Потом я сложил руки Гека на груди, накрыл лицо простыней и вдруг почувствовал, что глубоко внутри меня саднит и ноет что-то, о чем я не вспоминал уже очень-очень давно.
Это было мое сердце.
И сейчас оно болело и обливалось кровью.
* * *
Я похоронил Гека в море, как он хотел и как распорядился в своем завещании. Как ни странно, завещание засвидетельствовал тот самый частный врач, который побывал у Гека за день до смерти. Между делом выяснилось, что в последние несколько недель он был вынужден ежедневно увеличивать дозу морфия, чтобы боль, которую причиняла ему прогрессирующая опухоль в легких, не мешала ему обслуживать пациентов на дому. Впоследствии, подписывая свидетельство о смерти и другие бумаги, врач признался, что, осматривая Гека, он был уверен, что тот не проживет и нескольких часов, и изрядно удивился, узнав, что старик дотянул до утра.
Получив в муниципалитете соответствующее разрешение, я положил тело Гека в гроб, погрузил на борт «Легенды» и на малом ходу вышел в море. Указанные в завещании координаты я ввел в навигатор, так что теперь мне оставалось только держать курс туда, куда указывала стрелка. Оказавшись в точке, отмеченной на экране навигатора светящимся крестом (глубина здесь была больше 1900 футов), я застопорил двигатели, потом в последний раз попрощался с Геком и, поставив гроб с телом на борт, аккуратно опустил в воду. В днище гроба было просверлено несколько отверстий, благодаря которым он быстро наполнился водой, но я не спешил его отпускать. Мне казалось, пока я держу его, Гек остается со мной. Вскоре, однако, гроб ощутимо потянуло вниз. Еще несколько минут я цеплялся за него, потом разжал пальцы, и гроб, странно похожий на торпеду, пошел ко дну и почти сразу пропал из вида.
Еще некоторое время я сидел на корме, и слезы, стекая по моему лицу, смешивались с соленой водой океана. Мне очень хотелось снова услышать голос Гека, и я достал из кармана письмо, которое, согласно его последней воле, я должен был прочесть сразу после того, как предам его тело волнам.
«Дорогой Чарли.
Я знаю, тебе сейчас нелегко, но на самом деле для грусти нет никаких особых причин. Да, многие думают, что смерть – это печально, но мне так не кажется. Я прожил долгую жизнь, и это была по большей части хорошая жизнь. Впрочем, вспоминая прошедшие годы, я кое о чем сожалею. Да, по молодости я тоже наделал ошибок, от которых мне хотелось бы предостеречь тебя. И уберечь, насколько это возможно. Для начала я бы посоветовал тебе не выпускать из рук эту женщину-врача, с которой ты встречаешься. На мой взгляд, вы подходите друг другу, хотя я могу и ошибаться. А вот бизнес тебе лучше поменять. То, чем ты сейчас занимаешься, слишком опасно, да и в деньгах ты не нуждаешься, потому что я решил отдать тебе все, что когда-то заработал. Ты знаешь, где лежат мои сокровища – там же, где зарыты и твои сундуки с пиастрами. Потрать эти деньги на что-нибудь достойное. На что-нибудь прекрасное. На что-то, что будет гораздо важнее, чем ты или я. Думаю, ты уже начал догадываться, что жизнь – это нечто большее, чем хорошая рыбалка, строительство отличных катеров, кофе, сигареты и великолепные закаты, которые ты видишь из окна своей хижины. Все это, спору нет, замечательные вещи, и у меня их было достаточно, но я не мог насладиться ими в полной мере, потому что ни одна из них не доходила до моего сердца, которое оставалось пустым. Моя жена?.. Да, она наполняла мое сердце и согревала его. За те сорок с лишним лет, прошедших со дня ее гибели, я не переспал ни с одной женщиной. Я просто не мог, да и не хотел. Каждый день, особенно по вечерам, я чувствовал, что моя жена снова со мной – моложе, чем я ее помнил, красивее, чем когда-либо.
Знаешь, Чарли, на протяжении многих лет я никак не мог заставить себя забыть, как она умирала на моих руках – как текла кровь из ее ран и как жизнь покидала ее пробитое пулями тело. В последние несколько дней она снова приходила ко мне – вся в белом, юная и прекрасная, и эта картина окончательно стерла из моей памяти ту страшную ночь, когда я прощался с ней навсегда. Я столько времени скучал по ее улыбке, и вот теперь я снова ее увидел, а это значит, что сорок лет наказания одиночеством не пропали зря. Я сполна расплатился за свои грехи, а их было немало.
Не будь таким, как я, Чарли.
Не умирай так, как я. Не годится умирать в одиночестве.
Спасибо, что был моим другом. Спасибо, что навещал меня, что позволил научить тебя строить лодки и работать с деревом. Поверь, у тебя к этому делу настоящий талант.
Спасибо, что не позволил мне умереть одному.
Искренне твой,
Гек (Джеймс Джей Гекенворт)»
Стараясь постичь смысл письма, смысл последних обращенных ко мне слов Гека, я вдруг понял, что так и не рассказал ему о Шелли. Я не сказал ему ни слова ни о наших отношениях, ни о том, что вчера вечером мы решили пожениться. Но он, похоже, и так это знал, как знал обо мне многое. В письме Гек дал мне несколько советов… хороших, разумных советов. Оставалось только решить, что мне с ними делать.
Запустив двигатели, я развернул «Легенду» на запад и, рывком выведя регулятор газа на три четверти мощности, помчался назад, на Бимини. Четыре «Меркюри» в считаные секунды вывели катер на глиссирование. Море было спокойным, и, двигаясь со скоростью ста миль в час, я рассчитывал быть на острове меньше чем через двадцать минут. Единственной проблемой было склонявшееся к горизонту солнце, светившее мне прямо в глаза, но эту проблему было легко решить с помощью моих любимых очков «Костас», с которыми я никогда не расставался.
Встречный ветер очень скоро высушил слезы, катившиеся по моему лицу. Мне нужно было спешить – сегодня вечером я должен был сделать очередную закладку в Майами.
Глава 17
Когда в семь часов утра я вышел из своего номера, Пауло, Лина и Изабелла были уже готовы и ждали меня во внутреннем дворе отеля. Идти было недалеко: уже через несколько кварталов я почувствовал разливающийся в воздухе тонкий аромат свежевыпеченного хлеба. Когда он стал сильнее, мы свернули налево. К тому моменту, когда мы добрались наконец до дверей кафе-пекарни, я буквально глотал слюнки – до того аппетитным и дразнящим был этот запах.
В кафе нас встретила высокая светлокожая и светловолосая женщина скандинавской наружности, которая, надев на руки толстые стеганые рукавички, укладывала в стеклянную витрину лотки с румяной выпечкой. Пока мы устраивались за столом, Лина сделала заказ, и мальчишка-официант принес нам три чашки восхитительного кофе, стакан подогретого молока для Изабеллы и целый поднос свежих круассанов с шоколадной глазурью.
Я съел шесть.
Все губы у меня были в шоколаде, совсем как у Изабеллы, и она потихоньку хихикала, поглядывая на меня со своего места напротив.
Потянувшись за седьмым круассаном, я глубокомысленно сказал:
– Похоже, здесь их целиком окунают в масло, поэтому-то они такие вкусные.
Пока мы завтракали, из кухни появился совсем юный парнишка в фартуке помощника официанта, который принялся убирать грязную посуду со столиков рядом. Аккуратный, чистенький, коротко подстриженный, он работал быстро и ловко и не производил впечатления хулигана, хотя его неплохо развитые мускулы свидетельствовали о регулярных занятиях в «качалке». Впрочем, больше всего меня заинтересовало в нем кое-что другое, и я попросил Лину позвать к нашему столику владелицу-шведку. Через минуту та подошла:
– Что случилось, сэр?
Я показал ей на мальчугана-уборщика:
– Вы его хорошо знаете?
– Морисио? – переспросила она.
– Да, если его так зовут.
– Он мой племянник, работает в кафе уже больше двух лет. Морисио – один из самых надежных и трудолюбивых моих работников.
– Скажите, он никогда вам не лгал?
Она подняла брови:
