Ида не улыбнулась, только головой покачала.

– Просто… Если я вскоре не найду кого-нибудь, с кем можно поговорить… то… мне кажется, что я утону… Даже если не случится наводнение.

Кэт мягко обняла Иду за плечи, ощутив сквозь платье, какая она худая.

– Я с удовольствием буду разговаривать с тобой, – приветливо сказала она. – Хотя я не уверена, что действительно говорю на твоем языке. Например, про школу… Я никогда не ходила в школу. И я не знаю, смогу ли я спасти утопающего. В лучшем случае я могу научить тебя плавать. Но языка духов – ни духов этой реки, ни тех, которые мучают тебя, – я не знаю.

Кэт очень скоро поняла, что Ида страдает не только из-за богов и духов. Девушка быстро сделала верные выводы относительно того, почему ее новая подруга выглядит такой ожесточенной и несчастной. С одной стороны, дело было в непомерно тяжелом труде, под гнетом которого женщины Санкт-Паулидорфа едва не падали с ног. Ида, как и другие женщины и девушки, вставала с восходом солнца, готовила завтрак для своей семьи, а затем сразу же отправлялась на поле или в огород. Мужчины были заняты строительством домов, а сельское хозяйство традиционно считалось женским занятием. Только двое из жителей Санкт-Паулидорфа владели на родине большими фермами. Другие кормили свои семьи ремеслом, и для работы в огороде времени у них не оставалось.

Впрочем, в Рабен-Штейнфельде земельные наделы были маленькими, огороды, поля и сады были возделаны уже давно, их плодами пользовалось не первое поколение. Женщины легко справлялись с обработкой этих клочков земли, в крайнем случае нанимали поденщиков, которые распахивали землю или помогали с уборкой урожая. Здесь же каждый поселенец имел двадцать гектаров земли, и всем очень хотелось обработать их как можно быстрее. Поэтому женщинам приходилось даже корчевать участки, а уж посев и прополку они просто обязаны были взять на себя. Лишь немногие мужчины снисходили до того, чтобы хотя бы выкопать дренажные рвы. Женщинам постарше, конечно же, удавалось привлечь к работе сыновей. Сильный тринадцати-или четырнадцатилетний парень уже мог оказать существенную помощь. А Ида была предоставлена самой себе, и еще больше ее сестра Элсбет, которая уже на следующий день после прибытия Кэт и переезда Иды с Оттфридом в новый дом появилась на пороге дома сестры со слезами на глазах.

– Антон ушел! – в отчаянии воскликнула она. – Он вчера поссорился с отцом. Кажется, Оттфрид налил парням… по одной… – Последние слова она произнесла с некоторым сомнением. Элсбет не привыкла к такому в Рабен-Штейнфельде, где алкогольные напитки крестьяне готовили сами и употребляли их в весьма незначительных количествах. – Отец учуял, когда Антон пришел домой. Ну, ты же знаешь отца! Он снова хотел заставить его молиться, просить у Господа прощения и все такое, но Антон восстал против него! – Это тоже звучало невероятно. – Он сказал, что больше не хочет вкалывать на полях, а тут еще эти наводнения… Он не понимает, зачем так надрываться. Кроме того, он не хочет жениться на Гертруде Брандманн.

Кэт вообще перестала понимать что бы то ни было, а Ида громко всхлипнула. Антона Ланге решили женить на старшей сестре Оттфрида еще на прежней родине, однако об их союзе еще не объявляли. Антон всегда говорил, что терпеть не может Гертруду – неприметную, зато очень набожную и послушную девушку. Поначалу никто не принимал его всерьез, и, если бы он продолжал настаивать на своем, отец наверняка не стал бы его заставлять. Однако, заговорив об этом во время спора на другую тему, Антон еще больше разозлил Якоба Ланге. Судя по всему, этот вопрос давно не давал юноше покоя.

– Отец побил его? – подавленно спросила Ида.

Якоб Ланге никогда не бил своих дочерей. Они могли разве что получить символическую пощечину. Но по отношению к мальчикам в семье царила строгая дисциплина. Ида всегда старалась защитить от отца маленького Франца.

Элсбет кивнула. Остальное Ида могла вообразить себе сама. Антон вытерпел порку и отправился в постель, чтобы тайком сбежать среди ночи.

– Он оставил нам записку, – рассказывала Элсбет. – Он будет строить дороги. Или станет землемером, как Карл. Конечно же, отец был вне себя. В том числе и потому, что он упомянул Карла, словно тот стал образцом для подражания. Лично я не думаю, что Антона примут в землемеры. Для этого нужно быть достаточно умным. А Антон… Ну, он написал слово «землемер» с двумя «и».

Ида чуть не расхохоталась. Антон никогда не блистал умом, зато был сильным и усердным работником, и на строительстве дорог он наверняка покажет себя с наилучшей стороны. А накажет ли его Господь за то, что он восстал против отца? Возможно, его ждет лучшая жизнь, а также красивая и покладистая жена вместо набожной Гертруды Брандманн.

Ида не хотела признаваться себе в этом, однако прекрасно понимала брата. А вот для Элсбет его побег в город стал настоящей катастрофой. Прежде отец заставлял его помогать Элсбет в саду и в огороде, рубить дрова или носить воду, уже после того как он выполнял свою мужскую работу. Антон, ворча, делал то, что от него требовали: он понимал, что худощавой тринадцатилетней девочке такой труд не под силу. Теперь же, сказал отец, Францу придется больше помогать по дому.

– А ему ведь всего девять! – причитала Элсбет. – Кроме того, он снова болеет. Я сегодня послала его в школу, просто чтобы избавиться от него. Но, мне кажется, у него жар…

Кэт предложила помощь. Она пообещала осмотреть мальчика после школы и сразу же отправилась на поиски растений, которые должны были ослабить кашель и сбить жар. Элсбет просияла и пошла вместе с ней, что очень удивило Иду. Никогда раньше ее сестра не интересовалась целительством.

А Кэт сразу поняла, чем руководствовалась Элсбет.

– Поговори со мной по-английски! – потребовала девушка, едва они вышли за пределы поселка. – А то я скоро все забуду, хоть и стараюсь повторять слова перед сном и во время работы в огороде. Я хочу знать, как говорить правильно! Ах да, и, пожалуйста, называй меня Бетти!

Очень скоро Франц перестал кашлять, но это не сделало его полноценным работником. Элсбет продолжала в одиночку сражаться с огородом, и отец даже в некотором смысле проявлял терпение. Он ведь и сам понимал, что помощи от Франца немного. Зато Оттфрид подгонял Иду и ругался, если плоды ее труда не соответствовали его ожиданиям.

– У моей матери уже давно проклюнулся горох! И картофель посажен! Чем ты весь день занимаешься? Особенно теперь, когда у тебя еще и помощница есть?

Кэт не раз замечала, что, заслышав такие упреки, Ида замолкала, вместо того чтобы возразить. Точно так же она вела себя и во время путешествия из Нельсона в Шахтсталь. Казалось, слова застревали у женщины в горле, когда Оттфрид принимался упрекать ее. В этом Кэт увидела еще одну причину общей подавленности подруги: ее злого духа звали Оттфридом, и в этом она вскоре убедилась окончательно. Ида боялась мужа, его насмешек днем, но еще больше – близости с ним ночью.

Кэт ничего не могла поделать: она прекрасно знала, что представляет собой супружеская жизнь Иды и Оттфрида. В наскоро сколоченном доме звуки легко проникали сквозь стены. У себя в хлеву она слышала все, что происходило в спальне Иды и Оттфрида. До нее доносились и стоны Оттфрида, и его самодовольные фразы, его храп и тихий плач Иды после того, как он наконец оставлял ее в покое. Кэт не желала ничего об этом знать, но Охотник вскакивал всякий раз, когда Оттфрид набрасывался на Иду. Сначала он громко лаял, а затем и скулил, и выл, – скорее всего, в прежнем доме ему строго-настрого запрещали лаять. Своим визгом он будил Кэт, а совесть не позволяла ей силой заставить его замолчать. В такие моменты она подзывала его к себе, принималась гладить и утешать, потому что не могла утешить Иду. Робкие попытки Кэт поговорить с молодой женщиной о ее ночных мучениях заканчивались тем, что та только краснела и отворачивалась.