Осторожно, стремясь ничего не потревожить, нигде и никак не задеть, держа наготове когтистую лапу, Уолкер сошел с нижнего яруса, ступил на продырявленное твердое дно. Все еще ничего не видя дальше жалких трех сантиметров и алтарной настенной тени, вслепую поплелся вперед, ощупывая подошвой почву, быстро отпрыгивая назад, если чувствовал носками да забранными в кожу пальцами, что несущей опоры больше нет, а холодный дым снова и снова пробовал сыграть злую шутку.
По ходу его продвижения кристаллический туман, окутывающий сферическим коконом пространство, понемногу сместился, отполз влево, и Аллен, непроизвольно скосив в сторону взгляд, рассмотрел вдруг высокие перечни исцарапанных доломитовых колонн, подпирающих свод потолка. Выдохнул клубок телесного пара, поежился, с сомнением прищурился, на миг уверившись, будто что-то вот там, в каменном лесу, как будто бы разобрал - не то движение, не то колебание воздуха, не то чью-то порванную юркую фигуру...
А в следующую же секунду ощутил, что нога его, самоуверенно сотворившая новый расточительный шаг, никакого пола под собой больше не отыскала.
Нервной судорогой дернулся лицевой нерв, приоткрылся для быстрого ругательства рот; взметнулись, в попытке остановить падение, руки, но притяжение уже брало свое, притяжение надавило на плечи, навалилось неподъемным габаритом в спину, и Аллен, кривясь в лице, покрывшись блаженной белизной, с сорванным тихим вскриком полетел головой вперед в поймавшую его волчью яму, тут же ощущая, как кожу обхватывает невыносимо заледеневшая вода, пропитанная привкусом настолько горестно-гадким, настолько для него и его организма чуждым, что в рот тут же набежала выплеснутая кишечником рвота, просочилась, пока он барахтался, сквозь зубы, поплыла желтыми разводами переваренной наполовину пищи по прозрачным рябям...
Спустя еще один секундный обрез Аллену, беспорядочно бьющемуся от скрутившего тело шока, вдруг почудилось, будто на дне выжигающей глаза ямы промелькнула свернутая эмбрионом детская фигура, будто мазнули по вакууму измененного водорода волосы, и сердце, скорченное ужасом еще более холодным, чем жидкий криоген, немедленно напитало силой левую руку, тут же вынырнувшую на поверхность, ухватившуюся сгибами когтей за каменную кромку, подтащившую следом и руку правую, трясущуюся от мороза и сковавшего мышцы испуга.
Аллен, ни черта больше перед собой не видя, кроме садящегося на голову дымного газа в стеклянных блестящих снежинках, скользя пальцами по легкой полупрозрачной настовой льдистости, кое-как прополз наверх, ударился о камень лбом и подбородком, выкряхтел сорванное проклятие, полумертво забил коленями и ногами. Кое-как оттолкнулся теми от обшарпанного подводного борта, вонзился когтями в камень с новой уставшей силой, кроша тот к чертовой матери эпицентром хрустнувших трещин, и, подняв в стыль облако перемолотой пыли, забившейся в нос, переложив весь вес на левую руку, все-таки выбрался обратно, свалившись наземь бессильным полуживым мешком с округленными глазами, влажным кашлем, мерзостной водой на языке и полностью вымокшей формой, которая, конечно, воду-то отталкивала, но все равно налипала неповторимой тяжестью того маленького просчета, что вода в канаве была вовсе никакой не водой, а на черт поймешь какие физрастворы священные одеяния, как оказалось, не рассчитывались.
Он долго валялся там, долго выхаркивал проглоченное пойло, долго вытирал о меховую накидку саднящий язык, долго отряхивался от сползающих по телу медленных многовесных капель. После - долго пятился задом, ошпаренно отдергиваясь от каждой встречной дыры и пытаясь уверить рассудок, будто никакого ребенка там на дне не было, будто ему просто показалось, будто все это игра воспалившейся фантазии...
А когда все-таки куда-то отполз, когда более-менее поостыл и, ощутив легкий нервирующий напор, чутко вывернул за плечо да вскинул голову, пробиваясь серым взглядом за раскрывшийся окнами туман, то вдруг обнаружил среди бревенчатых колонн, на которые подсознательно и держал спасительный путь, знакомого уже мальчонку, таращащегося теперь на него с немножечко пришибленным выражением вытянувшегося лица.
Мальчонка - все та же молочная лагерная униформа, набухшие от крови бинты по рукам и ногам, росчерк пролитых на бетон капель, черная растрепанная гривка, синие распахнутые блюдца - неуверенно шевельнул губами, приопустил брови, приподнял вздорный подбородок, нахмурил лоб...
Поймал сорванную, калеченную, но по-своему теперь искреннюю улыбку вымокшего Уолкера и, не отыскав для той по собственным меркам ни единого оправдания, тихо, с напором и раздраженным укором спросил:
- Ты что, еще один псих...?
Аллен добродушно хохотнул. Перевернувшись на четвереньки, по-собачьи отряхнулся, прополз так с несколько метров, не особенно горя желанием еще раз подниматься на ноги в опасной близости от хитрого дырявого местечка, и лишь когда ямы-пропасти остались позади, а туман-мороз, поналипнув на стекающие волосы, нехотя разжал пальцы да оттек обратно, вовсе не встал, а сел на задницу, смущенно потормошив себя когтями за выжатый загривок.
- Почему «еще один»? - спросил, наблюдая за настороженным, вот-вот готовым рвануть мальчишкой из-под седины подрагивающих в холоде ресниц. Зубы истово стучали, тело сквозило, бетон дышал холодильником, и Аллен прекрасно видел, что и мальчишеская кожа синела от пониженной температуры, что и его нижняя челюсть не сходилась с верхней, пока сквозь бинты продолжала и продолжала сочиться кровь. - Здесь их что, так уж сильно много? Сумасшедших людей?
Мальчишка неуверенно оглянулся. Покосился туда, покосился сюда, еще раз окинул Уолкера пристальным задумчивым взглядом, как будто пытаясь прийти к единогласному с самим собой решению - доверять или не доверять. Что в конце всех концов придумал - непонятно, зато, помешкав, выдал:
- У меня бывают билатеральные ассоциированные галлюцинации. По крайней мере, они это так все время называют.
Аллен с искренним непониманием сморгнул оставшуюся в складочках век воду, приоткрыл рот, пытаясь переспросить или хотя бы уточнить, но мальчишка, как будто и без того все прекрасно поняв, тут же пояснил сам:
- Иногда я вижу, как здесь шляется наглая паскудная баба, которой как будто бы нет и быть здесь никак не должно. А еще цветы - здесь иногда повсюду распускаются чертовы цветы. Розовые лотосы. Очень яркие. Я тоже проваливался туда, - кивок в сторону морозящих дырок, - когда пытался их всех догнать. Им-то хоть бы что, шатаются себе спокойно по воздуху, летают, зависают, проходят сквозь... Что ты вообще здесь делаешь, придурок? Я думал, ты уже давно свалил вместе с теми идиотами.
Кнопочки-винтики чужого настроения переключились настолько стремительно, что Аллен даже не сразу за ними угнался. Все еще крутя в голове невыговариваемые галлюцинации, повторно приоткрыл рот, тряхнул головой, выбалтывая из ушей гадостную липкую воду. Тихо, но почти решительно выговорил:
- Как видишь, никуда я не свалил.
- Почему это? И где они тогда? Неужели вот так взяли и отпустили тебя обратно? Хрен я тебе поверю: эти уроды тут даже крысам бегать не дают, все боятся, что кто-нибудь что-нибудь запрещенное пронюхает, - предупредили его то ли с угрозой, то ли с намеком, то ли попросту на всякий случай, так и продолжая стоять в тени да придерживаться каменистого бока разделяющей колонны.
