— Такого совершенства не знал твой отец, и ты тоже этого не знаешь, и никто не знает. Таких, как я мастеров во всём Тибете несколько человек есть, не более.

Улыбнулся ему Никодим, и взял у слуги кувшин с водой.

Так же воспарил он в воздухе, не касаясь земли, навстречу таинственному монаху незнакомцу. Затем протянул ему кувшин с водой в его руки.

— Лей!

Льётся вода из кувшина на ладошки Никодима и не стекает на землю, а облачком зависает в его руках. Поднял он это радужное и невообразимое по своей красоте, играющее в лучах утреннего солнца, чудное облако над своей головой. И оно, это облако, величественно задвигалось над ним, а затем переместилось в сторону изумлённого монаха-убийцы. Оно двигалось, восторгая всех зрителей своей лёгкостью и построением своей формы. Отчётливо просматривался там, в этом живом и ярком облаке, постоянно льющийся сыпучий каскад живых капель воды.

Как бы и сейчас живущих своей прежней жизнью. Как и было всё первоначально, когда вода только лилась из кувшина на руки священнику. Оставалось для всех зрителей мудрёной загадкой, как эта вода, в виде чудного по своей красоте облака, ещё не пролилась на землю. Ведь она лилась там! Похоже, было, что время было подвластно Никодиму. И он сумел остановить его. И даже, как ни странно, ловко властвовать им. Обрушилась вся эта красота стройным каскадом брызг на изумлённого монаха уже простой и мокрой водой. Тот не смог произнести даже малейшего звука. Он всё думал о том, как такое могло произойти в природе и не понимал ничего. Очень тяжёлой была для него легко разрешимая со стороны задача.

Вся площадь разразилась неудержимым смехом. Монах был мокр, как курица, и выглядел очень нелепо. Но он всё ещё пребывал в том времени, когда вода только должна была пролиться сразу из кувшина. Получалось, что все его действия тоже на какое-то время запаздывали вместе с вылитой сейчас на него водой.

— Ты можешь быть учителем всей моей школы после моей смерти, конечно, если такое случится сегодня. Ты достойный преемник этого высокого звания. Ты сегодня удивил меня, и, причём, очень серьёзно.

В разных сторонах площади послышались странные звуки и они как бы подтверждали правильность решения своего начальника. Но кто стоял за ними, никто так и не понял.

Были здесь люди учителя и они одобрили его слова. Но сами при этом, как всегда, остались в тени.

Может наставник школы надеялся на хороший для него исход поединка, и как бы подкупал Никодима этим своим заявлением.

Всё так и осталось тайной. Достал священник свой свёрток, который принёс сюда с собой и развернул его. Там покоился меч его отца, и люди сразу же узнали его. Те, кто и должен был это знать, это был меч Бахи. Другим оружием монахи никогда не пользовались, только такими мечами.

И сам наставник теперь понял, что боя ему не миновать, много было крови на этом мече, и всё было, как никогда очень серьёзно.

Он превзошёл себя в этом бою, и можно сказать, что блистал там, если бы всё же не проигрывал Никодиму.

И в самой технике боя проигрывал, и по другим духовным параметрам. Но большего он сделать не мог, это было выше его сил. Его победила другая школа боя, и именно Ивана Чёрного-Бахи.

И в итоге он сдался на милость победителя, и теперь, смиренно, как ягнёнок, на коленях ждал своей участи. Не стал его добивать Никодим, не мог он это сделать, выше всех его человеческих сил было это сотворить. Каждая минута этого позора наставника целой школы наёмных убийц становилась несмываемым пятном для всей школы. И это всеми ощутимое, но невидимое пятно, всё ширилось, и уже могло предвещать великую катастрофу. И всё же, последний миг, когда все могло быть сделано в допустимых рамках, не был утерян. Из толпы зрителей выскочил какой-то быстрый и очень блеклый для людского глаза человек. Никто потом так и не сумел его хоть как-то толком описать. Как молния сверкнул его маленький серебряный кинжал сверху вниз и поразил родничок наставника. И тот рухнул с колен, как подрубленный.

Всё стало на свои законные места. И этот человек-молния уже мог претендовать на столь высокий пост вместо Никодима. Сейчас он с честью выполнил весь положенный для этого этикет.

Вся площадь находилась в гнетущей тишине. И если бы где-то вблизи их, воспользовавшись всей гнетущей тишиной, тоненько не запела птичка, то люди ещё долго не смогли бы выйти со всего этого мощного транса увиденного, в плену которого они сейчас находились. Это утро заканчивалось, совершенно, по всем своим законам, не оглядываясь на безумных людей.

Был здесь на площади и русский консул Иванов Сергей Иванович. Он был изумлён всем происходящим на площади, такого мастерства ведения боя он за всю свою жизнь не видел ни разу.

— Я хочу именно здесь вручить правительственные награды Луке Бодрову, и Никодиму Чёрному. Они герои, которых немало в России, но они ещё и её восхитительные дети. Славящие свою Отчизну, среди других народов мира. И весь мир ими всеми восторгается! Ибо всё это гармоничное совершенство с природой: Мать-Отчизна, и дети-герои.

С уважением и радостью приколол он на могучую грудь Георгиевский крест Луке Бодрову.

— Служу Царю и Отечеству!

Потом на его грудь добавились медали за Оборону Благовещенска, за поход в Маньчжурию 1900 г., за Отличную службу.

Тут и Императрица Цы Си постаралась, приколола ему на грудь свой орден Дружбы Народов.

— Ты заслужил эту награду Лука Бодров! Ты очень добрый и прекрасный человек, а о Чингизе Хане Бодрове пусть спорят историки: где он прав был, а где был неправ. Но это война, и не ты её затеял, и один из зачинщиков уже мёртв. Ты герой, каких редко рождает Вселенная!

И императрица, можно сказать, что озорно, и совсем по-доброму, поцеловала Луку в его колючую щёку.

Сейчас и она была молодая и красивая, как прежде, но это всего лишь чарующий миг уходящей осени. Награждён был орденом и медалями Никодим Иванович Чёрный. И его удостоила своей награды Маньчжурская Императрица Цы Си. И чем восторженно удивила всех людей, то это тем, что не пренебрегла духовным саном Никодима и поклонилась ему.

И он, по-отечески, осенил её крестным знаменем. Пожелал ей доброго здоровья и долгих лет царствования, без всякой войны с Россией.

— Нам, двум Великим державам, России и Маньчжурии надо в мире жить и согласии, как добрым соседям, тогда и врагов у нас не будет.

Вся сотня Луки Бодрова была награждена орденами и медалями. Более десяти человек казаков получили Святые Георгиевские Кресты: высшею награду нашего Российского государства.

Среди них были и Шохирев Василий, и, как ни странно, Федоркин Алексей. За что наградили Алексея, казакам до сих пор до конца не было понятным. Ну, пьёт человек хорошо и дружит с разными народами. Так ему и одного ордена за глаза достаточно. А тут и от американцев награды. И от маньчжуров. И от наших русских генералов, и всё за дружбу народов. И ещё Святого Георгия дали!

Бывает же такое, хоть грудь ему расширяй, а то места не хватит там, куда награды вешать.

— Прямо живой иконостас получается, а не наш Федоркин. И никогда его грустным не увидишь, или балагурит, или навеселе уже, или то и другое вместе. И всё же герой он, хотя и совсем необычный!

— И меня наградили медалями, — рассказывает Григорий Лукич.

Хоть и мал я был, но от трудных дел никогда не увиливал, и от пуль не прятался, и казаки видели и ценили это. Восхищались мною казачьи атаманы, и пророчили мне большое будущее, и по-отечески целовали.

— Береги себя сынок, рано ты на войну пошёл: страшная это штука, кровь человечью проливать. Тебе Героя надо дать сейчас, но нет у нас такого права. Всё ещё будет у тебя, и жизнь твоя продолжается. И не понимал я тогда, почему наворачиваются слёзы у этих могучих и добрых людей, и почему они прячут их от меня. Они уже через многое прошли в этой жизни и жалели меня, как своего сына.

Хапал, как акула, награды себе штабной прыщ полковник Тряпицин Лев Гордеевич, как голодный хищник, без разбора и без всякой совести.