Разве можно позволить себе, чтобы время остановилось? Даже наши предки, отмерявшие ночное время по длине укорачивающейся свечи, не могли пожелать времени остановиться. Тогда как отдыхавший в санатории военного ведомства в разомлевшем от горячего радушия городе Сочи капитан 2-го ранга Иван Румянцов внезапно почувствовал, что движение вокруг него остановилось. И хотя в его голове продолжали мелькать мысли, моделируя те решения, которые могут понадобиться в любое мгновение, все же определенная остановка явно существовала. То ли знойный воздух расплавил упрятанную в себе тишину, то ли небесные часы, давно пробившие полдень, вдруг застопорились, растягивая пружину времени и задерживая его на долгие мгновения. Но то, что Румянцов наконец смог расслабиться и настроиться на отдых, было немыслимо для него самого, привыкшего скорее к подчинению, исполнению, схваткам, ночным бдениям, принятию скоропалительных, но сверхточных решений. Даже к прыжкам с парашютом, к тяжести оружия в руке он более привычен, чем к полному и безудержному отдыху. Впрочем, его мозг работал всегда, при любых внутренних ощущениях.

Кавторанг[1], только что приняв холодный душ, растянулся на удобной кровати. В санаторий он приехал после очередного задания, о котором даже думать не хотелось. Он не стал включать кондиционер; привычный к южному зною, к тягучему благоуханию нагретого песка и моря, закрыл глаза, чтобы погрузиться на мгновение в детство, проведенное в Крыму, открытым ртом втянул воздух, потянулся, улыбаясь самому себе и разминая руки, налитые крепкими мышцами. Да, жизнь хороша, и он — властелин своей жизни. Он верит в это, не раз проверявший свою жизнь на прочность, как верит в свое предназначение и успех будущих схваток с умелым и тоже профессионально обученным противником. Он любит схватки. На дворе XX век, 197… год. Он молод, красив, с правильными чертами славянского лица, с серо-голубыми глазами, меняющимися от ситуации, то становящимися пронзительно-отчетливыми, то теряющими свою выразительность, почти не запоминающимися тем, кому и не стоит ничего о нем помнить.

Иван Румянцов сцепил пальцы, поиграл ими, чувствуя неуемную силу, но в этот момент время вновь пошло по привычному кругу. В комнату пришел вернувшийся с пляжа сосед по номеру Павел Коточейский. А был Павел Коточейский подполковником, командиром танкового батальона из Южной группы войск, располагавшейся в Венгерской Народной Республике.

Они только утром познакомились, а уже за послеобеденной рюмкой коньяка Павел попенял, что, дескать, закончил военную Академию бронетанковых войск имени маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского и хотя поступал туда с должности командира батальона, но вот его снова вернули на эту же должность. «Стоило ли учиться, Иван, как думаешь? Эх, что тут говорить», — сказал, как отрезал, лениво махнув кистью.

Ивану не хотелось продолжать разговор, поддерживая подобную тему. Не сегодня и не сейчас. Но товарищ и не продолжал, он тоже не желал тратить золотые деньки на беспредметные выяснения. И, убрав по обоюдному согласию почти полную бутылку коньяка в шкафчик, предложил:

— Я уже присмотрел кое-что. Пойдем, прогуляемся, тут в соседнем санатории такие женщины, что грех их упустить.

Молодые мужчины, одетые по южной моде во все светлое, выбрались из номера полюбопытствовать на приезжих чудесниц. Невдалеке и правда располагался санаторий ивановских ткачих с немудреным названием «Березка» — идеальное место для удовлетворения мужских страстей, коли в ком разгорится страсть. Впрочем, эти места знавали и счастливо закончившиеся пылкие романы.

Однако женщины Ивана не интересовали. Нельзя сказать, что они его не интересовали вообще. Нет, однако то, что он знал наверняка, повергло бы его случайного товарища в шок. Он прошел такую «школу», что попытка провести с какой-то женщиной ночь без дозволения на то всесильного босса закончилась бы для Ивана трагически. Его бы, как в старые недобрые ежовские или бериевские времена, просто подвесили за яйца, а после распустили на ленточки. Тогда как дозволение босса подразумевало: задание, исполнение и результат в виде весомых дивидендов, которые кроме него самого никто бы добыть не смог. Но это так, мелочь… Потому как для тех, в окружении кого Ивану приходится служить, Ежов и Берия, прославившиеся когда-то как палачи, казались детками, играющими в песочнице с мертвецами.

Приятели шли, громко и весело разговаривая, стараясь перекричать друг друга, подкалывая проплывающих мимо них редких женщин, обращая внимание на самых молодых. В это время большинство пребывает на пляже. Но на пляж идти не хотелось. Тут, в тени магнолий и кипарисов, густо посаженных на территории «Березки», где никаких березок и не наблюдалось, дышалось легко и свободно. Павел Коточейский оказался знатоком свежих анекдотов. И хотя большинство его перлов пролетало мимо слуха Ивана, он вовремя реагировал, уж так устроен его мозг, умеющий функционировать по разным программам одновременно. Несмотря на некую расслабленность, Иван успевал попутно анализировать: а не враг ли Коточейский, не подсадная ли утка, и вообще, что он делает в одном номере со мной, что выясняет, на кого работает?!

Они не спеша подошли к широкой лестнице, ведущей наверх, к белоснежным корпусам, расцвеченным разве что мокрыми полотенцами и нижним бельем, вывешенными на открытых для всех взоров балконах. В этот момент они оба почувствовала смену обстановки: навстречу им спускалась шикарная блондинка в ярко-голубом коротком платье. В ее руке покачивалась пляжная серебристая сумка. Мужчины синхронно, и не думая сторониться, чуть отступили в разные стороны, чтобы девица прошла между ними, подарив хоть кому-нибудь предпочтительный лукавый взгляд. Расстояние между ними медленно сокращалось. Подыгрывая собеседнику и тем самым делая интуитивно ход конем, представляясь этому подполковнику, коли он подсадная утка, тупейшим глупцом, «своим в доску», Иван предложил пари. Он играл? Возможно, но учеба в Военно-дипломатической академии и последующая служба научили: его жизнь — игра, но качество игры напрямую влияет на качество и сохранность его жизни.

Он поднимался по лестнице и чувствовал наливающуюся в нем силу, чувствовал, как ему приходится укрощать свирепого, рвущегося наружу самца, и в такие минуты укрощения самого себя он пребывал в состоянии мужского блаженства. Бог весть что там будет дальше, а пока надо жить, надо свирепствовать, озаряясь лучезарной улыбкой, нахальничать, «канать»[2] под дурака, шокировать окружающих и тем самым притуплять их бдительность. Его природа подсказала верный стиль поведения. Поразмыслив, он давно уже избрал два самых важных для себя качества: силу и кураж. Поставив их на кон, где выигрыш — Жизнь, он пока чувствовал благосклонность фортуны.

Девица в голубом платьице четко отбивала каблучками ступени.

— Пари?

— Согласен.

— С тебя две бутылки коньяка, если эта девка поцелует меня.

— Согласен.

— Сейчас поцелует.

— Согласен. С тебя три бутылки забойного коньяка, если она тебя пробросит. Идет?

Иван не ответил, лишь кивнул. Они уже были слишком близко, чтобы тратить мгновения на рассуждения.

По всему видать, что красотка обратила на них внимание: ее сумочка в руке задергалась более интенсивно, серебрясь в лучах солнца, пробивавшихся между обрамляющих лестницу пальм. В ту секунду, как она поравнялась с ним, Иван крепко схватил женщину и, не дав ей опомнится, крепко поцеловал. Она дернулась, возмущенно топнула, изогнув загорелую ногу, а после затихла, словно горлица, прижимаясь к нему все сильней и сильней. Именно такую реакцию Иван и ожидал от незнакомки. Ощутив, что она ослабела, дозволив ему почувствовать свою власть над ней, он еще на несколько мгновений продлил и так уж слишком затянутый поцелуй и отпустил ее губы. Женщина пошатнулась, но его руки продолжали ее крепко держать, сжимая в почти интимных объятиях.