- Да, это я. Сейчас, подождите минутку.

Я стою у забора, заломив руки. Сердце бьётся с невероятной скоростью. Признает меня?

- Да, что вам угодно?

Подходит, открыв калитку и смотрит. Я молчу, выжидая.

- Вильперт? Неужели...

Бабушка порывисто обняла меня и заплакала, коря себя за безрассудство, любопытство и что-то ещё, но я слышал плохо из-за всхлипов.

- Ну что же мы стоим, в дом, в дом. Ой, вот Гордон придёт, то обрадуется.

Я не мог вставить ни слова, пока она меня не накормила, не дала свитер, хотя не было холодно, и не налюбовалась.

- Господи, как же ты похож на Тома.

- Мне дед говорил.

- Вы всё-таки встретились? – она сложила руки и улыбалась мне, пока я ел. – Он тебе должен был понравиться.

- Да, милый. Бабуль, расскажи...

- О нет, нет, пока ты не съешь всё, я и рта не раскрою.

Но она сама себе противоречила. Говорила о том, что была рада найти меня, хоть это и стоило больших трудов. Поведала, как прислала мне письмо на 18 и дневник на 23. Когда вернулся дедушка, то глазам не поверил. Мы долго сидели за столом и общались, пока не наступила ночь. Мне постелили в гостиной на диване, но я не мог уснуть. В этом доме пахло как-то по-иному: ванилью, домашним теплом и чем-то добрым, что ли. У меня сердце защемило. В большой раме висела фотография родителей со мною маленьким на руках. Они оба улыбались. Билл прижимал меня к себе, обхватив двумя руками. Я не нашёл семейных фотоальбомов, что меня удивило. Под утро всё-таки сон меня сморил.

На следующий день мы с бабушкой провели вдвоём, но не на удобных стульях на кухне, а в саду, сажая какие-то маленькие деревья и цветы. Она рассказывала мне о том, как узнала, что её сын - гей, о Билле, об их замужестве и обо мне. Иногда я улыбался, порой смеялся, но всё чаще смотрел на неё умилённо. Симона была рада, что я приехал, что теперь не надо ничего скрывать. Позже, за ужином призналась, что была в Берлине и оставила записку. Ей пришлось не по нутру, что я публично выступил, хотя мне показалось, что она о чём-то умалчивает, но пытать не стал.

Третий день полностью продублировал второй. Мы вновь капались в земле и разговаривали.

- Бабуль, а ты мне ничего больше не присылала?

- Нет, - удивлённо смотрит.

Тогда кто диск прислал? У кого ещё есть такие данные о моих родителях?

Только на пятый день мне удалось спросить у неё о том, что так мучило меня все эти годы:

- Бабуль, родители живы?

Она молчала. Мы перешли на другую тему, но я упорно спрашивал именно этот вопрос. Вновь и вновь, пока не услышал ответ:

- Да, Вил, но мы не знаем, где они.

Этого хватило, чтобы моё сердце забилось быстрее, вспотели ладони, и в душе загорелся огонёк надежды. Я был уверен, что моё упорство приведёт меня к ним, где бы они не жили, что бы не делали. Раз бабушка сказала, что живы, значит, они давали о себе знать. А раз так, то я найду их.

В Баварию

В Баварию

Приехав домой, я погрузился с головой в работу. От Миры не было ни ответа, ни привета. Я пару раз ездил в Йену, но так и не встретил брюнетку. Отчаяние во мне накапливалось и грозило лопнуть, затопив душу. Я думал о родителях, но ни единой подсказки не было найдено для их поиска, лишь то, что они живы. Март прошёл, его сменил апрель. Я ничего не замечал вокруг, работая исступлённо. Вопросов не убавилось после приезда от бабушки, а только увеличилось. Как они смогли инсценировать свою смерть? Боже... да это практически невозможно! Там была кровь. Всё говорило о том, что парни умерли. Но если Симона утверждает обратное, то я, пожалуй, поверю в её версию.

- Дедуль, я не знаю. Что мне делать, подскажи? – вопрошал я у Норберта в очередной наш разговор.

- Пери, что бы ты ни решил, я оплачу любую твою прихоть.

- С чего хоть начать?

- Найми сыщика.

- Но ты же искал. Не думаю, что даже спустя несколько лет что-то получится.

- Найми, и посмотрим.

Я послушался деда. Здравых мыслей в голове не было. Мне решился помочь некий герр Бауэрн. Он понял задачу и предложил найти все супружеские пары в Германии, которых бы звали Билл и Том. Пришлось согласиться, ведь альтернативы не было.

- А вдруг они уехали куда? – истерил я, спрашивая Ксави, сидя дома весь на иголках. – За границей? На другом континенте?

- Прекрати, как баба. Дождись, пока хоть что-нибудь найдут.

Неделя прошла в сплошном нервяке. Я мало ел, плохо спал, постоянно ворочаясь. Мне снилась Мира, к которой я тянул руки. Днями ходил тенью самого себя, не находя места. Ксави даже в редакции попросил за меня отгулы, сказав, что мне нездоровиться. Пришлось ещё и к врачу идти, который выписал мне успокоительное и настоятельно рекомендовал меньше нервничать. Конечно, ему говорить легко. Наконец сыщик прислал мне список фамилий и имён, от которого мне стало ещё хуже.

- 23 пары? – возмутился друг. – 23! Мать их, у нас что, все геи в стране? И эти люди только Томы и Биллы?

- Получается, что так.

- Зашибись.

Я смотрел на 23 фамилии и внутренне содрогался. Ко всем ехать? Когда о результатах я сообщил дедушке, то он сам остался не в лучшем расположении духа, попросив не отчаиваться. Я запросил у герра Бауэрна телефоны этих людей. Если не поеду, то хоть перезвоню. Оказалось, что 3 пары жили в Берлине. Но не они это были.

- Скажи мне, как ты планируешь узнать, они это или нет, если не слышал их голосов? – спрашивал друг.

- Не знаю, - пожимаю плечами, - интуиция подскажет.

Мне удалось дозвониться только до 7-х. Все остальные либо трубки бросали, либо не подходили, либо телефонов не было. Я с ещё большим отчаянием смотрел на этот список. Чуть ли не спал с ним, ел и в туалет ходил. Мне казалось, что вот уже... близко, практически рукой подать. Я на верном пути, осталось дотерпеть. Но супруги от меня будто убегали, не желая никак попадаться. Последнее, что я попросил у сыщика, - это найти мне все адреса.

- А если их нет в Германии? Что, мало того, собираешься по всей стране мотаться, так ещё и за границу поедешь?

- Надо будет, то поеду!

Я упорствовал. Взяв отпуск за свой счёт, попросил помощи у деда и стал ездить. Север страны мне дался отвратительно сложно. Всего 5 адресов и ничего. Я потратил уже больше 1000 евро на всё, но не останавливался. Ещё 3 адреса в Гамбурге также были зачёркнуты в списке. В конце апреля пришлось возвращаться в Берлин и практически признавать поражение.