- Ну... допустим...
- Чего «допустим»?! Можешь ты нормально говорить, идиотище?! Я тебя не понимаю! Ты это специально?!
- Допустим... пришел я… за тобой, - на пробу брякнул Аллен, совсем и ни разу не обижающийся на грубый язычок, черт знает где понабравшийся бродячих вульгарных словечек...
И тут же узнал, что просчитался, ответ дал в корне не верный.
Дьявол!
Мальчишка, переварив услышанное лживое признание, ощетинился на загривке мелкими колкими волосками, покрылся бледной шлифованной злобностью. Чертыхнулся, тут же сплюнул к ногам опешившего Уолкера метким сгустком слюны. Грязно утер маленьким кулаком рот, после чего, напрягшись готовой рвануть пружинкой, запахнув заведенным мотором при перенагрузке, поспешным армейским шагом пробился мимо хлопающего глазами Аллена, озлобленно и ощутимо вмазал тому острым локтем в бедро и уже на ходу, не поворачивая головы, с пеной у рта рыкнул:
- Никого более тупого они прислать не могли, да? Считают, будто я настолько дерьмо, что со мной даже такой вот идиот теперь справится? Ну? Что ты там застрял, проклятый седой придурок? Тащи сюда свою задницу, веди меня, куда нужно! Или ты думаешь, будто я сам пойду?!
- Но... я...
Чем дальше, тем больше Аллен погружался в замешательство, понятия не имея, что ему следует делать, как выпутаться из собственного вранья и куда эту сумасшедшую мелюзгу отвести.
- Я, если ты сам не соображаешь, чертов кретин, вообще туда возвращаться не хочу! Кто бы захотел, а?! Тупой ты ублюдок…
- Погоди! Погоди ты, я вовсе не...
- Думаешь, это так приятно, да?! Сам бы попробовал хоть раз сдохнуть! Какого черта никто здесь не понимает, что сдыхать больно и страшно, даже если ты потом воскреснешь снова?! А если не воскреснешь?! Что тогда?! Сколько ваш идиотский Бог будет это терпеть, тупые вы люди?! Однажды ему надоест жать свою кнопку и возвращать меня обратно! И тогда я уже с концами сдохну, понятно тебе?! Черт...
То ли решив, что слишком заговорился, то ли попросту окончательно разбесившись на так и продолжающего торчать в биостазе бесполезного идиота со шрамованной рожей, мальчонка резко смолк, стиснул пальцы в кулачки, перешел с шага почти на рысящий бег, слепо налетая на стены, отталкиваясь костяшками-локтями и уносясь прыткой маленькой крыской вверх по коридору. Заслышав за спиной торопливые догоняющие шаги, решил, наверное, что недалекий заторможенный чужак соизволил, наконец, заняться проклятой работой, а потому скорость заметно сбавил, грубо зашаркал ногами, сгорбился в худом позвонке...
И с брызнувшим через кромку глаз удивлением вскинулся, когда седой, налетев со спины, ухватившись за левое запястье, спокойно обхваченное и сжатое двумя жесткими пальцами, вдруг дернул его, остановил, наклонился с какого-то черта на прежние корточки, уставившись глазами в глаза так серьезно и так белым-бело, что у мальчишки даже не нашлось лишних слов незамедлительно отправить его к черту или еще куда-нибудь по излюбленному общедоступному адресу.
- Ч-чего...? - непослушными губами осторожно выговорил он. Скосился на пойманную руку. Слабо-слабо той пошевелил, но вырывать не стал, оставив, как есть. - Чего тебе все нужно, чудила...? Обычно никто такой ерундой не страдает. Просто берут меня, ведут, оставляют там и все…
- Я... - Аллен все еще хотел произошедшее объяснить, но почему-то по-новой растерялся, почему-то вдруг подумал, что ему показалось, что лицо у мальчонки вовсе не белое, а гладкое, покрытое разбавленной с березовым соком гуашью, как у дорогой китайской куклы. Кожа - будто эмаль телесного цвета, бело-кремовая, нежная, короткий нос с трепетными розовыми ноздрями, обведенный голубоватой тоской опущенный рот. Приглядевшись пристальнее, ближе, Уолкер вдруг ясно осознал, что так нелепо и так по-дурацки ошибся и еще кое в чем: под распахнутыми глазами, заточившими в себя затравленность пережившего слишком многое немощного старика, собрались влажные темные мешочки, веки припухли, еще помнили вкус недавно пролитой соли. - Послушай, я не очень понимаю, что здесь такое происходит, но...
- «Но»? – поторопили его.
- Я вовсе... как бы это поточнее объяснить... не собираюсь тебя никуда вести. По крайней мере, уж точно не туда, куда ты так не хочешь – а я вижу, что ты не хочешь - идти, - торопливо добавил он, страшась вконец запутать и без того перегруженного, кажется, мальчишку.
Тот шевельнул губами, открыл и снова закрыл рот; точеное личико вдруг сбавило резкость, угловатость, одичалые животные черточки, сделавшись полуспокойным, наивным, невинным, будто охваченным искусственной амнезией на заданный промежуток игривого времени.
- Тогда что ты... пытаешься сделать... со мной?
- Я... я как будто бы и сам до конца этого не знаю... - Аллен нервно и тихонько хохотнул. Взъерошил себе волосы на макушке, ненароком заглянул вниз, впервые заметив, что на бинтах-марлях, сковавших худенькие мальчишеские ноги, розовым марганцем просвечивают растекающиеся прямо сейчас, в этот чертов момент, влажные пятна, медленными тряпичными каплями стекающие к лодыжкам и парусиновым черным туфлям на плоской балетной подошве. Внутри Уолкера похолодело, треснуло крохотными микрочипчиками, загудело сбойнувшей системой. - Откуда это у тебя...?
Мальчишка как будто бы не понял, как будто бы нахмурил брови и прицокнул пересохшим языком, с удивлением поглядел вниз.
Тут же побелел, тут же попытался отшатнуться, когда понял, что дурная седая морда собирается делать, но не успел; Аллен, протянув руку, крепко ухватился за икру, тоже без всяких проблем стиснув ее в ладони, потер подушечками пальцев, словил на кожу просачивающуюся через марлю густую кровь.
- Эй... Эй, ты...! Отпусти меня! Отпусти меня, понял...?! Какого черта ты удумал вытворять, маньяк двинутый?! Отпусти! От...
- Замолкни! С какого черта я должен отпускать?! У тебя же все ноги в крови, идиот, а ты разгуливаешь здесь и делаешь вид, будто все в полном порядке! Будто все так и должно быть!
Мальчишеская рука, только-только намеревающаяся ухватиться за клок высеребренных волос и хорошенько тот ощипать, так и застыла в вакууме, удивленно распахнув дрогнувшие пальцы-гребешки.
Глаза, поймав чужой фокус и не отразив, а впитав дождливое серебро, замерцали индиговым полонием с радиоактивными урановыми прожилками.
- И... и что, что кровь...? – недоуменно переспросил мальчонка. Он действительно не понимал, он привык, что кровь - самое приевшееся, самое обычное явление, куда обычнее, чем когда она сидит внутри, как у других, а не льется да щиплется снаружи. Он правда к этому привык: зажила рана - значит, самое время ударить по шраму раной новой, повторной, бесконечной в череде. - Это... нормально...
- Да в каком месте это нормально?! – скривив губы, рыкнул чудик со шрамом. - Не вижу ни черта нормального, понял? Из тебя ее такими темпами сейчас вытечет больше, чем в тебе вообще есть! - Руки, обретя слишком большую наглость и слишком большую власть, ухватились стянувшимися железными пальцами за плечи, подмяли мясо и тонкую кость. Оставили, наверное, багряные синяки, и, вконец рехнувшись, притиснули распахнувшего губы ребенка к груди, чтобы снова - глазами в глаза, безбожно проигрывая на первых двадцати секундах навязанных сжигающих гляделок. - Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что здесь происходит. Что они делают с тобой. Понял? Рассказал немедленно, честно, а я пока попробую что-нибудь с твоими ранами сделать, только…
