– Там тоже было холодно! Там из щелей знаете, как дуло! – доказывала я.

Но все это уже никак нельзя было продемонстрировать, и потому звучало неубедительно. А из окна правда дуло будь здоров. Когда я зимой ложилась спать на ту самую раскладушку, накидав на себя все одеяла, у меня от ветерка из оконных щелей колыхалась челка. А укрываться с головой я не любила. Так и задохнуться можно нечаянно.

В «ИКЕА» мной овладели смешанные чувства. Мы ходили по всем этим выставочным залам. Сборная такая компания. Яркая Алиса, красавец Женя и я – не пойми кто. Алиса выбирала себе полочки в кладовку и, как настоящая женщина, бросала в тележку то подушку, то вешалку для своей коллекции платков. Женя замерял полки бумажным сантиметром и прикидывал, как они впишутся в кладовку.

Я смотрела только на цены. Но и во мне, видимо, тоже что-то есть от настоящей женщины. Глядя на все это изобилие, я представляла, что это я не с директором тут прогуливаюсь, а с Коваленом. И мы выбираем всякую мелочовку для нашего нового дома. И я не думаю о деньгах. А потом мы идем отмечать покупки в ресторацию и едим шведские фрикадельки со сладким соусом.

Диван я выбрала самый дешевый. Под шумок купился еще и шкафчик. На колесиках, из плотной ткани, пара полочек внизу и вверху перекладина. Шкаф-палатка. Все это добро Женя довез до Пряжки, предлагал собрать, но я заверила, что и сама управлюсь. Там же инструкции как раз для таких безруких, как я! «Ну, как знаете!» – выдохнул Женя и уехал с чувством выполненного долга.

Я действительно справилась и собрала все эти конструкции. Разложила вещи. Плита еще не была подключена, но чайник у меня электрический. Я заварила чаю, водрузила чашку на раскладной пленэрный стульчик, прикрыв его деревянным планшетом. Долго думала, можно ли в новом доме курить.

Можно, решила я. И закурила. В отсутствие свидетелей триумфаторские чувства понемногу вползали обратно в мое

сердце. Съемная квартира в центре города. В Коломне. За пятнадцать тысяч. Новый диван, никем нетронутый и не оскверненный. Может, этот диван станет нашим с Коваленкой брачным ложем. Мои вещи висят в моем шкафу. Все это купила я. Фантастика!

Вообще-то мы с ним знакомы лет шестнадцать. Это я так говорю – «Ковален», «Коваленочка», «Лешенька», а ведь очень долго я звала его Алексей Николаичем и на «вы». Или, расхрабрившись, по фамилии: «Коваленко».

Нет, наверное, не с этого надо начать. Конечно. Самое главное – это разница в тридцать семь лет. В принципе, Ковален годится мне в дедушки. Теоретически. Если бы он родил сына лет в семнадцать, а сын родил бы меня в восемнадцать… Но, слава богу, произошло не так.

Хотя наши корни некоторым образом переплетаются. В сорок пятом Коваленкин отец и мой дед лечились в одном госпитале. В Прокопьевске. Представляете, лежат два молодых солдата на соседних койках. У одного желудочное кровотечение, другому осколки из ноги выковыривают. Может, ночами они переговариваются в темноте, байки какие-нибудь травят. И ни за что ведь не догадаются, что сын одного и внучка другого заварят такую кашу спустя полвека.

Я не помню точно, когда увидела его в первый раз. Но отлично помню, как в школу пришел Ярославцев.

Школа наша в Томске была самая заурядная, типовая трехэтажная. В шестом классе мы перевелись на третий этаж и свысока поглядывали на малышей. Первая любовь, знаете ли, первые дискотеки, мальчики по плечо любой девочке. Я была самой низенькой, поэтому меня часто приглашали на танец. Уж точно не за красоту. Самой красивой в классе была рыжая Белка. А самой умной – Чпокс, задачки по математике щелкала как орешки. Белка умела красить ресницы и завивать волосы плойкой. Я ничего такого не умела и задачки осиливала с трудом. Я носила круглые детские очки, от которых отскакивала золотая краска. Зимой под колготками у меня прятались синие рейтузы с лямочкой под стопой. Лямочка истерлась, а синий цвет пробивался наружу сквозь черный и очень меня терзал. Мама не выпускала на улицу, не убедившись, что я утеплилась. И я выходила толстоногая. Весь этот слой собирался под коленками некрасивыми складочками, и я прятала ноги под парту.

В соседнем дворе жил второгодник по кличке Убыток. Завидев меня, он кричал: «Эй, очкастая!» А я всегда делала вид, что ничего не слышу. Как будто я глухая, а не подслеповатая.

Я всегда была очень стеснительная.

В то утро я слушала прогноз погоды и лениво возила завтрак по тарелке. А ну как объявят, что на улице минус сорок? Тогда можно будет никуда не ходить, залезть под одеяло и читать книжку. Но фиг вам. В дверь уже стучалась Наталка.

Наталка жила в соседнем доме, и в школу мы обычно ходили вместе. Борясь со сном, мы пересекали двор, миновали киоски и с тоской поглядывали на сугробы. Почему не выходные? Завалились бы и копошились в снегу, пока варежки не задубеют.

Но куда уж там! За киосками виднелась школа. Наши окна горят. Ульяна Валерьевна ждет. Ульяну Валерьевну мы за глаза звали просто Ульяшей. Как-то панибратски, но все же не так грубо, как «классуха».

В тот день Ульяша не отпустила нас после звонка, даже придержала ручку двери, чтобы мы не вынеслись лавиной. И объявила, поправив очки и уперев руку в бок:

– Девочки! И мальчики. У нас в школе открывается поэтический кружок. Сбор в актовом зале в час. Все, кто пишет стихи, обязательно приходите. Ведет председатель Томской писательской организации Ярославцев! Иннокентий Александрович.

Это прозвучало очень торжественно, и стало ясно, что такое событие – ну, выходящее из ряда вон. Председатель! Организация!

Белка передала мне записочку: «Ты пойдешь?» Я приписала «Ага» и сунула ей обратно. Наталка пошла с нами. И Чпокс тоже.

Вот, вообще, вы представляете, что такое настоящий писатель? В детстве кажется, что писатели – они все уже умерли давно, а портреты висят в кабинете литературы. А тут живой, да еще и важный такой, председатель. То есть всем писателям писатель.

Ярославцев оказался седой и солидный. Невысокого роста, в плотном пиджаке. Борода темная, глаза живые и с хитрецой, немного татарские. Нос бульбочкой. Стоял он, запустив руки в черную сумку, как будто Дед Мороз с подарками наготове.

– Ребята, кто хочет прочитать свои стихи?

Голосу Ярославцева был мягкий, и сам он весь излучал какой-то уют, неторопливость и степенность.

Собравшихся хватило на половину первого ряда. Мы расселись на крашеные деревянные стульчики, хихикали и толкали локтями друг друга. Потом по одному вскарабкались на сцену и зачитали доморощенные вирши. Ярославцев приставил короткий указательный пальчик к переносице (этот жест выражал у него некоторое затруднение, как я потом поняла) и принял в кружок всех желающих. А из сумки выудил свои книжки одну за одной и раздал нам, сделав дарственные надписи.

С этого дня началась совсем другая жизнь. Оказалось, что все мы начинающие поэты! Белка писала поэму про Ельцина, Наталка только про кошек. Чпокс старалась над философской лирикой. Я писала про любовь.

Нет, нельзя сказать, что до этого все было скучно, а тут началось. У меня вообще был тот случай, когда «драмкружок, кружок по фото, а еще мне петь охота…». Я ходила в художку и в музыкалку, покуда не нахватала в музыкалке двадцать двоек и не отчислилась. А тут еще и поэткруж, как мы его называли. Но поэткруж – это совсем другая песня, не то что ходить по расписанию в художку и вырисовывать овалы, которые мне никогда не давались. Тут… да что говорить!

Во-первых, Ярославцев наши стихи публиковал в «Сибирских Афинах». Представляете, кропаешь себе что-то в школьной тетрадке, а потом на предпоследней страничке альманаха – вот, твое родное стихотвореньице, а рядом Наталкино, тут же Белкино…

Но круче всех у нас была Чпокс.

Собственно, Ковален сначала на нее внимание обратил. Я вообще была как будто ни при чем.

…Во-вторых, Ярославцев нас приглашал в Писательскую.

Писательская организация тогда находилась в старинном здании в самом центре города. Сесть на четверку или в девятнадцатый – и минут через двадцать выкатываешься на главную площадь. А там – совсем не то, что в нашем жилом районе. Там не какие-нибудь панельные дома в пять или девять этажей, а каменные. И все разные. С арками, с колоннами. А если спуститься к реке, то попадаешь в частный сектор – к деревянным домам с резными воротами и наличниками.