Наталка заторопилась к музыкантам, несмотря на дождь. Я решила задержаться и вышла ее проводить.

– Танька-Танька, Коваль-то на тебя глаз положил.

– Да не, – отмахнулась я. – Это ты ему понравилась.

– Ты что! Хоть убей! Он тебя хочет. Книжку-то тебе подарил.

– Да это нам обеим!

– Ты чё? Один шаг – и Коваль твой!

– Ой, Ната, иди уже, скажешь тоже!

– Да сто пудов!

Наталка убежала, а я вернулась и все сидела, прилипнув к стулу. Мне не хотелось уходить, и я как будто чего-то ждала. Хотя поводы сидеть уже вроде исчерпались.

– А я, Танечка, как раз собирался уходить, – поднялся Коваленко. – Могутебя подвезти до университета. Тебе ведь в ту сторону?

Я мелко закивала. Хотя жила совсем в другой стороне, противоположной.

Мы вышли во внутренний двор через какой-то магазин одежды. Там нас дожидалась машина, но уже не та белая японская, а какая-то серебристая. Я неловко полезла на переднее сиденье. К этому привычки у меня не было. В нашей семье машина была только у дедушки, в деревне он возил нас за грибами в оранжевой «Ниве». А в городе ездить в автомобиле приходилось по каким-то невеселым поводам, например отвозя собаку к ветеринару. Мама просила соседа, и это всегда было неудобно. На такси я не каталась, не было нужды, город маленький. В общем, в машине я не знала, куда деть руки. Поправляла юбку: не слишком ли высоко задралась?

– Пристегнись, – скомандовал Коваленко.

Я засуетилась, отыскивая ремень. Коваленко наклонился ко мне, выдрал ремень из-под моей юбки и сам его застегнул. Я заволновалась и стала смотреть моему водителю куда-то в коленку. Стройные ноги в белых брючках. Что за ерунду мы про него выдумывали, маленькие жестокие дуры. Какой породистый дядька!

– А в тебя, Танечка, уже, наверное, мальчики стали влюбляться? – продолжал Коваленко в своем духе.

Я неопределенно пожала плечами. Вроде того, что – наверное, я не в курсе. На самом деле никто признаний, конечно, не делал.

Как загипнотизированная, я смотрела на его часы. А вдруг сейчас эта мужская рука потянется к моему бедру?

Мы ехали по Гагарина.

– А вот мое кафе. Можно как-нибудь поужинать вместе.

Ни фига себе! «Мое!» «Кафе!» Вон чё у людей бывает! Я занервничала. Это как – идти в кафе с мужчиной? Надо одеться как-то прилично, наверное. У Белки что-нибудь попрошу. А может, и накраситься надо? Я же не умею.

– Только не думай, – добавил Коваленко, – что я на тебя впечатление хочу произвести.

– Да я и не думаю.

А думала я вот что: интересно, а есть у него жена? Если есть, то как мы будем ужинать?

Около университета он меня высадил, на прощание поцеловав в щеку. При этом очки прилипли к моему лицу и получили жирный отпечаток. Я сняла и протерла. Прошла несколько шагов и открыла титул новой книжки.

«Шел дождь. Наверное, к счастью», – писал мне поэт.

Утро у меня теперь всегда позднее. Я никак не могу проснуться, перевожу будильник с восьми до полдевятого, с полдевятого до девяти – ну и так далее, пока уж совсем не становится ясно, что на работу я опоздала.

Когда мы жили с Коваленкой, утро наступало очень рано. Я вскакивала и бежала в душ. Потом прыгала к нему в постель, где Ковален томился со своей утренней эрекцией. Во время утех у меня успевали высохнуть волосы.

Взбодрившись, я летела на кухоньку, варила овсянку, мыла сухофрукты. Накрывала на стол, сама уже соображая, а чего я такого приготовлю на ужин. Сроду не умела готовить, а тут освоила голубцы и фаршированные перцы. Даже за котлеты взялась! Нужно же Ковалена кормить! Шутка ли дело семейная жизнь! Надо соответствовать. Вот, кажется, все и налаживается…

Рабочий день пролетал незаметно, а после я сбивалась с ног: ждет ведь! Весь уже извелся!

И вот я, с курицей в авоське, спешила к дому, двор пересекала чуть ли не бегом. Стучалась. Представляла, как Ковален откладывает книжку в сторону, садится, сует ноги в тапки, идет открывать. По пути он всегда что-то приговаривал, вроде: «И кто это там стучи-и-ится? У нас все дома!»

– Явилась, что ль? Я уж думал, ночевать там останешься! – смеялся он надо мной и начинал раздевать прямо у порога.

Теперь все не так. Жизнь замедлилась, а день опустел. В холодильнике кочан капусты и банка горчицы. Фигли готовить? Я покупаю себе овощей на Сенном рынке и ем салат всю неделю. Варю кашу. Типа, на диете.

На ночь я опускаю жалюзи: на окнах нет решетки, и одной по ночам как-то боязно. Иногда с козырька с грохотом срывается скопившаяся дождевая вода, и я в ужасе вскакиваю с постели: воры! грабители лезут! И потом еще долго не могу уснуть. С одной стороны, жалюзи защищают меня от насильников и убийц, с другой – не дают мне проснуться естественным порядком, от утренних лучей солнца. Я просыпаюсь, как в склепе. И сразу же заворачиваюсь обратно в одеяло.

На работу ехать не хочется.

Но так было не всегда.

Вот когда мои ровесники получали дипломы, я только-только поступила в третий вуз, до этого бросив два. Это называлось, наверное, «поиски себя». Я искала себя на филфаке, потом в Мухе, потом окончательно себя потеряла и вышла замуж за Мишу Орлова, поэта-ал ко голика с буйным нравом и без копейки за душой.

Тогда я вообще из всех этих контекстов выпала – карьера, работа там… Я работала няней, потом продавцом в книжном магазине… Порой мы вообще сидели дня два голодом и пили чай. С сахаром. Кусками. В горле становилось противно, а к вечеру начинало подташнивать.

Когда я поступила в Институт печати, в этот третий вуз, я прыгала до потолка, как будто выиграла счастливый билет.

Ну и что уж говорить про работу! После тупого стояния за кассой (сидеть запрещалось) или торчания в торговом зале, где я все знала наизусть… После этого Алиса Александровна взяла меня в «Пергам»! Ну это вообще было какое-то заоблачное счастье!

Алиса у нас в институте одно время преподавала, там ей меня кто-то порекомендовал, и так я оказалась в маленьком издательстве, в «Пергаме», в должности редактоpa. При всем при том, что на этого редактора я только начинала учиться.

Я на нее чуть ли не молилась. Алиса, во-первых, совершенно роскошная женщина. Ну удивительно просто красивая. Как ярчайшая роза. Когда она заходит в офис, через несколько секунд до меня дотягивается запах ее духов и обволакивает нежным облаком. И хочется в этом облаке сидеть и сидеть, и слушать, что она говорит, и смотреть, как взбивает свои алые волосы, как поправляет оборочки на юбке. Представляю, как себя в этом облаке чувствуют мужчины. Мне кажется, что у Алисы Александровны пятьсот платков, двести палантинов и тысяча браслетов. Я удивляюсь, как она с утра не путается в этом обилии и всегда подбирает бусы в тон сумке, а платочек под цвет глаз. Глаза у нее даже всякий раз по-разному сияют от разного наряда – то зеленым, то голубым.

Во-вторых, Алиса Александровна при трех образованиях и сейчас трудится над докторской. Мне и не снилось.

В-третьих, она бизнес-леди. Ну, бизнес… Я как-то спросила ее:

– А вот тут закон выпустили про малый и средний бизнес. У нас какой?

Алиса развеселилась:

– А вы сами-то как думаете? – И обвела взглядом наш маленький офис, где между трех столов и завалов с тиражами осталась узкая тропинка. А за шкафом еще сидит Арсений, наш цветокорректор.

Да, издательство небольшое, но заказы не переводятся, и это в условиях кризиса на книжном рынке! И Алиса все это тащит на себе. Она у нас и швец, и жнец, и на дуде игрец. Она ищет заказчиков, ведет переговоры. На ней вся документация. Она рулит процессом, говоря, кому и что надо делать. А это не так-то легко при том, что наш дизайнер Илья сидит не с нами бок о бок, а в Эрмитаже. Там у него основное место работы. Она же сама вычитывает книжку перед сдачей до двух часов ночи. Иногда садится верстать, если Илья занят чем-то другим. При этом она умудряется переносить капризы заказчиков, учитывать похмельный понедельник Арсения, уговаривать Илью поработать в выходные. И терпеть мои ляпы. А иногда даже подкидывает премии.