Сошествие Святого Духа. XVI в. Фреска монастыря Дионисиат

Отец Павел Флоренский говорил, что учение о Троице есть крест для человеческого разума. Мне кажется, что именно разум быстрее всего справится с этой антиномией. Догмат о Троице так тяжко усваивается совсем по другой причине. Наш личный опыт властно и убедительно доказывает нам, что – так не бывает! Не живут так люди! Может быть, раньше и были какие-то мирные времена и какие-то народы были способны выстроить общество во образ Святой Троицы, но мы таких ни в истории, ни в нашей жизни не наблюдаем. Но ясно и отчетливо нам дано наблюдать другое – закон распри, розни, вражды и недоверия.

Когда-то давным-давно на земле не было диких животных, а между людьми царило согласие, и все молились одному Богу на одном языке. Но потом что-то страшное случилось, и в мир вошел раздор. Так написано в одном необычайно древнем и длинном шумерском эпосе. Эту грусть о давно ушедшем царстве любви и согласия так красиво передал Мэтью Арнольд:

«Полчища слепцов», битва незрячих – как еще назвать наш мир вражды и недоверия? Мир распри, раскола, противостояния. Эта распря живет в нас со времен утраченного рая. Там мы первый раз попробовали горький плод раздора, и между Богом и человеком пролегла глубокая пропасть. В тот момент, когда человек впервые почувствовал свою наготу, не стыд испугал его, не позор, а взгляд чужого, брошенный на мое тело, – впервые пережитое как мое, – принес и новый опыт раскола между близкими людьми. Взгляд чужого – это взгляд слепца, не способного в ближнем разглядеть брата. Адам и Ева! Первые влюбленные! Самые близкие люди на земле! Но они же познали и первый холод чужого взгляда, их глаза обнаружили ту пропасть, что теперь навсегда пролегает между людьми, между человеком и миром, человеком и обществом, государством и родиной, между странами и народами, языками и культурами, отцами и детьми, демократами и коммунистами, поляками и русскими, физиками и лириками, верующими и атеистами, свекровью и невестками. Холодно стало в этом мире. Холодно и одиноко. Вместо океана доверия – море подозрительности, и, кажется, никаких человеческих сил не достаточно, чтобы преодолеть этот холод разобщения и вражды.

Но однажды люди узнали, что этот неодолимый закон вражды может быть отменен, а прп. Сергий говорил просто и весомо: «Воззрением на Святую Троицу побеждается ненавистная рознь мира сего». Побеждается! Значит, все-таки – побеждается. Эту рознь мы можем одолеть, если жизнь свою будем строить во образ Святой Троицы. Но человеку такое не под силу, только силой Духа Святого это возможно. Вот почему прп. Серафим и сводил всю духовную жизнь христианина к стяжанию Духа Святого. Мы его стяжеваем не для личного совершенствования и прославления. Эта сила – сила любить, сила примирения, жертвы, благодать Пасхи и радости о каждом человеке и «о всякой твари». Господь первым начал собирать людей и показал нам, что это собирание не есть обезличивание, что Богу важно и по-настоящему интересно всё то, что мы любим, что есть часть моей биографии, черта моего лица. Мудрый апостол Павел писал о Боге, Который Христом примирил нас с Собою. Но дело примирения на этом еще не закончилось. Почему должна была случиться Пятидесятница? Что доверил христианам нести в мир Дух Святой, какой силой и даром наградил их? Апостол Павел говорил, что Бог доверил нам нести «служение примирения» (2 Кор. 5:18). Христиане должны взять на себя подвиг по преодолению «ненавистной розни мира сего». А почему это подвиг? Потому что приходится преодолевать эту распрю сперва и постоянно – внутри себя. Не разнообразие причина распри, а живущий в нас грех, и эту болезнь надо лечить. И начинать надо с простых вещей: например, стараться быть учтивым и внимательным, учиться любить людей, слышать их, понимать и изучать их «языки», учиться доносить до них аккуратно и терпеливо свои мысли, стараясь, очень стараясь о том, чтобы они тебя правильно поняли. В даре Пятидесятницы, который каждый из нас получает в таинстве миропомазания, нам дается сила деятельного добра, и силу эту мы можем приумножать, самих себя делая добрее. Мы – скромные, простые люди. Не чудотворцы. Среди нас немного апостолов, очень мало пророков, но мы можем нести служение, которое под силу каждому христианину – служение добра и умиротворения, доброделания и человеколюбия. А любить людей так непросто и еще тяжелее – верить в них. Служение примирения – это крест, это ежедневный подвиг, крест доброты и снисходительности. А иначе как бы вы еще назвали науку любить врагов, благословлять проклинающих и, самое главное, истреблять из этого мира, начиная с самих себя, самый намек на ненависть и злобу, проклятие и злословие? И этот лекарственный зеленый цвет, который отовсюду льется на нас в праздник Святой Троицы, – это напоминание и призыв взять на себя труд любви и доброты, труд миротворца, служение примирения.

Троица Новозаветная с предстоящими Богородицей и Иоанном Предтечей. XIX в. Икона, Тула

Кажется, был слепящий летний полдень. Слишком много света и прохладный ветерок, такой свежий, будто он и не с солнцем, а сам по себе. На старом гомельском кладбище мы стояли у могилы старого гомельского батюшки. Взрослые – в панихиде, а малыши, устроившись между могил, с сосредоточенной серьезностью возводили домики из песка, строили башенки и дорожки. Мне тогда подумалось: сколько людей легло в эту усталую белорусскую землю, скольких она еще примет, и стать песком, которым играют дети, не такая уж и скорбная участь. Из меня слепят пирамидку, засыплют формочку, сделают «пирожок», и я просыплюсь сквозь тонкие детские пальчики. Что ж, охотно доверюсь нежным ладошкам старательных малышей – отрадно приносить пользу и после смерти. Угрюмый датский принц что-то такое прозрел о легендарном воителе: Александр умер и обратился в прах, прах – земля, из земли добывают глину, а глина идет на замазку для пивных бочек. Значит, время от времени бочки замазывают усопшими полководцами.

Пытливый читатель скажет: позвольте, да ведь тут нарушение закона тождества: Александр – не глина, то есть распавшийся прах – это, конечно, его, но не он сам, а значит, замазка для бочки – это не тот, пред кем трепетали народы. Человека нельзя свести к его телесности, и, главное, тот самый субъект действия, носитель имени и биографии, не истлевает, не рассыпается в прах, он где-то и как-то есть, и такой взгляд на посмертную участь далеко не христианское изобретение. Умный и веселый Гораций в знаменитом обращении к Мельпомене изрек: non omnis moriar multaque pars mei vitabit Libitinam – и не пугайтесь меднозвенящей латыни, ведь эту фразу мы знаем с детства благодаря пушкинскому переложению: