Врач действительно спал на диване в собственной приемной, а рядом валялась пустая бутылка из-под нашего с Колином рома. Об этом, впрочем, я говорить Шелли не стал. Кабинет был не заперт, мы вошли и забрали из шкафа и холодильника какие-то лекарства, которые, по словам Шелли, более или менее подходили к случаю Гека. Она, правда, сказала, что предпочла бы более специализированные антибиотики, но и медикаменты широкого спектра тоже должны были сработать.

Когда мы вернулись, Гек по-прежнему сидел в шезлонге на моем крыльце, держа в зубах незажженную самокрутку. Опустившись рядом с ним на корточки, Шелли стала протирать ему кожу на руке спиртовой салфеткой. При этом ее тонкая, почти прозрачная юбка, которую она надела прямо поверх купальника, разошлась почти до талии, обнажив длинное, стройное бедро. Ухмыляясь, Гек положил ладонь ей на колено.

Покачав головой, Шелли показала ему иглу капельницы.

– Как делать: больно или не больно? – с легкой улыбкой спросила Шелли, и Гек убрал руку.

– Она мне нравится, – сообщил он мне.

Практически все выходные Шелли провела с Геком – и со мной. Она осматривала моего друга чуть не каждый час, желая убедиться, что ему не стало хуже. На мой взгляд, это был не самый подходящий способ проводить отпуск, но, когда я сказал об этом Шелли, она ответила, что любой нормальный врач даже в отпуске остается «на дежурстве». Впрочем, если судить по тому, как распрямились ее плечи, как все реже появлялись на лбу озабоченные морщинки, а уголки рта слегка приподнимались вверх каждый раз, когда Гек начинал рассказывать ей очередную историю, пребывание на острове (а возможно, и наше общество тоже) подействовало на нее благотворно.

Похоже, Шелли действительно была хорошим врачом, и, как всякого хорошего врача, ее отличали природная любознательность и внимание к деталям. Ее интересовало буквально все: любопытные случаи из жизни Гека, секреты рыбной ловли, джекботы, которые мы делали, и многое-многое другое. Но сильнее всего ее заинтересовал я. Кроме всего прочего, Шелли любила хороший кофе, поэтому я пригласил ее в «Правовую мотивировку», а в воскресенье во второй половине дня, повез кататься на джекботе и помог поймать несколько альбул, правда, довольно мелких, но удовольствие Шелли все-таки получила.

И все это время мы разговаривали. Шелли рассказывала о своей жизни, об учебе в колледже, о браке, о том, почему она решила специализироваться именно на детской лицевой пластике.

– В улыбке каждого ребенка есть что-то особенное, – доверительным тоном сказала она. – Когда я гляжу на улыбающиеся лица детей, я вижу в них всех нас – вижу такими, какими мы были до того, как этот мир взялся за нас всерьез.

Одним словом, Шелли мне нравилась. Общаться с ней, смотреть на нее было очень приятно.

Потом она стала расспрашивать обо мне, и я поведал ей свою историю. Детство и смерть отца. Старшая школа. Гарвард. Покер. Стажировка в Лондоне. Аманда. Маршалл Пикеринг. Бимини. Гек. Рассказал я и о Колине, и о нашем с ним бизнесе – импорте рома и производстве парфюмерии. О кокаине, естественно, не было сказано ни слова.

Когда Шелли уезжала на континент, я сказал:

– Я каждую неделю бываю в Майами. Ты не против, если я как-нибудь позвоню?

– Наоборот, мне будет очень приятно.

На первое «официальное» свидание я пригласил Шелли в свой любимый ресторан «Ортаник» на Сказочной Миле в Корал-Гейблс[49]. Колин разрешил мне взять один из его «Мерседесов», поскольку своей машиной я за ненадобностью так и не обзавелся. В ресторане Шелли заказала «мохито», я, по обыкновению, взял бокал минеральной воды.

– Ты действительно не пьешь? – удивилась она, разглядывая мой заказ. Еще на Бимини я сказал, что не употребляю спиртное, но она, похоже, интерпретировала мои слова лишь в том смысле, что я не являюсь запойным пьяницей.

– Нет. – Я покачал головой.

– И наркотики не употребляешь?

– Нет. В университете я занимался легкой атлетикой – бегал на милю. Насколько мне известно, бег – довольно сильный наркотик.

– Понимаю… – Она задумчиво посмотрела на меня. – Скажи, ты никогда не совершал ничего такого, о чем впоследствии жалел?

– Что, например?

Шелли не отвечала и только пристально смотрела на меня. Пристально и испытующе. Я уже знал, что она обладает довольно острой интуицией, которая, видимо, подсказывала ей, что со мной все не так просто, как казалось на первый взгляд. Нет, я не сорил деньгами направо и налево, не прикуривал от пачки стодолларовых купюр, но Шелли видела дорогие катера, которыми я распоряжался, как своими, видела «Мерседес», на котором я за ней заехал. Для нее этого было достаточно, чтобы понять: я рассказал ей не все.

– Ну… – проговорил я. – Иногда я не был достаточно правдив в ситуациях, которые требовали полной откровенности.

– А со мной ты был правдив?

– Я тебя не обманывал.

– Согласись, что между «не обманывать» и «говорить правду» существует довольно-таки значительная разница. – Она отпила глоток из своего бокала. – Итак, ты был со мной откровенен?

В жизни каждого человека есть минуты, о которых ему больно вспоминать, поступки, которых он стыдится, и я – не исключение. Один из таких моментов наступил, когда мы сидели в «Ортаник».

– Да, – сказал я, глядя Шелли в глаза. – Я был с тобой полностью откровенен.

– И ты не делаешь ничего такого, что может… ну, как-то отрицательно сказаться?..

Чтобы хорошо играть в покер, нужно уметь блефовать. А блефовать означает не просто не показывать своих карт соперникам. Нужно заставить их поверить, что у тебя на руках мусор, и раскрыться, тогда как на самом деле у тебя – каре в тузах.

Блеф мне всегда удавался. Я мог переблефовать почти любого.

– Нет, – твердо сказал я.

Она сделала еще глоток «мохито» и скрестила ноги, слегка толкнув меня по столом мыском туфли.

– Что ж, это хорошо.

Теперь, когда я оглядываюсь назад на перепаханное снарядами лжи и бомбами обмана поле моей жизни, когда вспоминаю людей, которым я причинил страдания, которыми воспользовался в своих целях, которым солгал и которых предал, я всегда думаю о том вечере с Шелли. Если бы я мог повернуть время вспять, я бы сделал так, чтобы ничего не было. Если бы я мог, я бы попросил у нее прощения… и на этот раз я говорю чистую правду.

Тот, кто играет в покер, не может не быть оптимистом. Я даже думаю, что покеристы – самые оптимистичные люди в мире. Сколько бы ты ни проиграл, ты можешь отыграть все уже в следующей партии. Можешь даже выиграть вдвое больше. В этой игре ничто не пропадает навсегда, безвозвратно.

Но люди не карты и не фишки, которыми ты делаешь ставку. И отношения, которые устанавливаются между теми, кто сидит за зеленым столом в прокуренном зале казино, не похожи на те, что связывают нас в реальной жизни.

Да, покер и жизнь похожи, но на самом деле разница между ними огромна.

Следующий год был безмятежным, наполненным маленькими и большими радостями. Мы с Шелли были счастливы. Разумеется, я никогда не брал ее с собой, если отправлялся на закладку, зато на обратном пути я часто подхватывал Шелли где-то на берегу, и мы подолгу катались по морю на мощном катере. Много раз мы бывали на островах. Часто в четверг или вечером в пятницу Шелли садилась в мой катер с небольшой дорожной сумкой в руках и спрашивала: «Ну, куда сегодня?» Мы перебывали на всех островах близ побережья Флориды, а потом стали забираться дальше на юг – на острова Карибского моря и даже несколько раз высаживались на побережье Центральной Америки.

Шелли не знала, что в трюме нашего катера, в специальном тайнике, замаскированном под кожух двигателя или ящик с запасными инструментами и принадлежностями, зачастую находился груз кокаина, которого, попадись мы в лапы полиции, хватило бы, чтобы отправить нас обоих в тюрьму на пару пожизненных сроков. Порой мне, правда, казалось, что Шелли кое о чем догадывается, однако свои подозрения, если они у нее были, она предпочитала держать при себе.