- Что... случится...? С кем...?

      Аллен не понимал, а руки почему-то холодели, руки почему-то стекали промозглыми капельками, в пальцах таял заснеженный лавровый венец, хоть никакого венца в тех отродясь и не было.

      - С тобой, идиот, и черненьким мальчонкой – уж прости, не запомнил его имени, да и негоже как-то по нему после всего хорошего называть. Я же только что сказал, чем ты вообще слушаешь? А случится шмяк. Бряк. Бай-бай.

      - «Бай-бай»...? Какой еще бай-бай?

      - Обыкновенный бай-бай. Вероятно, немного грустный, как тому и подобает. Да. Если только ты не поторопишься, не прекратишь просиживать до дырок задницу и не устроишь им всем на память большой бум. Замечательным прощальным подарком, так сказать.

      - Большой бум...?!

      - Да прекрати ты все за мной повторять, тупица! Господи, что с тобой пошло не так? Почему именно я должен был становиться чертовым учителем чертового имбецила?- Аллен бы с радостью сказал, что не знает, что у него вообще никакого учителя в жизни быть не должно, но рта – то ли к сожалению, то ли к счастью - раскрыть не успел; чужая рука, абсолютно к тому же невидимая, вынырнула из пустоты и, ухватившись пальцами за его горловину, с силой дернула навстречу, отчего мальчишка слетел со стула, стукнулся лбом обо что-то твердое, хотя продолжал видеть перед собой один только умирающий воздух. Глотнул обжегшимися легкими мерзостного душка подтухшего хвощового пойла да гнилостного разложившегося дыхания. - Слушай сюда, шкет, понял меня? Сейчас ты – вовсе никакой не ты. Настоящий ты - там, на морговом столе, и из тебя в скором времени собираются вырезать все непригодные частицы, забрать твою Невинность, сжечь, как улику, тщедушную неопрятную тушку, а после попытаться передать твою силенку кому-нибудь еще, кто будет служить им заведомо больше. На инстинктивном, так сказать, уровне. То бишь того, кто без мозгов, сечешь? Промедлишь еще немного – и прощайся и с собой, и с мальчишкой. Тот ты, который ты сейчас - всего лишь чертова защитная проекция, которую очень некстати выстроил твой мозг, пытаясь защититься от не слишком пришедшейся ему по вкусу реальности. У тебя есть еще... - голос ненадолго прервался, рука приотпустила глотку. Зашуршала ткань, будто незримый человек поглядел на часы, а потом, оправдав догадки, сообщил зычным заискивающим голосом с ореховыми нотками вообще ни разу не оправданного больного веселья: - Я ошибся. Времени у тебя больше нет. Так что заканчивай здесь и возвращайся обратно. Немедленно. Хватит уже твоих принципов, принц ты наш замороженный: как вернешься - положи всех, кто будет крутиться возле тебя; не научишься убивать за то, что тебе дорого, потеряешь все, что мог бы получить и сберечь. Не расстраивай ни меня, ни Господа Бога, малек: никому твои бессмысленные жертвы во имя высшего блага не нужны.

      Аллен действительно не понимал, но слушал, как завороженный, и когда голос ненадолго прервался, чтобы дохнуть ему в ноздри смоляным маслом да поинтересоваться, внимательно ли он слушает, мальчишка поспешно кивнул, не потратив на раздумья или споры ни одной лишней секунды.

      - Вот это молодец. Тогда запоминай дальше: как только ты откроешь глаза - положи того гада, что будет пытаться вколоть тебе иголочку. Иголочка та непростая, и если помедлишь - уснешь обратно, только попадешь уже туда, где мне до тебя не добраться. Хотя бы до тех пор, пока я сам не сдохну, чего я делать ни в близком, ни в далеком будущем не собираюсь – можешь счесть это за некую блажь или вот принцип. Принцип мне нравится даже больше. Это ты тоже понял? - Аллен кивнул. - Вижу, понял. Умница. Теперь идем дальше. Как только разберешься с ним - разбирайся со следующими. С ними можешь и немного потолковать, но увлекаться не советую - времени все еще не прибавилось: пока мы с тобой здесь чешем языками - твоего мальчишку готовятся убрать. Я уж не знаю, имеются ли у Вторых обычные души, гарантирующие счастливое воссоединение вовне, так что советую на всякий случай не проверять. В комнате, где ты очнешься, находится бак с жидким кислородом и несколько иных занятных приспособлений – объяснять тебе по пальцам будет немного нечестно, да и, думаю, сообразить, что с ними делать, ты сможешь и сам. Сможешь же?

      Аллен сморгнул. Непонимающе провел по губам языком, поморщился от окутавшей те сигаретной гари, закашлялся ударившим в лицо дымом, спровоцировавшим приступ пересекших железную грань слез...

      - Сделай бум, тупица. Бум.

      - Бум?

      - Бум. О том я и толкую. Подорви все к чертовой матери на воздух. Никакого подразделения, никакой лаборатории, никаких Вторых, никакой скотобойни. Подорви. Пусть ищут настоящих людей, а не насилуют мертвецов – некрофилия, знаешь ли, никогда не приходилась мне по душе. Не хватает в ней, что ли, эстетики… Так что бум. А после - хватай мальца и не медли, вали. Не в Орден, не к нашим дорогим экзорцистам, а просто куда-нибудь вали. Жить вали. Этому я и пытался тебя научить, безмозглый ты ученик...

      Аллен, откашлявший из горла комок пыльной гари размером с беременную мышь, начал смутно, но вспоминать, понимать, сжиматься изнутри липкой пеной набежавшего страха, давшего протечку из главного сердечного клапана, но едва ему стоило пошевелиться, как чертов учитель, пожелавший на этот раз не показывать наглой рыжей морды, развернул его за схваченную шкирку, толкнул в спину, отвесил под задницу болезненного пинка тяжелым кованым сапогом...

      И пока Уолкер рычал, пока матерился, ругался и выл, не в силах остановить завертевшей его инерции, пока пробивал головой иллюминатор и пробкой пролетал между зажженных в сумерках эркеров да склонившихся над библиями капелланов, пока хватал ртом озимый ветер и тушил окурками слезы, на ухо его, преследуя летным рыжим ястребом, все нашептывало и нашептывало сигаретно-осеннее, корчащееся да смеющееся над удивленными китайскими старушками:

      «Бум, тупица. Сделай бум.

      Бум».

      - Может, ему стоит подключить хотя бы капельницу...?

      - Ты издеваешься, или как? Знаешь же, что за нарушение приказов мы вылетим отсюда быстрее, чем даже за воровство: и ладно бы еще просто вылететь – так не отпустят же, самих на опыты пропустят… Не делай вид, будто не знаешь! Слышал, что сказала Тви Чан? Усыпить, парализовать и изъять Невинность вкупе со всеми жизненно важными органами, пока тело еще сохраняет остаточную дееспособность. Следовательно, последним извлекается сердце, первым - мозг. Так что убирай отсюда свою чертову капельницу, для чего ты ее и в самом деле приволок, идиот?! Я же сказал, что мы не спасти его пытаемся, а убить!

      - Но он же... это же живой… экзорцист...

      - И что с того, что экзорцист? Мало мы их, что ли, повидали?

      - Немало, но… он же еще живой… и я просто не понимаю...

      - Чего еще ты не понимаешь? Господи, говори быстрее или затыкайся и не смей больше раскрывать своего тупого рта! Не видишь, что я и без тебя нервничаю?! Думаешь, раньше мне приходилось кого-то потрошить?! Вскрывать? Резать? Почему только в пару должны были назначить именно тебя?!