– Да, они проделали этот фокус с унтерштурмфюрером Кранефусом. С ними должен был разобраться Прюфер. А стало быть, надеяться практически не на что.

Зюльц сказал:

– Снимите одежду. Аккуратно сложите ее и запомните, где она лежит.

– Зачем?

Он напыжился, словно собираясь произнести: «Дезинфекция!»

Мы оба загоготали как безумные.

– Пойдемте, Пауль. Просто надежности ради.

Ну ладно. Полное и значительное облегчение!

– Поноси-ка вот это, – сказала она.

За прошедшее время мне удалось устроить так, что Алису Зайссер перевели в маленькую тюрьму, находящуюся в подвале ГАЗ, – в результате у нас с ней появилась возможность проводить вместе драгоценные часы.

Когда мои тяжкие дневные труды завершаются (известно ли вам, что я порой засиживаюсь в моем кабинете далеко за полночь?), я заглядываю к малышке Алисе, как правило, принося что-нибудь «вкусненькое» – чернослив или кусочек сыра, и она благодарно поглощает его!

И чем же мы с ней занимаемся? Да просто беседуем. О прошлом, о весенней поре наших жизней, об общем для нас опыте – увитых зеленью беседках и рощицах нашей любимой сельской Германии. Она забавляет меня рассказами о ее летних шалостях на золотых песках Померании, между тем как я развлекаю ее историями о Хардтском лесе и моем вороном мерине Йонти – его струистой гриве, его мерцающих глазах!

Конечно, обстановка для бесед не идеальная.

– Зато вы в безопасности, Алиса. Побудете здесь хотя бы до того, как уляжется эта мания селекций. Безудержных селекций, и не только в лазарете, повсюду. Я ведь не могу уследить за всем сразу, сами понимаете.

Ее уважительная благодарность не знает границ.

– О, я верю в вас, Пауль.

О каких-либо неприличностях и речи идти не может. Я отношусь к ней благоговейно, для меня она – вдова павшего товарища. Более того, я вижу в Алисе своего рода подопечную, протеже, которую я должен неутомимо наставлять.

Она сидит, довольно чопорно, на своей узенькой койке, сложив на коленях руки. Я же предпочитаю расхаживать взад-вперед, как заводной, по маленькому свободному пространству между скамеечкой для ног и химическим туалетом.

– Я иногда очень скучаю по свежему воздуху, Пауль.

– Ах, Алиса, так уж оно устроено. Предупредительное заключение, нет?

Да, «Ячейка», еженедельные собрания в подвале занюханной столовки самообслуживания, бесконечная Диалектика! «Обращение продукта в ценность, надстройка над экономической базой, закон возрастающего обнищания…» Будучи сначала теократом, затем монархистом, затем милитаристом, я не устоял перед чарами марксизма – пока не отбросил «Капитал» и не приступил к усиленному изучению «Моей борьбы». И ко мне не замедлило прийти озарение. Страница 382: «Детище еврея Карла Маркса, учение марксизма, есть… превращение в определенный политический символ веры… превратных представлений… И все это… он поставил на службу своей собственной расе… Марксизм систематически планирует передать власть над миром евреям». Ну, с логикой такого калибра не поспоришь. Нет: quod erat demonstrandum[69]. Следующий вопрос, пожалуйста.

…Знаете, в те дни Ханне была свойственна своего рода спотыкливая неграциозность, она еще не приобрела осанки и выдержки, которые отличают ныне фрау Пауль Долль, первую леди Кат-Зет. И будем честны: нет в конечном счете ничего более тошнотворного, чем обожание девочек-подростков – присущая им ужасная манера открываться полностью, со всем их щенячьим жирком и жарким дыханием. Я просто-напросто ждал, когда она утомит дружищу Крюгера, что со временем и случилось (он начал то пропадать, то появляться снова). Но что произошло потом?

Вообразите, если желаете, общую гостиную пансиона: салфеточки, часы с кукушкой, жирную таксу, дремлющую (тихо пуская ветры) в углу. Все очень «уютненько», не правда ли? Мы с покинутой Ханной сидим за круглым столиком, мои тактичные соболезнования, мои petits cadeaux[70], мои – добрый дядюшка, да и только – поглаживания ее ручки und so weiter[71] понемногу приносят полезные плоды. Но тут звенит дверной звонок, и, яволь, дружище Крюгер просовывает свое рыло в дверь гостиной. Ему даже пальцами щелкать не приходится. Ханна торопится впереди него наверх, к очередному свиданию, сеансу стонов и содроганий. И так раз за разом, за разом, за разом.

О, но затем на помощь мне пришла сама судьба. Как-то ночью, после 1-го из его потных свиданий с этим в основе своей невинным ребенком, нашего марксистского льва изловили на Бергерштрассе худенькие пареньки из штурмового отряда (Команда 7). Досталось ему тогда на орехи так основательно, что соратники по КП и «Рабочему фонду» втихаря перевезли его в Берлин. Наши пути не пересекались 4½ года. И когда я в следующий раз увидел дружищу Крюгера, он лежал ничком на полу карцера в Дахау. Прекрасный случай получить полное удовольствие, нет? Я вошел с 2 товарищами внутрь и запер за собой дверь.

Было это в марте 1933-го, когда после пожара Рейхстага все пошло на лад. После пожара Рейхстага, видите ли, мы предприняли простой шаг – поставили всю оппозицию вне закона. Очистили автобан к автократии.

Кто поджег Рейхстаг?

Спившийся одинокий волк, голландский коммунист ван дер Люббе – с помощью спичек, хвороста и выданного ему добрым государством пропуска? Нет. Мы сами? Нет. Рейхстаг подожгла судьба, провидение.

В ночь на 27 февраля Рейхстаг подпалил Бог!

Ханна спросила:

– Кто этот жилистый мужчина, которого я каждый день вижу спускающимся по склону?

– Скорее всего, ты говоришь о Шмуле.

– В жизни не видела более печального лица. И он никогда не смотрит мне в глаза. Никогда.

– Да, ну что же, он возглавляет команду водопроводчиков. Ведает канализацией.

В целом оберштурмбаннфюрер СС Эйхман ребячливо педантичен во всем, что касается его ду-ду-ду и пуф-пуф-пуф; тем не менее случается, что транспорты накладываются один на другой (а это кошмар любого Коменданта). Осуществившийся сегодняшним ранним утром.

Руки у меня все еще подрагивают, а ведь я проглотил 3 «фанодорма».

Я настоял на использовании мегафона, но должен признать, что в этот раз дело быстро пошло… Однако я решительно не могу согласиться с тем, что стал хуже справляться с приемом эвакуантов. На самом деле это они стали лучше противиться приему. И легко понять почему (если подумать). Да, нам следовало предвидеть это, но век живи, век учись. Члены наших целевых общин сделали собственные выводы из очевидной и неопровержимой истины: Назад Никто Не Возвращается. Они сложили 2 и 2, и мы лишились «элемента внезапности»… Ладно, сформулирую это иначе: в вопросе о том, что ожидает этих «переселенцев» на восточные территории, мы уже не обладаем преимуществом, которое давала нам невероятность наших действий. Решающим активом их невообразимости.

Сегодня 1-й вариант приема провалился почти сразу – как только эвакуанты вылезли из скотских вагонов. Профессор Зюльц и его ребята даже к селекции приступить не успели; 800 мужчин, женщин и детей потоптались немного в жидкой грязи – и началось. Вопрошающее повизгивание, которое словно пыталось что-то найти, нащупать, рассмотреть, затем первый настоящий вопль, затем удар плетью, затем зуботычина, затем выстрел.

90 минут спустя удалось восстановить подобие порядка: 600 с чем-то уцелевших загнали – плетьми, дубинками и штыками – в фургоны Красного Креста и «скорой помощи». Я стоял на перроне, подбоченясь и прикидывая, сколько времени потребуется для очистки вот этого небольшого участка земли. Вдруг кто-то закричал, указывая вдаль дубинкой. И пожалуйста, по склону к нам поднимался с 4-часовым опережением графика пугающий призрак Состава особого назначения 319.