— Этого я еще не выяснил.

— Вот это никуда не годится. Пусть это будет в последний раз. Впредь без выяснения таких важных деталей, а выяснить их труда не составляет, прошу дел мне не докладывать. — Голос полковника зазвучал жестко. — Кстати, вы упустили доложить еще одно. Каково состояние здоровья бригадмильца по оценке врачей? Не знаете? Поймите, старший лейтенант, ведь это наш советский человек. Может быть, он герой… Ну, да это не имеет значения. Ведь жизнь молодого человека, может быть, таких лет, как вы, под угрозой. А вас это не интересует. Второй момент, чисто профессиональный: как скоро можно будет с ним разговаривать? Тоже не знаете… Тогда лично вам поручается поддерживать связь с отделением милиции, выяснить все детали о личности пострадавшего и доложить мне свое мнение. Я считаю, что здесь может оказаться не простая уголовщина. Возьмите себе за правило помнить, что обычная уголовщина, к которой мы относимся без должного внимания, нередко прячет за собой тяжелые государственные преступления. Факт обнаружения тела у обочины шоссе может означать торопливость преступника и его расчет на безнаказанность. Скорее всего у него есть логово, в котором он сейчас и укрылся.

Когда за молодым следователем закрылась дверь, Горин придвинул к себе настольный календарь и вывел на сегодняшнем листке фамилию «Кондаков». Сильно потер ладонями виски. «Кондаков… Каков он, этот парень? Конечно, он не похож на этого наглеца, отцу которого я так и не дописал письмо. Молодежь…»

Да, молодежь. Как много молодых здесь, в молодом нашем краю у Великого океана. Большинство населения. И какие они разные. Молодежь везде: в зверосовхозах и на торговых судах, в колхозах и на лесопильных заводах, на верфях, на стройках, на логгерах и боевых кораблях. Горячая, отзывчивая, чуткая. Беспокойная и иногда легкомысленная молодежь.

«За судьбу молодых мы в ответе», — думает широкоплечий, пожилой полковник с седыми висками и высоким залысым лбом.

«Кондаков», — прочел еще раз Горин про себя.

И можешь быть уверен, молодой котельщик с Северной судоверфи Кузьма Кондаков, твое имя уже не затеряется в широкой и цепкой памяти Горина. Будь спокоен: сколько бы это ни потребовало усилий и времени, все равно — человек, ранивший тебя, будет схвачен и обезврежен. Таков приказ государства. Наказание за преступление должно быть и всегда бывает неотвратимым…

Горин позвонил.

— Товарищ Феоктистов. Пришла мне в голову одна мысль. Из вашего доклада я понял, что сержант милиции Волощук расстался с Кондаковым на восточной околице поселка. За околицей домов или других построек нет. Надо проверить всех жителей окрестных домов. — Горин начал водить карандашом по крупномасштабному плану города. — И рабочих базы рыбокомбината. Если Кондаков — дисциплинированный юноша, он оставил службу патруля с самого же начала, то есть от аптеки в поселке. Значит, остальные предположения хоть и остаются в запасе, но должны отойти на второй план. Главное сейчас: искать преступника или его следы на восточной околице поселка или за ней. Дело поручаю вам. Я не могу пока ничего доказать, но дело это нечистое. Главное, что может обеспечить вам успех, — это люди. Побольше говорите с людьми. Без них и их помощи мы мало что сможем сделать. На одном профессиональном умении не выедешь. Следите за состоянием здоровья этого парня — он важный источник доказательств. Так просто, в тайфун, парень с головой не пошел бы в такую даль…

— Разрешите доложить, товарищ полковник, — улучил минуту давно уже пытавшийся сообщить что-то Феоктистов. — Вам звонили из горкома комсомола. Это напоминали насчет лекции на верфи. О бдительности.

— Когда?

— Сегодня в девятнадцать часов в клубе верфи.

— Да, да. Помните, сейчас меня ни для кого нет в кабинете, — заговорщицки улыбнулся полковник. — Есть кое-какие новые материалы к лекции. Буду готовиться. Это ведь не менее важная, чем наша с вами работа, старший лейтенант. Вы свободны.

…Темно, темно… Будто никогда не видел Кузьма Кондаков ярких солнечных дней, сопок вокруг бухты, зеленоватого океана у обрывистых берегов, розовых домов поселка, ярких глаз любимой. Разве этого не было?

Мрак. Потом где-то посередине черная вата, окружающая больного, начинает редеть, светлое пятно делится надвое. Круги вытягиваются, и на Кузьму издалека смотрят жесткие чужие глазка под прямыми светлыми бровями. Они растут, приближаются. Появляются контуры короткого прямого носа, пшеничные усы над узкой губой. Страшное, знакомое лицо. Лицо неизвестного в телогрейке…

Юноша вскрикивает. Сквозь вату доносится тревожный женский голос. И опять наступает темнота. Сколько прошло дней? Сколько ночей? Может быть, очень много, а может быть, только два. Женский голос, уже ставший знакомым, что-то шепчет ему.

— Спокойно. Откройте глаза. Спокойней.

«А разве можно? Буду ли я видеть?-Что со мной произошло? Ведь все это было дома, у нас на советской земле, на охраняемой границе. Лезут… Сволочи…»

Юноша с трудом, осторожно открывает отекшие веки и сразу зажмуривается. Вокруг него свет. Светлая, сверкающая палата. Над ним лицо молодого человека в белом халате.

— Ну, значит, все в порядке. Через два-три дня с ним, пожалуй, можно будет беседовать, — уверенно произносит тот же, ставший знакомым, голос невидимой женщины. Потом шаги около бригадмильца стихают.

Кузьма опять осторожно открывает глаза. Палата пуста. Становится очень легко, хотя продолжает упорно и тупо стучать что-то в затылок. Кузьма пытается припомнить лицо, которое он только что видел. «Нет, это незнакомый ему человек. Пожалуй, не намного старше его самого. Сухощавый, с пятнами смуглого румянца на скулах. Похож на Витьку Чугая. Только волосы светлые и кудрявые. Доктор, наверное». Успокоенный этой мыслью, юноша засыпает.

С этой минуты выздоровление бригадмильца пошло быстро. Через день, дождавшись, когда шаги дежурной няни прошлепали в дальний угол коридора, а сосед по палате уснул, Кузьма, приподнявшись на кровати, осторожно спустил ноги и, придерживаясь неверными руками за спинку, сделал первый шаг. Закружилась голова. «Все равно сделаю». Задача нелегкая — дойти до зеркала на стене у входа. Все же это удалось парню. С удивлением он начал изучать себя. Ни одного повреждения кожи, а лицо стало каким-то чужим: бледным, одутловатым и старым. Вокруг глаз — зеленеющие кровоподтеки. «Отчего бы это? — недоумевал юноша. — Я это или не я? — Он скорчил сам себе гримасу, дотронулся до небритой щеки, ущипнул ее. — Здорово… Не узнает меня Галинка».

— Так вот чем занимается мой больной, — пропела няня, заглянув в дверь.

Кузьма от неожиданности едва не упал…

— Т-с-сс, — приложил он палец ко рту. — Не выдавайте меня, нянюшка. Я больше не буду.

Няня не сдержала слово. Высокая, стройная женщина в халате присела на край кровати, куда благоразумно успел убраться Кузьма. Пытливо всматриваясь в лицо своего больного, врач привычно нащупала пульс.

— Как вы себя чувствуете, больной? — неожиданно знакомым, много раз слышанным Кузьмой во тьме голосом осведомилась она.

Юноша виновато улыбнулся.

— Хорошо, доктор. А я ведь вас знаю.

Брови врача приподнялись.

— Да, знаю. По голосу. Я его много раз слышал, когда вокруг было темно.

— И это правда?

— Да…

— Хорошо, очень хорошо, — искренне улыбнулась женщина. — Ну и организм у вас, товарищ Кондаков. Любой летчик или водолаз позавидует. Раздевайтесь, я сейчас вас проверю еще раз… Скажите, Кондаков, сможете ли вы сейчас поговорить с одним человеком? Как у вас с головой? Сможете ли вы напрячь память? Вспомнить, что было?

Странно. От этого вопроса юношу сильно ударило в затылок. Закружилась голова. Он пересилил себя. Испуганно спросил:

— Это очень надо?

— Да. Это очень надо, товарищ Кондаков. Только не сейчас. Не думайте об этом. Завтра посмотрим.

Юноша согласно кивает головой.

Следующее утро принесло неожиданную радость. После обычного врачебного обхода в дверь неожиданно просунулась серьезная физиономия сержанта Волощука, а затем показался и он сам. Кузьма невольно заулыбался, глядя на своего друга. До чего нелепо топорщился больничный халат на Волощуке! Обычно подтянутая, «строевая» — как любил говорить сам Волощук — фигура сержанта-выглядела мешковатой и неуклюжей, и только торчащие сквозь белую ткань уголки погон выдавали, что сержант в форме.