– Ничего страшного, – повторил, поняв, наконец, за что конкретно у него просят прощения. – В конце концов, я же сам нарвался.

– Я не только про это, – продолжая обрабатывать ранку, проговорил Том, после секундного молчания. Было видно, что ему ужасно неудобно сейчас из-за этого разговора. – Я вообще за все, что натворил сегодня, прощения прошу. Весь день веду себя как последний кретин, самому противно, – с остервенением закончил он, отстраняясь. Отошел, повернувшись спиной. Оперся руками о раковину и опустил голову. Весь вид выражал такую вину и раскаяние, что Биллу стало его очень жалко.

– Давай просто забудем об этом, ладно? – спросил он, подходя и осторожно прикасаясь ладонью к напряженному плечу. – Не хочу больше поднимать эту тему. Тем более что ничего серьезного не случилось.

– Наверное, я тогда пойду?.. – неуверенно спросил Том.

– Может быть, тебе такси вызвать?

– Это было бы здорово.

Они спустились на первый этаж. Билл долго возился с телефонной книжкой, в поисках нужного номера. Они с мамой очень редко пользовались услугами такси, предпочитая личный транспорт, а Том забыл свой телефон в джипе, засунув его в боковой карман дорожной сумки. Когда удалось дозвониться, приятный женский голос сообщил им, что машина будет через двадцать минут.

– Может, чаю хочешь? – спросил Билл, не зная, чем занять оставшееся до приезда такси время.

– Я лучше на улице подожду, – было видно, что Том чувствует себя так же неуютно. – Курить охота. Слушай, а может, ты завтра выходной возьмешь? Отдохнешь денек, в себя придешь.

– Не думаю, что это хорошая идея, – с сомнением протянул Билл, хотя согласиться хотелось очень сильно. – Наверно, придется отчитываться за все произошедшее сегодня перед Дэвидом.

– Черт, Дэвид… – поморщился Том. – Хочешь, я с ним сам поговорю? Скажу, что ты ни в чем не виноват. Это ведь правда. Почему ты должен отвечать за мои истерики?

– Потому, что это моя работа. И я с ней не справился. Пожалуйста, не спорь, – быстро перебил Билл, видя, что Том собирается возразить. – Позволь мне самому со всем разобраться. Это дело принципа.

– Если ты так хочешь, - кивнул парень, уступая. – Пойду я. Спать ложись, хорошо?

– Хорошо. Спокойной ночи.

После ухода Тома Билл несколько минут стоял, собирая силы на то, чтобы снова подняться на второй этаж, раздеться и лечь в постель. Очень хотелось есть, или хотя бы выпить чаю, но это он вряд ли сейчас осилит. Кое-как дотащившись до спальни, скинул одежду и как был, в одних трусах, упал на кровать прямо поверх покрывала.

Чувствуя, как слипаются глаза, Билл осторожно, чтобы не потревожить больное место, улыбнулся. Губа болела. Голова тоже. Еще почему-то болела спина, наверное, ушибся, когда падал. Но, несмотря на это, он был счастлив. Том с ним разговаривал. Продвинуться всего за несколько часов так далеко… это стоило всего, что он сегодня пережил. На этой оптимистической ноте он провалился в глубокий, необходимый ему сон.

***

Том смотрел в окно такси, провожая взглядом мелькающие в темноте силуэты зданий. Он столько всего наворотил за сегодняшний день, что понятия не имел, как теперь будет всё это разгребать.

«Истеричка несчастная! – ругал он себя, вспоминая, как набросился с поцелуями на помощника. – Да любой другой на его месте в суд бы подал за домогательства, а он еще и защищает», – от этой мысли на душе потеплело. А от воспоминаний о том, как Билл тормозил, сообщая, что ему не с кем целоваться, Том тихо засмеялся, заслужив недоумевающий взгляд водителя, брошенный в зеркало заднего вида.

Выйдя из машины и расплатившись за проезд, Том остановился у ларька, где продавались сосиски. Живот сводило судорогой от голода, так как сегодня он совсем ничего не ел. Купив один хот-дог, зашел в дом, поднялся на нужный этаж, вошел в квартиру. Не разуваясь и не снимая верхнюю одежду, прошел на кухню. Открыв холодильник, достал коробку апельсинового сока. Сел на стул, откусил кусок сосиски и начал не торопясь жевать, время от времени делая глоток сока прямо из коробки.

В квартире было тихо и темно. Он даже не включил свет на кухне, довольствуясь тусклым освещением от так и не закрытого холодильника. В голове было пусто, как будто все мысли разом оттуда выкачали, оставив стерильно-чистое пространство. Доев, он встал, поставил остатки сока на место и закрыл, наконец, дверку.

На автопилоте Том прошел в ванную комнату. Скинул одежду, создав непонятную мешанину из джинсов, толстовки, трусов и кроссовок. Включив очень горячую воду, залез под душ, ежась под ударами обжигающе-жалящих струй, изо всех сил заставляя себя терпеть. Почему не прибавит холодной, он не знал. Наверное, это было что-то вроде наказания. От физической боли на душе становилось легче.

«И все-таки я мазохист – хмыкнул он, осторожно вытирая ставшую очень чувствительной кожу мягким полотенцем. – Всё, хватит фигней заниматься. Покурить и спать… нет, курить, пожалуй, не буду, просто спать».

***

Будильник орал, рождая в голове кровожадные мысли. Билл потянулся и заткнул, наконец, ненавистный аппарат. Вставать не хотелось. Совершенно. Болело все, даже волосы. Он совсем не отдохнул за ночь, да еще и очень замерз, потому что так и не укрылся. Полежав еще несколько минут, Билл осторожно сел, проводя инвентаризацию организма. Поняв, что передвигаться он в состоянии, встал и поплелся умываться.

Увиденное в зеркале ужасало. Лицо очень бледное, а под глазами темные, делающие его похожим на енота круги. Волосы торчат во все стороны. Губы какие-то ненатурально яркие и большие, с запекшейся в уголке кровью. И синяк. Огромный, красочный, украшающий собой весь подбородок.

– О че-е-е-рт, – тихо проскулил парень, предчувствуя скандал. – Мама!

Он никогда не дрался, и Симона немного не привыкла к таким видоизменениям в своем сыне. Забравшись под душ, Билл сделал слабый напор и отрегулировал температуру воды так, чтобы она была едва теплой и не причиняла боли. Долго отмокал. Вылез. Пошел, не одеваясь, к зеркалу, повернувшись к нему спиной и стараясь рассмотреть, что же там так болит. А там был еще один синяк. Лилово-черный, огромный, почти на всю поясницу. Сегодня сближение с Томом уже так не радовало. Зато очень хотелось его ударить, чтобы тоже стало больно.