На борту Международной космической станции у астронавтов есть возможность один раз в неделю устроить сеанс видеосвязи с родными и близкими, и команда чилийских спасателей начала готовить нечто подобное и для тридцати трех горняков, попавших в подземный плен. Пока что видеосвязи между шахтой и поверхностью не существовало, поэтому спасатели попросили каждую семью записать коротенькое видеообращение, чтобы они могли передать его вниз. Психологи настоятельно советовали родственникам передавать только позитивные мысли и ни в коем случае даже не заикаться о семейных осложнениях, и подобные соображения явно довлели над пятью членами клана Алекса Веги, когда те собрались под брезентовым навесом на склоне горы, чтобы записать обращение.
– Привет, любовь моя, – начала жена Алекса, Джессика. Сегодня Алекс должен был впервые увидеть ее после того утра, когда она не стала отвечать на его поцелуй. Потому она говорила мягким голосом, держалась естественно, чтобы ни намеком не дать ему понять, что ей довелось пережить за последние три недели, начиная с тех первых дней, когда она изо всех сил старалась, чтобы дети ходили в школу как ни в чем не бывало, и заканчивая последними сутками, когда слишком многие уже готовы были сдаться и опустить руки, полагая шахтеров погибшими. – Я посылаю тебе свою любовь и силу, мой cariño[47]. С твоими детьми все в порядке. Они целуют тебя.
Затем она спокойно и ненавязчиво предложила устроить «маленький праздник», когда он выйдет оттуда. За ее спиной виднелся чилийский флаг, украшенный в центре портретом Алекса. Чисто выбритый, тот выглядел как настоящая кинозвезда. Следующим держать речь должен был Роберт Рамирес, певец-мариачи, который написал в честь Алекса песню. Роберто – приятель сестры Алекса и потому фамильярно обращался к нему по прозвищу, называя его Уткой:
– Чокнутая Утка, ты перепугал нас всех до смерти. Но, когда ты выйдешь к нам, я приглашаю тебя выпить со мной текилы на пари.
А вот оживленно затараторила сестра Присцилла:
– Маленький братишка, это урок, который всем нам преподал Господь. Очень надеюсь, ты сумеешь усвоить его. Господь не посылает нам испытаний, каких мы не в силах вынести. Включая и это, нынешнее. – Она остроумно пошутила насчет бороды, которую он себе отрастил, отчего стал похож на волка-оборотня.
Отец Алекса, Хосе, который первым попытался спуститься в шахту, чтобы вытащить оттуда сына, надел белую каску.
– Здравствуй, сынок. Я хочу передать привет не только тебе, но и всем твоим товарищам, твоим братьям, потому что они перестали быть просто товарищами по работе, а превратились в братьев в этой великой одиссее, в которой вы сейчас живете. – По словам Хосе, в лагере собралось сейчас более сорока родственников Алекса, но записать их всех на видео, разумеется, нет никакой возможности. А потом старший Вега извинился за то, что не умеет говорить красиво: – …потому что мы, Веги, – народ немногословный.
А двоюродный брат добавил:
– Алекс, ты объединил семейство Вега так, как до тебя не удавалось никому.
И все сидящие перед камерой согласно закивали. В конце все затянули песню, которую пели в ту ночь, когда шахтеров обнаружили, а Роберто-мариачи показывал пальцем сначала на отца Алекса, потом на всех членов его семьи по очереди, потом на портрет Алекса на флаге, давая понять тем самым, что в песне поется об Алексе и о них всех, а когда песня закончилась, Присцилла шутливо взмахнула кулачком и все дружно выкрикнули:
– И Эль Пато вернется!
Итак, 28 августа глубоко под землей тридцать три шахтера сгрудились вокруг крошечного экранчика, чтобы посмотреть эти видеопослания, которые стали первыми проблесками внешнего мира за прошедшие двадцать три дня. Луис Урсуа увидел свою жену Кармен, и та выглядела усталой и измученной, и потому немного погодя он написал ей письмо, чтобы немного развеселить. Троим горнякам видеопосланий вообще не досталось – так им показалось, во всяком случае. «Они были очень расстроены, особенно Хосе Охеда, которому на самом деле послание пришло, просто они не сумели прокрутить его, – записал в своем дневнике Виктор Сеговия. – Он расстроился так сильно, что даже не стал смотреть, когда парни нашли его».
А на видео, присланном семейством Галлегильосов, Хорхе ожидал большой сюрприз: на экране появился его старший сын, двадцатишестилетний Мигель Анхель, с которым у него вышла давняя ссора.
До аварии «…у меня были с ним проблемы. Он восстал против меня, – рассказывал Хорхе. – И мы почти не виделись». Отцовство – это вызов и нелегкий труд для каждого мужчины, но понятия «отец» и «шахтер» претерпели в Чили сокрушительные изменения уже на памяти Хорхе. Сам Хорхе рос, глядя, как в начале 50-х его отец работал на небольшом руднике с вертикальным шахтным стволом. И он помнил, как в возрасте лет шести, наверное, играл у входа на шахту, в которой его отец добывал руду. Для того главным рабочим инструментом была кирка, и снаружи, на ярком солнечном свете, Хорхе выкапывал крошечные ямки и закрывал их сверху щепочками, строя игрушечные «рудники». Первую свою оплачиваемую работу Хорхе получил в двенадцать, когда стал приторачивать к седлам вьючных животных пятидесятикилограммовые мешки; довелось ему (как и Дарио Сеговии) таскать руду из шахты на себе в сбруе из волчьей шкуры. Долгие десятилетия работы под землей закалили Хорхе, но при этом сделали его жестким и упрямым, и, если бы его вдруг спросили, почему в свои почти шестьдесят он до сих пор работает на шахте, он бы мог ответить: «Потому что рудник – не для трусов! La mina es para los valientes!» Он вкалывал из последних сил, дабы уберечь собственных детей от опасностей и болезней шахтерского труда, а в награду получил сына, который не желал понять, почему иногда его отец бывал угрюмым и раздраженным. Как раз 4 августа, за день до того, как спуститься в шахту «Сан-Хосе», Хорхе позвонил Мигелю Анхелю, который отмечал недавнее рождение первенца. За несколько лет до этого первый внук Хорхе умер вскоре после рождения, но этот малыш, или guagua[48], оказался вполне здоров.
– Я спросил Мигеля Анхеля, как поживает guagua, а он ответил: «А тебе какое дело?» Qué te importa vos?
– Как дела у твоей малышки? – поинтересовался старший Галлегильос.
– Почему ты спрашиваешь? – вопросом на вопрос раздраженно отозвался сын, и на том их последний разговор оборвался. На протяжении семнадцати дней Хорхе спрашивал себя, неужели он действительно в последний раз разговаривал с сыном, и болезненные воспоминания о грубости Мигеля Анхеля лишь добавляли горечи осознанию того, что он оставляет после себя столько нерешенных проблем и вопросов.
Но в первом же письме, полученном им из дома, Хорхе нашел и слова поддержки от Мигеля Анхеля. И вот сейчас, на этом видео, перед Хорхе сидели и стояли его братья, золовка, племянница из Валленара и двое его сыновей: Хорхе – по одну сторону и Мигель Анхель – по другую. Тот самый Мигель Анхель, который был так оскорбительно груб с ним 4 августа, теперь старался приободрить его. «Viejo, побереги себя, – обратился он к отцу. – И постарайся быть сильным».
Просмотрев это видео, «…я ощутил огромную радость. Непривычное чувство, – признался Хорхе. – Но вскоре после этого мне стало плохо. Я впал в депрессию. Мне сейчас трудно описать, что я тогда чувствовал». Дождавшись того, чего более всего желал в жизни, – ласковых слов от старшего сына, – Хорхе захандрил. Он долго подбирал слова, пытаясь объяснить, почему это произошло. Быть может, это было осознание того, что сын простил его, а он должен лечь в могилу живьем. Или, быть может, всему виной то незамысловатое соображение, что он не может быть рядом с сыном, который снова стал разговаривать с ним, как и не увидит своего новорожденного внука и всю семью, которая, как теперь ему стало известно, воссоединилась и собралась вместе в лагере. «Меня охватило страстное желание оказаться там, рядом с ними, и огромная тоска», – признавался он.
