Аладдин побежал к матери и сказал ей все, что велел магрибинец, но мать рассердилась:

      - Ты только и умеешь, что смеяться надо мной. У твоего отца не было брата, откуда же у тебя вдруг взялся дядя?

      - Как это ты говоришь, что у меня нет дяди! - закричал Аладдин. - Этот человек - мой дядя. Он обнял меня и заплакал и дал мне эти динары. Он завтра придет к нам ужинать.

      На другой день мать Аладдина заняла у соседей посуду и, купив на рынке мяса, зелени и плодов, приготовила хороший ужин.

      Аладдин на этот раз весь день просидел дома, ожидая дядю.

      Вечером в ворота постучали. Аладдин бросился открывать. Это был магрибинец и с ним слуга, который нес диковинные магрибинские плоды и сласти. Слуга поставил свою ношу на землю и ушел, а магрибинец вошел в дом, поздоровался с матерью Аладдина и сказал:

      - Прошу вас, покажите мне место, где сидел за ужином мой брат.

      Ему показали, и магрибинец принялся так громко стонать и плакать, что мать Аладдина поверила, что этот человек действительно брат ее мужа. Она стала утешать магрибинца, и тот скоро успокоился и сказал:

      - О жена моего брата, не удивляйся, что ты меня никогда не видела. Я покинул этот город сорок лет назад. Я был в Индии, в арабских землях, в землях Дальнего Запада и в Египте и провел в путешествиях тридцать лет. Когда же я захотел вернуться на родину, я сказал самому себе: «О человек, у тебя есть брат, и он, может быть, нуждается, а ты до сих пор ничем не помог ему. Разыщи же своего брата и посмотри, как он живет». Я отправился в путь и ехал много дней и ночей, и наконец я нашел вас. И вот я вижу, что брат мой умер, но после него остался сын, который будет работать вместо него и прокормит себя и свою мать.

      - Как бы не так! - воскликнула мать Аладдина. - Я никогда не видала такого бездельника, как этот скверный мальчишка. Целый день он бегает по городу, стреляет ворон да таскает у соседей виноград и яблоки. Хоть бы ты его заставил помогать матери.

      - Не горюй, о жена моего брата, - ответил магрибинец. - Завтра мы с Аладдином пойдем на рынок, и я куплю ему красивую одежду. Пусть он посмотрит, как люди продают и покупают, - может быть, ему самому захочется торговать, и тогда я отдам его в ученье к купцу. А когда он научится, я открою для него лавку, и он сам станет купцом и разбогатеет. Хорошо, Аладдин?

      Аладдин сидел весь красный от радости и не мог выговорить ни единого слова, только кивал головой: «Да, да!». Когда же магрибинец ушел, Аладдин сразу лег спать, чтобы скорее пришло утро, но не мог заснуть и всю ночь ворочался с боку на бок. Едва рассвело, он вскочил с постели и выбежал за ворота - встречать дядю...

      Когда Уолкер замолк, закашлявшись сухой песчаной слюной, проскользнувшей в горло, как живущая в магрибинских краях эфа, Юу встрепенулся, поднял глаза, приобретшие сейчас оттенок кованой стали. Задумчиво поглазел, но, поняв, что экзорцист так же молчаливо смотрит на него ответом, приподнимает брови и явно ничего больше просто так рассказывать не собирается, чуть недовольно пробормотал:

      - И...? Дальше-то что? Стал он этим торговцем или нет? Купили ему одежду? Что не так с этим чертовым дядей – он все-таки дядя или как? Кажется ведь добрым… А принцесса твоя где? И джинн, хоть я и понятия не имею, что это за чертова штука? И где его дворец? Ты чего вообще остановился, если ничего из этого не прочитал? Я дальше знать хочу!

      Уолкер, выслушавший все до конца, сдувшегося шебутным летучим карнавальным шариком, не без удовольствия просиял. Потянулся в спине, проклятый садист, заиграл мышцами-суставами, и уже после, наклонившись чуть ниже нужного, чтобы коснуться свисающими прядками челки быстро отпрянувшего Юу, заискивающе прошептал:

      - Конечно, все это случится. Только, к сожалению, чуточку позже: история длинная, за один раз ее так просто не расскажешь, да и у нас с тобой нет столько свободного времени, чтобы столь бездумно тратить его на познавательное, интригующее, но все-таки слишком дорогое сейчас чтение. Мы отдохнули, теперь пора продолжать двигаться дальше, чтобы побыстрее убраться отсюда прочь: если же не получится так быстро, как я надеюсь, то мы с тобой попытаемся сделать еще один привал и раздобыть где-нибудь воды, но до этого попытаемся выбраться на волю на едином рывке, ты согласен со мной, славный?

      Нет, мальчишка был наглядно недоволен и стремлений его ни разу не разделял: железные глазищи глядели с обозримым укором, трепеща под воском длинных привлекающих ресниц, как резные агаты в глазах терракотовых восточных солдат из темного сонного подземелья журавлиного клана минувших дней.

      - Нахрена тогда вообще было начинать ее читать? - обиженно брякнул он, стискивая в кулаки нетерпеливые пальцы. - Поиздеваться или что? Как будто не соображаешь, что без тебя мне ее хрен кто прочитает дальше...

      Осознание незавершенности впервые рассказанной истории его, не верящего в совместный счастливый исход, болезненно расстраивало, проснувшееся само по себе заскребшееся любопытство бесило, и мальчишка, сам не понимая, что попался на ловко заброшенный шутовской крючок, с головой проглотив предложенную наживку, все думал и думал об этом чертовом Аладдине, его виноградниках, внешности которых не представлял, подбитых воронах, карканья которых никогда не слышал, и дорогих одеждах, красоты которых увидеть, сидя в своей клетке, не мог. Думал, что тоже, наверное, хотел бы стать обладателем такого вот сверзнувшегося с небес заботливого дядюшки-спасителя, а потом, ошарашенно смаргивая, понимал, что дядюшка этот уже и так пришел, и так протянул ему руку, пусть и без перстней, зато с полным карманом непредставляемых прежде чудес: вон, сидит волшебный седой дядюшка, пророчит все на свете подарки, лукаво щурится, лапает его за плечи да макушку, будто сквозь череп да кровь слышит, о чем неудавшийся бескрылый апостол размышляет.

      - Я с удовольствием прочту тебе ее до конца, хороший мой, - опустив ему ладонь на затылок, пообещал вдруг серебряный дядюшка, нахально перебирая кончиками пальцев мягкие нежные волоски, послушно льнущие в дарующую тепло лодочку. - Если ты отправишься со мной дальше и больше не будешь думать о том, чтобы бросить меня и сбежать обратно, я прочту ее тебе, как только мы отыщем для нас свободу. В первый же день, в первую же ночь: перед тем, как ты устроишься спать, я буду бесконечно долго читать тебе под светом звезд или свечных огней. Ее и тысячи других историй: об ангелах в белом и нимфах моря, о крылатых львах и женогрудых сфинксах - я расскажу тебе о них обо всех. Столько, сколько тебе захочется слышать. И, возможно, даже когда-нибудь сумею показать, если ты согласишься отправиться со мной в новое, сотканное только для тебя и меня, путешествие...

      Юу, отчаянно теперь желающий поверить, но все еще до конца не могущий этого сделать, закусил от досады нарциссовы губы. Покосился на Уолкера, на призывающую книгу на его коленях, на разбросанные по полу книги иные, серые простыни, струящиеся пылью и пустотой трубы, уводящие обратно на те этажи, где вечные шприцы, кровь, разодранная кожа, сломанная кость, остановившееся предсмертным течением сердце...