Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Да, точно!

В этот момент «проклятый болван» собственной персоной вошел в комнату и одарил собравшееся общество одной из своих язвительных улыбок. Кто-то сказал: «Привет, Мередит», остальные же едва удостоили его мимолетными недружелюбными взглядами и продолжили беседу с Джилли. Но Сэмюэлю этого показалось недостаточно.

– Не будете ли вы так любезны и не встанете ли с моей постели! – вежливо обратился он к двум близким друзьям Джилли, усевшимся поудобнее.

– Что?

– Моя кровать. Вы плохо понимаете по-английски?

К ущемлению в правах добавилось оскорбление. Последовало несколько комментариев по поводу санитарного состояния постели и видимых свидетельств присутствия в данном углу комнаты неких общеизвестных форм животной жизни.

– Что там стряслось с твоей кроваткой? – агрессивно осведомился Джилли.

– С кроватью все в порядке, но…

Джилли прервал это объяснение, поднявшись и направившись к Сэмюэлю. Остановившись в нескольких дюймах, он бросил на него яростный взгляд.

– Ты и твоя дурацкая кровать, – начал он. – Ты и твоя дурацкая…

– Переходи к делу, Джилли, – пробормотал кто-то из собравшихся.

– Покажи этому проклятому болвану…

Сэмюэль холодно посмотрел на него.

– Это действительно моя кровать, – сказал он наконец.

Но больше ему не удалось сказать ничего, потому что Джилли подскочил поближе и изо всех сил ударил его в нос.

– Давай, Джилли!!!

– Покажи ему, как задаваться!

– Пусть только попробует тебя тронуть – мы ему покажем!

Собравшиеся сомкнулись вокруг них, и впервые в жизни Сэмюэль осознал все неудобства, проистекающие от враждебно настроенной группы людей. Он беспомощно оглядывался, но ни на чьем лице не заметил даже искры сочувствия. Он был выше своего противника на целую голову, и если бы он дал сдачи, то за ним немедленно закрепилась бы репутация громилы, обижающего младших, и в течение пяти минут он нажил бы себе сразу же дюжину непримиримых врагов; и все же, если бы он не ударил в ответ, то прослыл бы трусом. Мгновение он оставался на месте, глядя на разъяренного Джилли, а затем, издав нечленораздельный звук, проложил себе дорогу сквозь кольцо обидчиков и стремительно выбежал из комнаты.

Последовавший месяц представлял собой череду из тридцати самых скверных дней в его жизни. Бичи языков его одноклассников не оставляли его ни на минуту; его привычки и манеры стали излюбленными мишенями для острот, а чувствительность юности щедро подливала масла в огонь. Он стал думать, что быть парией – его удел, что непопулярность в школе будет преследовать его и дальше, во взрослой жизни. Когда он приехал домой на рождественские каникулы, он был настолько подавлен, что отец пригласил к нему психотерапевта. А когда пришла пора возвращаться в Андовер, то пришлось ехать последним возможным поездом – только ради того, чтобы доехать автобусом от станции до школы в одиночестве.

Конечно же, как только он научился сдерживать свой язык, все быстро забылось. Следующей осенью, когда он осознал, что необходимость думать о других является вполне благоразумной позицией, он смог начать все заново, воспользовавшись краткостью мальчишеской памяти. К началу выпускного семестра Сэмюэль Мередит был уже всеобщим любимцем и никто не стоял за него горой так, как стоял его лучший друг и постоянный собеседник Джилли Худ.

II

Сэмюэль относился к тому самому типу студентов колледжей, которые в начале девяностых годов организовывали забеги на тандемах, экипажах и дилижансах между Принстоном, Йелем и Нью-Йорком для демонстрации социальной важности спортивных состязаний. Он страстно верил в «хорошие манеры», – его выбор перчаток, стиль завязывания галстуков, манера держаться за руль скрупулезно копировались впечатлительными первокурсниками. Вне своего круга он считался снобом, но его общество было Обществом, и потому это его нисколько не беспокоило. Он играл в футбол осенью, пил хай-болы зимой и участвовал в регате по весне. Сэмюэль презирал всех, кто был спортсменом, но не был джентльменом, а также всех, кто был джентльменом, но не являлся спортсменом.

Он жил в Нью-Йорке и часто приглашал к себе домой на уик-энд своих друзей. То было время, когда общественным транспортом служила конка, и в случае нехватки свободных мест естественным жестом для любого из круга Сэмюэля было встать и предложить с вежливым поклоном свое место вошедшей леди. Как-то вечером первокурсник Сэмюэль и пара его друзей заняли места в салоне: свободными были ровно три сиденья. Устроившись, Сэмюэль обратил внимание на сидевшего рядом с ним усталого и пропахшего чесноком рабочего, который слегка накренился в сторону Сэмюэля и, расслабившись, как это бывает после тяжелого дня, занял чересчур много места на общей скамье.

Экипаж миновал несколько кварталов, на остановке в вагон зашла группа из четырех девушек, и, конечно, трое кавалеров сразу же вскочили со своих мест и с соблюдением всех необходимых формальностей предложили дамам занять места. К несчастью, скромный труженик, не знакомый с кодексом чести носящих галстуки владельцев собственных выездов, не поспешил последовать их примеру, и одной юной леди пришлось остаться на ногах. Семь пар глаз укоризненно уставились на дикаря; семь пар губ презрительно искривилось. Но объект обструкции флегматично смотрел прямо перед собой, совершенно не осознавая всей возмутительности своего поведения. Сэмюэль негодовал сильнее всех. Его унижало сознание того, что кто-то, называющий себя мужчиной, может вести себя подобным образом. И он заговорил.

– Перед вами стоит дама, – сурово заметил он.

Этого должно было быть вполне достаточно, но объект порицания бросил на него непонимающий взгляд. Стоящая девушка хихикнула и обменялась с подругами нервным взглядом. Но Сэмюэль был задет за живое.

– Перед вами стоит дама, – повторил он, на этот раз более резко.

Человек, кажется, начал что-то понимать.

– Я, как и все, заплатил за билет, – тихо ответил он.

Сэмюэль покраснел, его руки сжались в кулаки, но друзья кивками предупредили его, что кондуктор смотрит как раз в их сторону, и он неохотно подавил свой порыв.

Они достигли конечной точки своего маршрута и вышли из вагона. Вместе с ними вышел и рабочий, которому оказалось с ними по пути, и он пошел за ними, устало качая своей сумкой. Увидев, что ему предоставляется шанс, Сэмюэль решил более не сдерживать свой аристократический порыв. Он обернулся и со всем возможным презрением сделал громкое замечание о недопустимости самой возможности совместных поездок цивилизованных людей и низших животных.

В следующую секунду рабочий уже бросил свою сумку и набросился на Сэмюэля. Будучи не готов к такому повороту событий, Сэмюэль получил удар в челюсть и во весь рост растянулся в мощенной булыжником придорожной канаве.

– Не смейте надо мной смеяться! – воскликнул его противник. – Я работал целый день и устал как черт!

В этот момент весь его гнев испарился, а на лице снова воцарилась маска усталости. Он вернулся и поднял свою сумку. Друзья Сэмюэля развернулись и направились в его сторону.

– Постойте! – Сэмюэль медленно поднялся и помахал им, чтобы они возвращались.

Где-то когда-то с ним уже происходило нечто подобное. Не сразу, но он вспомнил: Джилли Худ. В тишине, счищая с себя придорожную грязь, он вспомнил, как чувствовал себя в тот момент в Андовере, и интуиция ему подсказала, что он опять оказался не прав. Силы этого человека, которые ему было необходимо постоянно восстанавливать, служили единственной опорой его семьи. Для него поездка домой с работы в конке сидя значила гораздо больше, чем для любой юной девицы.

– Все в порядке, – угрюмо сказал Сэмюэль. – Не трогайте его. Я вел себя как болван.

Конечно же, для того чтобы Сэмюэль смог пересмотреть свои представления о непреходящей важности «хороших манер», потребовался не час и даже не неделя. Поначалу он просто заключил, что именно неправота сделала его беспомощным – так же, как и тогда, с Джилли, – но с течением времени его ошибка в случае с рабочим повлияла на всю его жизненную позицию. Ведь снобизм, в сущности, представляет собой всего лишь хорошее воспитание, поставленное во главу угла; так что кодекс Сэмюэля не претерпел никаких изменений, за исключением того, что требование его безусловного исполнения другими благополучно потерялось в одной придорожной канаве. В течение последующего года в колледже отвыкли считать его снобом.

45
{"b":"555712","o":1}