– Или они постоянно отстраивали станцию! – вмешалась Элсбет. Слух у девушки был хороший. – Мы ведь знаем, как это делается… И что мы можем тут найти? – Она осматривала хижину, где все выглядело совсем иначе, чем шесть недель тому назад.

Это был самый дальний от станции деревянный домик. Мужчины действительно собирались здесь. Они притащили сюда столы и стулья. Миссионерам они наверняка говорили, что не сломали его якобы затем, чтобы в нем можно было отдыхать при плохой погоде. Обстановка в хижине, по мнению Кэт, очень напоминала паб Баркера в заливе Пераки: грубо сколоченные стулья были расставлены вокруг шатких столов, покрытых липкими пятнами от стаканов из-под виски и пива.

– Видите, они здесь собирались, – заметила Кэт. – Конечно, они не станут пить под дождем! Так что давайте осмотримся, может быть, они не только алкоголь тут запасали. Например, мы можем найти продукты или одеяла.

– О да, есть я тоже хочу! – воскликнула Элсбет, принимаясь обшаривать кухонные шкафчики Иды. – Но для начала нужно развести огонь.

– Для начала нужно собрать все ценное, – велела Кэт, в то время как Ида устало рухнула на один из стульев. – Пока это не сделал кто-нибудь другой. Или пока Оттфрид не вручил все оставшееся вашему отцу, чтобы он раздал это «тем, кто больше всех нуждается». Вы только подумайте, а что, если ничего не осталось! Последние дома Санкт-Паулидорфа смыло водой, и теперь есть только то, что скопили миссионеры. А нам предстоит пеший поход в Нельсон. Со всеми женщинами, детьми и… Позвольте, я угадаю! Повозка для лошадей снова стояла в сарае у Ланге! Значит, всем нам придется идти пешком. Под дождем, без еды и палаток.

– Здесь есть виски! – радостно объявила Элсбет. Теперь, когда они оказались в тепле, приключение даже начало ей нравиться.

– Хорошо!

Кэт забрала у нее бутылку и, не обращая внимания на полный ужаса взгляд Иды, открыла ее и поднесла к губам. Сделав большой глоток, она отдала ее Иде.

– Пей! Сразу почувствуешь себя лучше. Если не слишком усердствовать…

– Я никогда еще не пила виски! – заявила Элсбет и жадно схватила бутылку, когда Ида отставила ее, отпив самую капельку. Девушка сделала сразу большой глоток, тут же закашлялась и принялась сплевывать.

– Какая гадость! – фыркнула она. – И мужчинам это нравится?

– Судя по всему, к этому можно привыкнуть, – заметила Кэт. – А теперь выпей еще немного, Ида, оно согревает изнутри, ты все еще слишком бледная от холода. Считай это лекарством – Те Ронга настаивала на этом напитке травы, если удавалось припрятать бутылку. Обычно мы сразу же выпивали виски. Не смотри на меня так, Ида! Вы что, не варили самогон в Рабен-Штейнфельде? Речь шла о двух, максимум трех бутылках. Мы пускали их по кругу, и нам было весело, не более того.

– Я бы выпила вина, – мечтательно произнесла Элсбет. – Или шам-пан-ского.

Несмотря на ужас своего положения, женщины рассмеялись.

– Тебе нужно было родиться в семье помещика, – усмехнулась Ида. – Ты совсем не похожа на жителей Рабен-Штейнфельда.

Элсбет выпятила нижнюю губу.

– Ну, меня там уже и нет! – с довольным видом объявила она. – А Санкт-Паулидорф как раз погибает. Ты же сама сказала, Кэт, завтра мы пойдем в Нельсон! И тогда все изменится!

В бывшей хижине Оттфрида женщины нашли еще две бутылки виски, но продуктов здесь не оказалось. Зато Кэт сумела отыскать столярные инструменты, с помощью которых разбирали домики, и два вощеных куска брезента.

– Это хорошо, из них можно сделать палатки! – обрадовалась она.

– Без распорок? – нахмурилась Элсбет. Она продавала палатки в магазине Партриджей.

– Нарубим веток топором, – пояснила Кэт. – Будет хоть какая-то защита от дождя. А теперь все-таки нужно растопить очаг. Община когда-нибудь да закончит молиться, а потом они, возможно, догадаются прийти сюда. Хотя бы дети должны обсохнуть…

Последняя ночь немецких переселенцев в Санкт-Паулидорфе превратилась в сущий кошмар. Река все же не поднялась до миссионерской станции, но в здании миссии и бывшей хижине Оттфрида, конечно же, не хватало места для семидесяти промокших и отчаявшихся людей. Некоторые семьи, павшие духом и перепуганные до смерти, в ту же ночь отправились в Нельсон. Все прочие, дрожа от холода и страха, забились в оставшиеся у них дома.

Вскоре Иде и Кэт пришлось поспешно выбежать на улицу. В хижине стало нечем дышать. Пар, поднимавшийся от высыхающей одежды, смешивался с запахом пота, ароматами кофе и чая, предложенных миссионерами, а также густого супа, приготовленного женщинами из тех немногих припасов, которые имелись у Волерса и Рименшнайдера. На всех еды не хватало, но Кэт и Ида все равно отказались от нее: обеим было дурно. Наконец они кое-как соорудили себе палатку и спрятались под брезент. Они прижались друг к другу в поисках тепла; Охотник тоже помогал им согреться. Пес сидел в хижине у самого очага и полностью высох еще до прихода переселенцев, и теперь Иду и Кэт согревала его пушистая шерсть. Несмотря на это, ночь была ужасной. Река успокоилась, но дождь лил до утра, а брезент защищал от него плохо. Кроме того, здесь так и не воцарилась тишина. Жители деревни не могли уснуть – некоторые все еще обсуждали, действительно ли нужно бросить Санкт-Паулидорф, другие молились и плакали.

Когда Кэт на следующее утро выползла из палатки, ее тут же стошнило; она чувствовала себя так, словно ее повозка переехала. Кроме того, девушка обнаружила, что за кустами рата, до которых она едва успела добежать, кое-кто прячется. Эльфрида Буше тоже решила использовать их как отхожее место. Женщина ничего не сказала, но ее любопытные взгляды были весьма красноречивы. Если она вспомнит о том, что вчера говорила Ида, и сложит два и два…

– Наверное, съела что-то не то, – извинилась Кэт, прекрасно понимая, что Эльфрида ей не поверила.

Однако, что бы ни думала, о чем бы ни догадывалась Эльфрида, все скандалы и деревенские сплетни были забыты, как только поселенцы увидели Санкт-Паулидорф на следующий день после катастрофы. Даже Элсбет, возненавидевшая долину Маутера с первого мгновения, подавленно молчала, глядя на разрушения со смотровой площадки близ миссионерской станции.

Еще не вся вода ушла из долины, однако состояние домов и полей, от которых она отступила, позволяло оценить причиненный ею ущерб. От дома Ланге остались лишь обломки, дом Брандманнов смыло полностью, на поле между ними лежали трупы двух утонувших коров. Церковь уже было не узнать, только башенка торчала из грязи, наполовину занесенная ею. Под слоем ила виднелись развалины других домов, но спасти их было уже невозможно. Наводнение принесло в долину огромные массы земли. Плодородной земли – однако теперь об этом не стал упоминать даже фермер Фрисманн. Река на этот раз поднялась выше, чем когда-либо. Дорогу от миссионерской станции до деревни полностью размыло, и она стала похожа на ущелье. И думать нельзя было о том, чтобы проехать по ней на груженой телеге, даже пешком там пришлось бы скорее карабкаться, нежели идти.

– Это конец, – прошептал Якоб Ланге и перекрестился. – Нужно возвращаться в Нельсон.

– Да. И задать этому Уэйкфилду! – пришел в ярость Петер Брандманн. – И Бейту. Они ведь знали о том, что здесь случаются наводнения. Они прекрасно представляли себе, что нас ожидает.

– Вы тоже знали это! – сказала Ида. Она была вполне готова к тому, что на нее обрушится всеобщее возмущение и негодование. – Карл Йенш говорил вам, но никто его и слушать не хотел…

– Нам должен был сказать Уэйкфилд! – Петер Брандманн двинулся прочь, всячески распаляя свою ярость, лишь бы не рухнуть в пучину отчаяния и безнадежности. – Он обязан дать нам другую землю!

– Он ведь не сделает этого, правда? – с тревогой спросила Элсбет у сестры.

Они с Францем уже были готовы уходить, в то время как многие женщины еще продолжали плакать и причитать, а мужчины рассуждали, стоит ли поискать в руинах поселка ценные предметы, прежде чем покинуть его навсегда. Ида, дом которой пал жертвой наводнения одним из первых, понимала, что это бесполезно, а Элсбет было совершенно безразлично, что осталось от вышитых одеял ее матери и ее собственного приданого. Ей хотелось уйти как можно скорее.