Находясь там же, на промысловой палубе, откуда уже исчез лев (на него лили водой из шланга), этот отнюдь не конченый рыбохот, застыл перед таким обыкновенным и волнующим торжеством неподдельной красоты.
— Какое ярило! — словно кто-то воспользовался голосом восхищенного Бича-Раз.
Плюхин остановил взгляд на начальнике рации, вошедшем в ходовую рубку со стороны жилых кают. Судя по выражению лица, безучастного ко всему, у него имелось что-то чрезвычайное.
Начальник рации подал радиограмму — копию полученной начальником экспедиции прибрежных колхозов: засечь время, когда «Тафуин» покинет Олюторский залив.
Старпом Плюхин причмокнул, что заставило Зубакина оторвать взгляд от восточной части небосвода:
— Что у тебя там?
— А, это Находка. Чтоб не соврали мы, что ушли, она поставила нас под контроль. Ну, как это вяжется с доверием? — Чтобы умаслить капитана, он прибавил после своего «Я говорю»: — За них, за окуней-то, дороже платят — не то что за эту закуску, хоть ее полно, до Нового года не вычерпать.
Чуть встревоженный Зубакин прочел распоряжение два раза подряд, покосился на начальника рации: «Что ты приволок мне?» Углубился в текст, но подумал не о том, что нечего делать, надо поворачивать из Олюторского залива, а что Назар будто переманил на свою сторону также Плюхина, предсудкома, Бавина и еще кого-то из матросов-коммунистов, создал антикапитанскую коалицию.
— Старпом! — сказал торжествующе. — Впиши-ка первого помощника в расписание по тревогам…
— Он же вписан! — сказал Зельцеров. А каким развеселым голосом! Угадал то, что готовилось для Назара.
Старпому не хотелось стать пособником в неблаговидном деле.
— Впиши еще, — уперся Зубакин. — Впиши, впиши. Я не шучу с тобой, старпом. Дай только сообразить — кем? Может, своим связным? А что? Это, кажись, идея!
Он задумал погонять Назара на посылках, как мальчишку: проверь, так ли выполнила команду аварийная группа; передай поправку к приказу; вручи уведомление… Чтобы четкость соблюдалась… «Ты, мой заместитель, разделил критику. Для рядовых она в стенгазете столовой, для комсостава — в бюллетене кают-компании. Так гони в том же духе дальше, покажь, как положено подчиняться, чтобы по тебе все равнялись…»
Одинокая мэрээска с немолодой женщиной прекратила рыскать, заходить к «Тафуину» с носа, пытаясь приблизиться. С увеличением расстояния она очень потемнела. Ни капитан, ни рулевой — никто не мог рассмотреть, стоял ли кто у тента или сошел вниз.
Шестой вал
1
Штормило. Намаянный и приободренный Плюхин думал, каким боком к нему повернется рыбалка на новом месте, а также о том, что сдвиги налицо, при Назаре можно жить, знай только разворачивайся, не мельчи… Изготовился проложить последнюю часть маршрута от вершины Олюторки до северных Алеут — упер локти в края свежей штурманской карты, еще не тронутой ничьим карандашом.
Когда «Тафуин» отбросил носом растущий, тянущийся к рубке крутояр, поисковый локатор «засек» камбалу, о чем Зельцеров тотчас же «довел» Зубакина.
Стоило ли брать ее, желтопузую? Мясо водянистое… До свалов с красными кораллами всего ничего, миль двадцать. На них окуни. Плюхин подул в никелированную переговорную трубу…
— Да, да! — рывком, как перед атакой, вскочил с постели капитан, дернул из раструба свисток, только слишком сильно, не рассчитал — порвалась цепочка. Застегивая пуговицы (пальцы сами двигались), он недовольно засопел, потому что не понадобилось кого-то пушить, «брать на притужальник». («Чем опять… первый помощник?.. Нет, мне, понятно, все равно. Хоть чем бы ни занялся. Строит козни?») — Не глупи, старпом, слышь? («Конечно, первому только б не быть под моей пятой. Норовит вывернуться. А я не дам. Ничем не поступлюсь».) Вытряхай из кают добытчиков, гони на ют. А то, понимаешь, они уже… располнели, лоснятся что тебе сивучи на солнцепеке. — Взглянул на щиток с навигационными приборами: курс тридцать два градуса, на тахометре тысяча шестьсот. А что показывает лаг?
Снова отвлек его Плюхин, включил принудительное вещание:
— Я говорю!.. Чья вахта, тралмейстеры? Подготовиться к замету…
Камбала, заслышав над собой бухтенье гребного винта, спешила вылезть из углублений с вулканической присыпкой, отряхивалась на ходу — пускала по боковым плавникам волны, стремилась угодить непременно в середину раскрытого перед ней трала, из него — на продутый всяческими ветрами простор промысловой палубы и дальше, под пронзающую щетку холодного душа. Вроде хотела стать чистой-пречистой, как перед явлением на высший суд, а потом вытянуться во весь рост в новеньких гофрированных ящиках и тем утешить сразу весь экипаж, получающий деньги от «хвоста», то есть от количества и качества улова… Ш-шш, — низвергалась она липкой шевелящейся пастой в приемный бункер, вскоре попадала под нестерпимо яркие плафоны головного цеха, затем на ленту конвейера, ехала к оцинкованному столу, сопровождаемая жестяным выпуклым грохотом волн и лязгом передвигающегося железа, вынуждающим каждого обработчика ссутулиться и втянуть в себя шею, как перед ударом в голову или по голому затылку.
Бич-Раз и Назар молодцевато спрыгнули в кормовой трюм со стенками из тонких труб морозильной установки, осмотрели дощатый настил — настолько ли хорошо вычищен? Вымытой, отсортированной и расправленной рыбе с диковинным, на сторону свороченным ликом предназначалось лежать тут до очередного перегруза, уже расписанной по-сухопутному, по железнодорожным вагонам: в вагоне номер таком-то и в полувагоне номер таком-то… Она не морила себя, нагуливала тело, будучи еще недавно совершенно ничьей, и становилась государственной собственностью, приобрела свойства товара, в недвусмысленной бухгалтерской бумаге из графы «План» перекочевывала в графу «Факт».
Палубников и «духов» первый помощник начал поднимать на помощь производственникам. Сам старался угодить в подвахту с теми, кто почему-либо отставал.
— Никто ничего!.. А разве это нормально? Ничего не предвещает? Того же Плюхина прямо-таки не узнать. Не увивается у моих ног, не заискивает, — раздраженно сказал в пустоту спальни Зубакин, вспугнутый тем, что единство с экипажем вроде перестало существовать.
2
К меридиану большого окуневого промысла приближался Новый год. Нонна творила в кают-компании зиму: развешивала у подволока золотистую бахрому на тонких нитях, а также иней. Только без какого-либо желания… Обессиленно присела перед сугробом в колючих блестках, вслепую переворошила в общей куче игрушечные шишки и кленовые, по-осеннему хрусткие листья.
Рухнуть бы ей на палубу, заголосить. А где б взяла слезы? Все выплакала.
На собрании она сгоряча отказалась поехать на профсоюзную конференцию.
— Ай, да что теперь!.. — выдохнула. — На кого мне пенять? Сама… Не надо бы…
Перед ней предстала Находка, наполовину заслоненная мысом Астафьева, справа — сопка Сестра.
Каким еще могло бы оказаться Ноннино плаванье?
Раздумывая об этом, она вернулась в то время, когда «Тафуин» поравнялся с буксиром баркентины «Секстан». В трехмачтовой, раздетой донага горемыке, она узнала себя, уже как будто ни на что больше не годную, только на слом. Сразу почувствовала, как больно сжалось сердце. Потом, зачем-то скосив глаза, разглядела: рядом, напротив раскрытых дверей кают-компании, появился Зубакин, все тот же — нахал-буксир с неиссякаемым запасом плавучести. Сразу вся подобралась, сказала едва слышно и ненавидяще:
— Тебе тоже необходимо общение? Я, признаться, очень удивлена, Зубакин. Помилуй!
Он побоялся: не разошлась бы, не остановить ее потом. Укорил за строптивость:
— Это не ты сейчас говоришь со мной. Разве не понятно? Только дай срок…
— Ну, что? Что? Хочешь разломить меня надвое, Да? Таким образом, через колено?
Нонна вскочила, прижала спину к переборке. Зубакин же («Что она? Взбалмошная какая!») прошел до своего кресла, но не сел в него, сказал смеясь:
