И тут Малфой! Как снег на голову! Как соплохвост из-за угла! И такая реакция его собственного тела! Вот чего-чего, но такого предательства он от него не ожидал.

К целителям Гарри не обращался, мало того, что стыдно с такой деликатной проблемой, так еще и вроде как незачем. Он же ни с кем не встречался, жениться не собирался, вроде можно пока не волноваться. Он надеялся, конечно, что само как-то пройдет, может, это просто какая-то остаточная магическая реакция на уничтожение хоркрукса или стресс на смерть друзей и знакомых, погибших в битве за Хогвартс.

А Драко и сам потерялся в поцелуе, он нежно посасывал язык Поттера, чувствуя вкус сливочного пирожного, которое тот съел на десерт, легко прихватывал зубами его нижнюю губу. И губы Поттера были такие гладкие, упругие, но при этом нежные, словно специально созданные для его поцелуев. Оторваться от них было невозможно, но он скользнул ниже, целуя шею, пробуя ее языком, и очень тонкий запах свежего морского бриза заполнил его ноздри. Вкусно.

Где-то на краешке сознания Гарри понимал, что нужно всё это прекратить, но его руки вместо того, чтобы оттолкнуть Малфоя, давно уже обхватили его за спину и поглаживали, чувствуя под дорогой гладкой тканью мантии крепкие мышцы. Драко целовал его шею, покусывал ключицы, вылизывал ямку между ними, прихватывал аккуратно зубами кадык, и Гарри уплывал на волнах наслаждения, прижимаясь всё сильнее.

Рядом стукнула дверь, и этот звук заставил Гарри открыть глаза: прямо за плечом Малфоя в дверном проеме своей комнаты застыл Энтони Голдстейн, неверяще глядя на целующуюся парочку. Гарри наконец нашел в себе силы отпихнуть Малфоя и зашел в комнату, чуть не закрыв перед его носом дверь. Его разбирал смех то ли от иронии ситуации: он целовался с Малфоем и возбудился, то ли от неописуемого удивления на лице Энтони. Он расхохотался в голос, и Драко, вошедший следом и кинувший картину Вьерела на стол (Гарри даже не заметил, когда выронил ее), резко поинтересовался:

- Поттер, у тебя истерика?

***

Да, этот подарок стал апофеозом портретной серии.

На этой картине Поттер был разодет в доспехи и шлем с поднятым забралом. Между шлемом и кирасой совсем не было видно шва, что наводило на мысль о некой дверце на спине, иначе в доспехи невозможно было бы влезть. Но художник на такие мелочи плевать хотел, так как больше увлекся выражением лица Гарри. Приставив одну руку ко лбу, герой мужественно всматривался в туманную даль, второй сжимал меч такой длины и толщины, что поднять его смог бы разве что Хагрид, да и то сомнительно. Зеленые глаза, честно сказать, смотрели в разные стороны, что компенсировалось такими длинными черными ресницами, смело загибавшимися вверх, что понять с первого раза, что это за изогнутые стрелы, растущие из век, было невозможно. Пожалуй, этими «стрелами» можно было бы спокойно разить врагов, не будь они такими кривыми.

Ошеломленный Поттер вглядывался в это, с позволения сказать, произведение искусства несколько минут, прежде чем понял, что дракон с платиновой чешуей и светлым гребнем на затылке, хмуро глядящий злыми серыми глазами на «Георгия Победоносца», прижимающего мечом его шею, до смешного похож на Малфоя.

Взбешенный Драко увидел сходство сразу, причем даже на какое-то время всерьез задумался каким бы способом припрятать труп живописца: этот крысеныш пририсовал дракону крошечные мужские причиндальчики, как бы скромно прикрытые близрастущей елочкой.

***

И что нашло на этого мелкого хвостатого обормота? Ром только вздыхал, когда Дамьян развивал бурную деятельность по преобразованию дома. Нет, до перестройки в целом и его отдельных частей дело еще не дошло, но мебель переставлялась едва ли не каждые четыре дня, обои переклеивались второй раз, какие-то новые полки, старый шкаф тоже надо переделать, полы, между прочим, скрипят, перетянуть бы. А что?! Хотелось Новый год встретить в обновленном доме. Вот Дами и старался. И его усилия того стоили.

Кухня так и вовсе преображалась трижды, но сейчас удивляла уютом и какой-то разумной устроенностью и стала самым притягательным местом в доме.

Титу сначала помогал с энтузиазмом, потом его рвение пошло на убыль, затем воодушевление исчезло, потом старший брат слабо стал возражать, а после под всевозможными предлогами удирал из дома и малодушно перекладывал нудную черную работу на лучшего друга.

На все робкие «кто же зимой полы перестилает», «чем тебя не устраивает антресоль» и тому подобные глупости, произносимые негромко и неубедительно, Дами тут же отвечал: «Тебя никто не заставляет», и сам брался перетаскивать тяжеленные кресла и двигать комоды.

Дабы прибавить себе физической мощи, но сохранить ловкие человеческие руки, бывший хромоножка перекидывался только частично, но сил у него, разумеется, всё равно было меньше, чем у атлетически сложенного и тренированного Ромулуса.

Вот и сейчас Дами упрямо полез на стремянку и вытаскивал из дальних глубин старого серванта какое-то вековое барахло, по которому помойка плакала уже лет пять как минимум. Впрочем, сервант тоже давно пора было порубить на дрова: в недрах его древесины давно образовались колонии жуков-древоточцев, создавших, похоже, целую империю и уже готовых к завоеванию соседних королевств, таких как стол письменный, уголок мягкий и софа расшатанная.

И сейчас Ром зачаровано вперил взор в совершенно очаровательный пушистый хвост, бодро торчавший перед самым носом и время от времени задевавшим щеку Ромулуса. Под хвостом просматривался симпатичный задик, обтянутый полотняными штанами. Штаны время от времени натягивались и облепляли длинные стройные ноги. Эх!

- Ром, ты или помогай, или домой иди! – в лицо оборотня ткнулась какая-то пыльная коробка, над которой летала одинокая мушка, так что глаза от задика пришлось отвести. Какое там «домой»!

Помогать стало безумно интересно, и Ромулус ни за какие коврижки теперь не ушел бы.

Стараясь как можно быстрей выкинуть хлам, парень бегом носился выбрасывать шмотье и старье, а потом увлеченно мчался назад, чтобы с пылом поддерживать под пятую точку парнишку.

И ничего тут такого! А вдруг бедняжка упадет?

«Бедняжка» давно почуял свою королевскую власть и распоряжался вассалом, как-то и не замечая, что тот с необычайным душевным подъемом выполнял поручения, особенно связанные с перемещением «монарха» на руках (ну так же быстрее!).

Работа спорилась, и ей, к радости Рома, конца-края пока видно не было.

***