вдруг зал взорвался аплодисментами. Все повставали со своих мест, крича, благодаря меня и всех, кто участвовал в его съёмках.

- Вот видишь, трусишка, - Толлер поцеловал меня.

Они готовы были нас разорвать. Бедный Дэвид. Его хвалили, ругали, льстили, угрожали... и всё за несколько часов. На самом деле, события этого вечера слились в один коктейль. Я мало что помню конкретного.

- Бешеный день, - рухнув с этими словами на кровать, я забрался под одеяло и накрылся по уши, пытаясь защититься.

- Всё будет нормально, - Том присоединился ко мне»

«Ничего нормально не было. Как меня только не назвали! Самое ужасное, что церковь отреклась от фильма, признав его богохульным, и меня вдобавок. Это не могло не расстроить. Я плакал... Критика была иногда просто чудовищна. Сволочи... Я был абсолютно уверен, что Бог любит меня так же, как и я его. Что он признаёт творческий порыв. Я не виноват, что гей... У меня есть любимый муж и сын, есть то, ради чего я могу пожертвовать собой. А они... они просто не понимали. Они слишком узки... узколобы, что ли... Им невдомёк, что есть что-то другое, кроме этого первобытного строя, помимо политических проблем. Может же быть нечто иное, то, что не каждый поймёт, но для многих принесёт благо. Я верю в свою идею, держусь её, и мне плевать, кто бы что не сказал. В принципе, правительство особо не отреагировало на ленту, как церковнослужители. Вот им больше делать нечего, как моё кино смотреть. Бригада пребывала в панике. Дэвид подвергся критике с таким же успехом, как и я.

- Беги с семьёй из страны, иначе они съедят тебя и не дадут нормально жить.

Йост не был патриотом, как я, поэтому уехал в Америку. Со временем о нём забыли и сильно не нападали. Я стойко держался»

«Как-то мы сели и решили, что ребёнок не должен всё это наблюдать. К нам пару раз наведывались без спроса. Пери не должны были видеть. Том предложил отвести его маме, но я сказал, что и она спокойно жить не будет. С болью в сердце мы позвонили Витте и предложили много денег за то, чтобы она приняла нашего сына, потому что была его матерью. Девушка, конечно, долго ломалась. Мы повысили сумму.

- Билл, у нас таких денег нет.

- Найдём.

Она согласилась. На тот момент у меня на счету лежало три миллиона. Я все их отдал ей, подписав контракт, что она обязуется воспитывать Вильперта до 18-ти лет, если с нами что-то случится. Мы заверили документ у нотариуса. Свидетельствовала Симона. Витта не отвертится и ничего не сможет сделать с ребёнком. Ей придётся его воспитать.