Вертолет сделал круг над пляжем, потом опустился на песок, и из него выбралась Шелли. Именно выбралась, поскольку двигалась она медленно, как человек, который смертельно устал или чем-то глубоко озабочен. Я хорошо видел это в свете курсового прожектора вертолета.

Никакого купальника на ней не было.

Шелли была одета в светлый хирургический костюм, перед которого был забрызган чем-то красным. Не доходя до меня нескольких футов, она остановилась, скрестив руки на груди, и я понял, что она плакала. До сих пор плачет… Слезы лились у нее по щекам, но она не делала ни малейшей попытки вытереть лицо. Когда вертолет заглушил двигатели, Шелли скользнула взглядом по моему лицу и сразу отвернулась. Секунду спустя она снова подняла голову и посмотрела на меня.

Я еще никогда не видел, чтобы ее лицо выражало столько горечи.

Неожиданный порыв ветра, пронесшийся вдоль пляжа, поднял в воздух мелкий песок, больно хлестнувший меня по голым лодыжкам, и растрепал волосы Шелли, которые сразу прилипли к ее мокрому от слез лицу. Нетерпеливым жестом она убрала их в сторону и снова сложила руки на груди, как человек, который из последних сил пытается держаться.

Я машинально потянулся к ней, но Шелли отступила на шаг и отрицательно покачала головой. Слезы с новой силой потекли по ее лицу. Не глядя на меня, она произнесла глухим, безжизненным голосом:

– «Лайф Флайт»[11] доставил ее к нам в клинику вчера ночью. Она… она потеряла очень много крови, к тому же питбуль располосовал ей лицо, и я не знаю… – Шелли искоса взглянула на меня, и я почувствовал, как нарастает в груди страшное предчувствие. – Господи, она же еще совсем малышка!.. Ну почему, почему она оказалась там?! Пусть бы одни мерзавцы убивали других мерзавцев, но не трогали маленькую девочку, которая никому не сделала ничего плохого!..

Шелли поднесла ладони к глазам и некоторое время рассматривала их, потом взглянула на меня в упор:

– Я… я восемь часов пыталась… – Ее затрясло, и она не договорила. Я снова сделал шаг вперед и попытался ее обнять, но Шелли вывернулась и изо всей силы ударила меня по лицу. Потом еще раз. И еще.

– Я пыталась сделать так, чтобы она снова могла улыбаться, – произнесла она сквозь стиснутые зубы. – Я очень старалась, но я не уверена, что она когда-нибудь сможет…

Я молча ждал продолжения. Шелли покачала головой, потом вытерла нос кулаком, и я понял – она сказала все, что́ хотела сказать. По-прежнему держась от меня на некотором расстоянии, Шелли вытянула вперед руку, словно хотела мне что-то отдать. Я отреагировал на этот жест совершенно машинально – шагнул вперед и тоже протянул руку. Несколько секунд Шелли смотрела на свои сжатые в кулак пальцы, которые заметно дрожали. В момент, когда наши руки соприкоснулись, Шелли разжала пальцы, и мне на ладонь упали… мои часы. На ощупь они были липкими, на стекле засохла какая-то грязь, так что я не мог даже рассмотреть, который час.

Не глядя на меня, Шелли сказала:

– Когда Марию привезли к нам, часы были у нее на руке. Они… – Она судорожно всхлипнула, но справилась с собой. – Они казались такими большими, а ее рука была такой тоненькой, такой слабой!..

Меня словно молнией ударило. Я покачнулся, потом зачем-то показал пальцем себе на грудь – на то, место, где находилось сердце.

– Марию?! – переспросил я, едва не сорвавшись на истерический крик. – Ты имеешь в виду мою Марию?!!

Шелли сглотнула, но ничего не ответила, и я понял, что потерял ее. Потерял навсегда. Тем не менее я не отступал:

– Скажи, она… она будет жить?

Шелли неопределенно повела плечами, потом кивнула. Повернувшись, она двинулась назад к вертолету, но, сделав несколько шагов, остановилась. Бросив на меня короткий взгляд через плечо, Шелли сказала:

– Колин… – Она снова пожала плечами. – Он мне все рассказал. Все… С того самого дня, когда вы познакомились… – Шелли покачала головой, словно никак не могла поверить в услышанное. – Я ответила ему, что это не ты. Что это не можешь быть ты. Что человек, которого я люблю, не стал бы мне врать. Что он никогда не подверг бы меня опасности и… – Ее голос зазвучал пронзительно и резко. – И что он никогда бы не использовал меня так… – Последовала короткая пауза, потом она продолжила: – … Но когда я уходила из больницы, то увидела на стоянке трех полицейских. Они сидели в своих машинах и печатали какие-то отчеты. По-моему, это были парни из каких-то спецподразделений – форма черного цвета, татуировки, короткие стрижки… Они приехали в больницу одновременно с Марией, может быть, даже раньше. Я спросила, кого они подозревают, и они ответили, что это некто по кличке Корасон Негро[12] и что они гоняются за ним уже почти десять лет, но он, словно призрак, каждый раз ускользает от них. – Шелли снова коротко взглянула на меня, потом качнула головой: – Тебе следовало мне сказать. Корасон Негро – это ведь ты, правда? Это тебя они имели в виду?..

Я ничего не ответил. Шелли жила в Майами дольше меня и прекрасно говорила по-испански. Гораздо лучше, чем я. Она не стала переводить прозвище, а спрашивать я не стал. Я и так знал, что оно означает, и Шелли тоже знала. И я знал, что она знает.

Океанская волна разбилась о берег возле наших ног. Шелли опустилась на колени и, опустив руки в воду, стала смывать с них кровь, в которой были испачканы и мои часы. Пилот вертолета истолковал это ее движение как сигнал к отлету и снова запустил двигатель. Раскручивающиеся лопасти подняли сильный ветер, и теперь песок хлестал меня по ногам постоянно. Шелли выпрямилась, вытерла глаза и в последний раз повернула голову, чтобы посмотреть на меня. Ее лицо распухло, на него легли темные тени, но глаза сверкали, как угли.

– Чарли… – произнесла она. – Неужели тебе никогда не приходило в голову, что жизнь – это… это не партия в покер и мы – не фишки, которые ты бросаешь на стол только потому, что тебе так хочется?.. – Ее лицо и взгляд снова стали холодными и жесткими, а в голосе зазвенела сталь. – Теперь я вижу: в тебе есть зло, которое… – Шелли взмахнула рукой, показывая на забрызганную кровью хирургическую куртку и брюки. – …Которое ранит всех, кроме тебя.

Она шагнула в мою сторону, но остановилась.

– Больше не пытайся связаться со мной. Никогда, – закончила она, глядя на ночной океан.

Потом она крепко обхватила себя за плечи и, пригибаясь навстречу ветру, который развевал ее волосы и трепал куртку и брюки, пошла к вертолету. Легкая машина взмыла в воздух и, развернувшись, стремительно понеслась на запад. Через несколько секунд вертолет растаял во мгле, а потом затих и шум его винтов.

Я проводил вертолет взглядом. Как ни странно, никакого особенно сильного горя я не испытывал. Похоже, я не так уж и желал жениться на Шелли; мне просто не хотелось ее терять. Если бы наш брак все же состоялся, Шелли могла бы записать на свой счет несколько очков. Во всяком случае, это бы ее как-то характеризовало. Тот факт, что я ее потерял, характеризовал уже меня. Как именно характеризовал – вот этого я предпочел бы не знать.

И тем не менее я не сомневался, что нас разлучили вовсе не обстоятельства. Это сделал я сам.

Скромный размер гарвардского пособия, избыток свободного времени, образовавшийся у меня после того, как я бросил покер, а также тот факт, что в Бостоне и его окрестностях меня знали теперь слишком хорошо – лучше, чем мне могло бы понравиться, натолкнули меня на мысль продолжить образование за рубежом. Я начал наводить справки и вскоре наткнулся на возможность, которая была словно нарочно создана для парней вроде меня. Специализация в области финансов, отличные результаты тестов, высшие оценки по математике, отсутствие родителей, родственников и семьи… Вакансия для вундеркиндов-сирот! Я подал заявку, получил стипендию Пикеринга – Кюхта и уже через год оказался в Лондоне, где мне предстояло изучать ценные бумаги, производные финансовые инструменты, опционы, фьючерсы – и изумрудно-зеленые глаза живой богини по имени Аманда Пикеринг.