– Теперь я по крайней мере знаю, к кому ревновать. Бог мой, да она же вертит тобой как хочет!

И это была чистая правда.

Чем больше времени мы проводили с семьей Колина, тем отчетливее я видел, как повлияло на Шелли отсутствие собственных детей. В ее жизни не хватало самого главного, и она это понимала, чувствовала и глубоко переживала. Кроме того, Шелли видела, что я умею обращаться с детьми и люблю их, а они любят меня. А если учесть ее собственные чувства, которые она питала ко мне, то… Словом, дальнейшие событий предсказать было нетрудно.

Однажды вечером, когда мы, взявшись за руки, гуляли вдоль линии прибоя на нашем любимом пляже на северо-западном берегу Бимини, Шелли вдруг остановилась и, развернув меня спиной к океану, сказала:

– Чарли, я… я хотела бы задать тебе один вопрос…

– Да, конечно… Спрашивай. – О чем пойдет речь, я догадывался. Насколько я мог судить, вопрос, который Шелли собиралась мне задать, не давал ей покоя уже несколько недель.

– Колин и Маргерит – прекрасные люди, а их дети очень тебя любят. Мария и вовсе очаровательна, но… Тебе никогда не хотелось создать свою семью?

– Нет, конечно. Мне и так хорошо.

Она шутливо ткнула меня пальцем в ребра:

– Я серьезно!

Это был один из тех разговоров, которые заставляли меня чувствовать себя скованно. Задушевные беседы о том, что было у каждого на сердце. Моменты полной откровенности. Конец умолчаниям, иносказаниям и намекам. Конец игры, когда выкладываешь карты на стол.

Чувствуя, как вдруг пересохло в горле, я сказал:

– Да, хотелось.

Шелли взяла меня под руку:

– И с кем ты хотел бы ее создать?

– С тобой! – выпалил я, не раздумывая.

Шелли делано рассмеялась и, шлепнув меня по плечу, показала на волны, которые накатывались на берег и плескались у наших лодыжек:

– Поплаваем?

Я рассмеялся.

– Нет, в самом деле, давай, а?..

Именно в этот момент я понял, что пора. Я слишком долго тянул. В каждой покерной партии бывает момент, когда нужно решать: либо ты пасуешь, либо идешь ва-банк, делая ставку на все свои фишки. Я выбрал последний вариант. Повернувшись, я взял руки Шелли в свои и опустился на колени, но не успел я открыть рот, как налетевшая сзади волна толкнула меня в спину, залепила глаза и рот пеной, опрокинула. Шелли звонко смеялась, глядя, как я, отплевываясь, барахтаюсь на мелководье, и это решило дело. Я почувствовал, как скованность и мелкий страх покидают меня, как раскрывается сердце навстречу чужому теплу.

Именно этого мне очень не хватало. Всегда. Всю жизнь.

Я поднялся. Кое-как отжал шорты. Вытер с лица песок. Шелли стояла передо мной, заложив руки за спину.

– Так о чем ты говорил?

– Ты и в самом деле хочешь, чтобы я сказал, что́ собирался?

Она кивнула.

Несколько раз в наших прежних разговорах я спрашивал Шелли, как она смотрит на то, чтобы когда-нибудь в будущем снова связать свою судьбу с достойным человеком. При этом я, разумеется, не имел в виду себя, и, мне кажется, Шелли это понимала. Всякое может быть, уклончиво отвечала она и добавляла, что в любом случае не собирается гоняться за перстнем с большим бриллиантом – мол, этого она уже отведала, и ей хватило, и что ей вполне достаточно тонкого золотого колечка. Главное, добавляла Шелли, чтобы это колечко что-то значило, а не было просто украшением.

Примерно два месяца назад мы с ней побывали в Леоне. Она думала, мы поехали туда, чтобы забрать партию рома и образцы местного кофе, и это действительно было так: в Никарагуа у нас было несколько хороших поставщиков. Но, кроме рома, я должен был вывезти из страны крупную партию кокаина, о чем Шелли, естественно, не подозревала. Пока моя яхта загружалась на побережье, мы гуляли по узким городским улочкам и случайно наткнулись на крошечную лавку, в которой, если верить вывеске в витрине, продавались украшения из золота, поднятого с затонувших судов. Прочтя вывеску, Шелли негромко произнесла, обращаясь не столько ко мне, сколько к себе самой:

– Да, это почти то, что нужно… Золото с потерпевшей крушение каравеллы…

Владелец лавки был человеком широко известным и в Леоне, и в его окрестностях. Можно было даже сказать – легендарным. Водолаз-спасатель по профессии, по выходным он нырял в свое удовольствие, разыскивая затонувшие суда. В течение нескольких лет ему посчастливилось отыскать близ побережья занесенные песком обломки нескольких небольших испанских галеонов и поднять на поверхность некоторое количество золота. Из этого золота он заказывал кольца, серьги и кулоны, которые потом продавал в своей лавке. Не знаю, насколько правдивой была эта история, но продававшиеся в лавке кольца действительно выглядели как изготовленные на заказ, к тому же такого красивого золота я еще никогда не видел.

Не знаю, что на меня подействовало сильнее – моя островная жизнь, беззаботный ветерок, развевавший полупрозрачную юбку Шелли, или мой приближавшийся сороковой день рождения. Как бы там ни было, пока мы стояли перед лавкой-музеем, я вдруг с удивлением услышал, как мой язык, словно обретя собственную волю, произносит:

– Давай зайдем. За погляд денег не берут.

И, шагнув вперед, я толкнул дверь лавки. Шелли еще раз взглянула на вывеску («Оригинальные ювелирные изделия из уникального материала!») и сказала:

– Эти двери открываются только в одну сторону, Чарли. Войти-то можно, а вот выйти… – Не договорив, она пристально взглянула на меня, словно ожидая моей реакции, но я ничего не ответил.

Внутри на специальном застекленном прилавке были разложены очень красивые кольца и браслеты. Чтобы рассмотреть их получше, Шелли наклонилась к сáмому стеклу, и в ее глазах заплясали золотые искорки. Она делала вид, будто любуется тонкой работой, но я был уверен – Шелли все еще ждет от меня каких-то слов или поступков. Каких, я по-прежнему не знал и поэтому затеял разговор с владельцем лавки, который один за другим доставал из витрин обтянутые бархатом поддоны и рассказывал удивительные истории о подводной охоте за сокровищами. Шелли, впрочем, слушала его вполуха, куда больше ее интересовали сами кольца, которые предлагал человек за прилавком. Она примерила несколько штук, но мы так ничего и не купили. Поблагодарив продавца, мы попрощались и вышли на улицу.

На следующий день, пока после обеда Шелли дремала в отеле, я вернулся в лавку, купил кольцо, которое, как мне показалось накануне, понравилось ей больше других, спрятал его поглубже в карман и вернулся в номер.

Мне нравилось быть с Шелли, нравилась она сама, но я бы солгал, если бы вдруг заявил, будто день и ночь мечтал о том, чтобы соединить с ней свою жизнь. Я вообще никогда и ни с кем не мечтал соединить свою жизнь. Да, я знаю, как это звучит, и отнюдь не горжусь собственным эгоизмом, если, конечно, это действительно эгоизм. Да, я хотел быть с ней, но вовсе не стремился к долгосрочным узаконенным отношениям: меня устраивало то, что было у нас сегодня, сейчас, а в будущее я не заглядывал. Возможно, просто боялся. Понять мои мотивы, думаю, несложно: мне элементарно не хотелось через много-много лет остаться без Шелли, если, к примеру, она умрет раньше. Нет, я, наверное, смог бы прожить и один; в конце концов, я жил один почти всю свою жизнь и как будто неплохо справлялся. Проблема была в другом – в том, что в конечном итоге могла сообщить обо мне такая вещь, как «жизнь без Шелли».

Высоко над океаном плыла луна – сияющая, яркая, полная, серебрившая верхушки волн. Я подхватил Шелли на руки, а она обняла меня за шею, и прямо передо мной оказалась тонкая пульсирующая жилка на ее виске. Ее тело казалось расслабленным, но сердце билось часто-часто. Не выпуская Шелли из рук, я сделал несколько шагов вперед, зайдя в воду почти по колено. Остановившись на спокойном мелководье сразу за полосой прибоя, я сказал:

– Шелли…

Я видел, как с каждым моим словом тает на ее лице печать месяцев и лет, заполненных одиночеством, разбитыми надеждами, воспоминаниями о неудачном предыдущем браке. Ее глаза засияли и вспыхнули радостью, когда я достал из кармана кольцо и положил ей на ладонь.