Однажды вечером я нашел его возле эллинга. Сэл был пьян и отключился прямо на причале, не в силах добраться до своей комнаты. Насколько я мог судить, он пил в одиночестве, и это встревожило меня по-настоящему. Нести парня я не мог – уж больно он был здоров, поэтому я только подложил ему под голову подушку, укрыл одеялом и просидел рядом с ним несколько часов, боясь, как бы Сэл не свалился в воду.

Было уже далеко за полночь, когда он очнулся – все еще наполовину пьяный, трясущийся то ли с похмелья, то ли от страха. Увидев меня, Сэл махнул в мою сторону рукой и пробормотал бессвязно:

– Из всех людей я бы хотел быть похожим… – Он затряс головой. – Нет, не на моего отца, а на…

Тут он попытался коснуться пальцем моего носа, но едва не ткнул меня в глаз.

Парень стремительно катился по наклонной, и я посоветовал Колину и Маргерит уехать куда-нибудь на лето всей семьей. Купить дом где-нибудь в Центральной Америке и провести там несколько беззаботных месяцев, гоняясь с Сэлом за волнами или собирая ракушки вместе с Марией. Характер нашего бизнеса был таков, что Колин мог управлять делами откуда угодно, к тому же у меня было такое ощущение, что отпуск в теплых краях пойдет на пользу и ему.

К счастью, Колину хватило ума согласиться.

Деньги у Колина были, и он, недолго думая, купил шикарный особняк в Коста-Рике – прямо на берегу океана. Волны, за которые любой серфер, не торгуясь, продал бы душу дьяволу, подкатывали чуть не к сáмому его парадному крыльцу. Я сам отвез все семейство «на дачу» на большой моторной яхте и высадил на частной пристани. Во время предварительной разведки, которую я провел за неделю до их приезда, я обнаружил мастера, изготавливавшего на заказ профессиональные доски для серфинга. Мастер жил сравнительно недалеко – всего пару часов на машине, но я все равно заплатил ему довольно крупную сумму только за то, чтобы он подъехал к особняку в тот день и час, когда туда прибудут Колин и Сэл. Мне хотелось, чтобы он поговорил с ними, выяснил их предпочтения и вкусы, а потом сделал для них такую доску – или доски, – каких они в жизни не видели.

Моя уловка сработала. Казалось, Сэл вовсе позабыл безумные вечеринки, которые он устраивал в Майами, и целыми днями не вылезал из моря. Как сказал мне по телефону Колин, парня стало не узнать: Сэл почти перестал дерзить и даже завтракал и ужинал вместе с семьей. На присланных Колином снимках, где были запечатлены Сэл, Мария и Маргерит, парень действительно выглядел умиротворенным и почти счастливым. Все трое брели на закате по пляжу, собирая самые красивые раковины, и Мария сидела у брата на плечах. Все трое смеялись, и я понял, что у Колина есть основания быть довольным.

Глядя на снимки, я невольно подумал, что не напрасно отправил семейство Спекторов в этот тропический рай. Пожалуй, это было одно из немногих по-настоящему добрых дел, которые я совершил в жизни, и я почувствовал себя почти счастливым.

Но, как и всегда, счастье оказалось недолговечно.

Я проснулся, когда только-только рассвело. Разбудил меня крик петуха, но встать с кровати меня заставил лишь аромат свежесваренного кофе. Протирая на ходу глаза, я вышел из сарая, в котором стояла моя кровать. Сам сарай был сложен из грубых бетонных блоков, причем только две его внутренних стены были отделаны листами твердого пластика. Жестяная крыша проржавела, а от главного дома тянулся к сараю электрический провод-удлинитель в ярко-желтой изоляции, к которому была подключена лампочка над моей кроватью и вентилятор. Дверь была набрана из горизонтальных реек, набитых на раму так, что между ними оставался просвет дюйма полтора шириной. Ни от холода, ни от сырости защитить такая дверь, конечно, не могла. Собственно говоря, она и предназначалась совершенно для другого: как я понял секунду спустя, все время своей болезни я провел в наскоро переоборудованном курятнике.

С трудом переставляя ноги (все-таки я был еще очень слаб), я пересек двор и поднялся на крыльцо. Единственная моя одежда – застиранные шорты – когда-то принадлежала мужчине куда бо́льших габаритов, поэтому мне приходилось поддерживать их руками, чтобы они с меня не свалились.

Паулина, похоже, уже давно встала и успела подмести крыльцо, постирать и развесить белье, накормить цыплят и приготовить завтрак, состоявший, если судить по запаху, из риса, бобов и жареных бананов. Заглянув в дверь, я увидел гревшуюся на плите кастрюлю с молоком. Над кастрюлей поднимался легкий парок.

– Привет, – позвал я и сам удивился, каким незнакомым и чужим показался мне собственный голос.

Паулина стояла возле высокой бетонной раковины, служившей, судя по ее размерам, и для стирки, и для мытья посуды. С правой стороны в нее был вделан наклонный лист гофрированного железа, исполнявший функции стиральной доски. Площадка с решеткой слева предназначалась, по-видимому, для сушки чашек и тарелок. Наклонившись над центральной, глубокой частью раковины, Паулина поливала себе голову из большого ковша, смывая с волос мыльную пену. В первую нашу встречу ее волосы были собраны на затылке в тугой пучок, но сейчас они свисали свободно, доставая почти до талии.

Вылив на голову еще один ковш воды, Паулина отжала волосы и взяла в руки большой деревянный гребень.

– Если ты голоден, завтрак вон там, – сказала она, показывая гребнем в направлении стола, а сама стала расчесывать спутанные пряди.

– А можно я сначала выпью кофе? – спросил я, и она кивнула. Ее резкие, энергичные движения свидетельствовали, что Паулина с самого утра настроилась на домашнюю работу, и я был для нее всего лишь еще одним нудным делом, которое нужно сделать, чтобы как можно скорее перейти к следующему. Мое присутствие ее, похоже, не особенно тяготило, просто она никак не могла решить, что же ей со мной делать.

Я налил себе большую кружку кофе из древнего перколятора[45] и подсел к шаткому деревянному столу. Голод давал о себе знать, но кофе пах слишком соблазнительно. Попробовав его, я убедился, что вкус не уступает запаху: кофе был превосходный.

– Нравится? – Паулина, должно быть, заметила мою довольную улыбку.

Я только кивнул, потому что держал во рту очередной глоток кофе, наслаждаясь его мягким и терпким вкусом. Кофеина в напитке тоже хватало, и я почувствовал, что окончательно проснулся.

– Кофе отличный, – сказал я, когда мой рот освободился.

– Ты, я погляжу, любишь хороший кофе.

Я сделал еще глоток.

– Еще как. Если бы я мог говорить, пока… пока болел, то попросил бы тебя залить пару кружек в мою капельницу.

В окне над ее плечом виднелась курящаяся вершина Сан-Кристобаля, но Паулина показала не на него, а на второй, меньший вулкан…

– Этот сорт растет вон там.

Кофе опьянял почище виски и рома. А запах… Я хотел его похвалить, но не нашел подходящих слов.

– Потрясающий аромат! Он как… как…

Паулина кивнула:

– Так и должно быть. Другого такого кофе не найдешь больше нигде. – Закончив расчесывать волосы, она снова стянула их в тугой пучок на затылке, потом налила чашку кофе себе и села за стол напротив. Я протянул ей руку.

– Мне кажется, мы уже представились друг другу, но я в этом не вполне уверен. Меня зовут Чарли. Чарли Финн.

Она слегка склонила голову.

– Паулина Флорес. – Взмахом руки она показала куда-то за кухонное окно. – Соседи обычно зовут меня просто Лина.

– Очень приятно и… спасибо. – Я ткнул себя пальцем в грудь. – Я имею в виду, спасибо, что не прошла мимо. Правда, я помню далеко не все, но мне почему-то кажется, что ухаживать за мной в таком состоянии было… гм-м… не слишком приятно.

Паулина не успела ответить. Скрипнула дверь, и на пороге показалась ее дочь – с припухшими со сна глазами и спутанными волосами, которые падали ей на лицо. Шагнув ко мне, она сложила ладони перед собой, словно плыла брассом, а потом вытянула руки вперед и слегка поклонилась. Девочка явно чего-то ждала, и я вопросительно взглянул на Паулину.