Эвенк всегда радуется жизни, он дитя природы. Перед нею все одинаковы, и старые и малые — все жить хотят. И катятся слёзы из глаз старого шамана, не вернуть к жизни его погибших людей. Не вернуть! И даже не понимая, как это всё могло произойти, шаман неистово перекрестился. Однако очень испугался этого, и весь съёжился. Но ничего страшного не произошло, ни грома, ни молнии не было. Значит, и греха здесь никакого не было.

Ушли эвенки с этих мест, дальше на север, в верховья Амурских притоков. Невозможно им было оставаться в этих местах, где под курганом чуть ли не весь их род остался.

Оставили они умершим вещи, что нужны были им для их новой жизни. Развесили всё по деревьям, их охотничье и рыбацкое снаряжение. И молча, утираясь слезами, удалились к своим лодкам.

И застонал Батюшка-Амур вместе с ними от всей горечи утраты, и ему тяжело стало:

— Эх, люди! Что творится на белом свете.

Выходил шаман Никодимку и через своих людей, своих многочисленных родственников, передал его, можно сказать, что из рук в руки, в русское селение, отцу Никодиму. Там, с русскими казаками, лучше будет ребёнку жить: у него впереди своя большая дорога, на много лет тянется. И ему с казаками по этой дорожке идти.

Старый шаман ему мешать не будет, он всё правильно понимает! Он много солнца видел на небе, и сам стал весь чёрный, стал как головёшка. И выбор свой сделал разумно. Не мешать!

— Иди сынок! Быстрый олень улитки не замечает, они разные, хотя и по одной земле ходят.

Услышали рассказ маленького мальчика казаки и сами чуть не расплакались. А некоторые и слезинки смахнули.

— Это же надо столько невинных душ загубить, нелюди, другого им названия нет.

А жена Никодима не сдержалась и бросилась к ребёнку:

— Касатик ты мой, я тебя никому не отдам. Ты мне хоть сыном, хоть внуком будешь!

И тут же набросилась на людей.

— Ну что же вы тут свои рты поразинули, или дома у вас нет делов?

И правда! Спохватились люди и уже с улыбкою на лице расходились по домам.

С такой мамой ребёнок не пропадёт, это точно! Кошка она, того и гляди за него и глаза выцарапает. И вздохнули люди, уже спокойно — молодец!

Но это было уже спустя десять лет, как обжилась казачья станица.

После схватки с монахами и победы над ними, крепко призадумался Василий Бодров. А затем обратился к Семихватову Валерию Борисовичу, начальнику сплава, и ко всем казакам.

— Наверно, Валерий Борисович, я дальше не пойду с вами. Останусь я здесь с отцом Никодимом, чтобы часовню здесь отстроить. Моё сердце мне подсказывает, что тут моё место. Приплыл я уже!

Шевелил Амурский ветерок знатную чуприну Василия Бодрова, охлаждал его буйную голову. Но тот стоял на своём решении:

— Здесь моё место!

И Никодим, словно очнулся из забытья:

— И мне грех дальше идти. Перед учителем своим, святым Елизаром, побожился я, что часовню отстрою и свечку ему там зажгу.

Если бы он не предупредил меня в бою с Джигой об опасности, что грозила тогда мне, то не было бы меня уже в живых. В долгу я перед ним, и перед совестью своей должен. Люди сюда, к святым местам, сами и потянутся. Так всегда испокон веков было.

Молчат казаки, слово за старшим осталось, за атаманом.

Тот что-то своё размышлял и не торопился с ответом. Наконец и он сказал своё веское слово. Всё же, он здесь начальник, и на всё его воля!

— Мы должны заселить побережье Амура на расстоянии одного почтового перегона, а это как раз где-то здесь будет. Будем на лошадях царскую почту гонять, от станицы к станице.

Место здесь видное и ключевое. Большая река Сунгари с той стороны в нашу сторону обширные виды имеет, с боем соперничает с Амуром в своей дерзости.

И заграничные соседи и местные народы тоже тропят сюда свою дорогу. Значит, стоять здесь нашему боевому авангарду, лучше места трудно найти.

— Ура! — Ура! — взорвались ликующими возгласами казаки. — Новая станица будет.

Но Валерий Борисович продолжил свою речь, со всей торжественностью, на которую только был способен.

— Быть здесь станице Михайло-Семёновской, в честь военного губернатора всего Приамурья Корсакова. Лучше подарка герою и всей России и не придумать.

Увековечим мы его имя в истории, а со временем и памятник ему здесь поставим, таково и моё решение. Радуйся, дорогой мой Василий, всё по-твоему будет. Здесь и твой почин есть!

Радуется вся семья Бодровых, приятно им всё это слышать. Ценят их родоначальника династии Василия Ивановича. Очень ценят!

И заканчивается их тяжёлая походная жизнь, пришла пора обустраивать и налаживать казачий быт.

Ну а дальше вообще было все, как в сказочном сне. Сдержал паузу Валерий Борисович, пока не утихнут все возгласы восхищения правильностью нынешнего решения. И продолжил говорить с лёгкой улыбкой на своём добром лице.

— За целый ряд подвигов, что совершил Василий Бодров, за весь период сплава хотел я его наградить. Но нет у меня с собой ни орденов, ни медалей. А бумаги наградные — долгий у них путь, и порою бесславный! Это такая волокита мне потом будет, по всем инстанциям его наградные документы искать. И, в конечном итоге, не найти их, при всём нашем чиновничьем беспорядке. Что позорить себя и героя нашего перед станичниками и всем честным народом, я не хочу!

Поэтому я и решил сам наградить его. Ведь все наши казаки хорошо помнят, как победил он в честном бою разведчика, мнимого корейца Кима.

Тогда вместе с ним в плен к нам и попала его касса с большой суммой золотых и других денег. Все они были посчитаны и описаны, а затем переданы в нашу общую казну.

Вот оттуда я и хочу взять определённую сумму денег для награды герою, ведь это он их добыл и как бы это его законный трофей.

И он, как всякий казак, имеет на то право, получить свою награду с отданного в казну трофея.

А я, как ваш начальник, тоже имею право за ваши заслуги наградить любого из вас определённой суммой денег. Есть у меня такие полномочия от вышестоящих казачьих руководителей. Так испокон веков было у казаков, так и дальше будет. Поэтому, я предлагаю наградить Василия суммой денег в сто рублей золотом.

Зависла полнейшая гнетущая тишина в, казалось бы, разряженном воздухе. А затем, как избавление грянул желанный гул, предвестник грома.

— Да-а-а!

Такая сумма по тем временам считалась целым состоянием, можно было всё хозяйство на неё купить.

— Да-а-а!

Но оправились казаки от шока, и воздух содрогнулся от их дружного возгласа, грянувшего, как гром!

— Любо атаман! Любо!

Полетели в воздух лохматые казацкие шапки, а затем и сам виновник торжества запарил в воздухе.

— Любо! Любо! Любо!

Затем поклонился Василий Бодров всему честному народу на все четыре стороны.

— И мне любо! Любо казаки! Огромное тебе спасибо, атаман, за столь ценную для казака награду.

Если бы не ты, то я своего геройства и не заметил бы. Это вся моя жизнь!

Я рад служить своему Отечеству, и не для награды это делаю. Но и отказаться от заслуженной награды я не могу, обидятся казаки. И семья обидится: так не делается!

Два ведра водки с меня добрым казакам за мой счёт, слава им!

Нацедили казаки из казённой бочки водку в вёдра. По полному ковшу преподнесли Василию и Валерию Борисовичу Семихватову.

— Испейте, добрые люди, за ум, за совесть, и казачью доблесть!

И мы, глядя на вас, тоже будем полниться, как эта чаша добром и совестью. Ох, и сладкая чара будет!

И пошли гулять ковшики по кругу, по цепким и сильным казацким рукам. А жёны их только развели руками. Ничего не поделаешь, и им надо развеяться, иначе и жить не стоит!

— И нам любо!

Всего шестнадцать семей осталось обживать новое место с отцом Никодимом и Василием Бодровым. Были здесь и Шохиревы. И ещё другие славные фамилии: Кузнецовы, Усовы, Димовы, Астафьевы. Все славные!