За свою долгую шахтерскую жизнь Хорхе пришлось научиться быть храбрым и сильным. Храбрым, когда ему исполнилось двенадцать и он впервые спустился в шахту, и сильным, когда он оказался в шахте стариком, со съеденными легкими и натруженными мышцами. Но еще никогда ему не приходилось бывать таким сильным и храбрым, как сейчас, когда здоровье подорвано двухнедельным голоданием и сыростью, но и не приходилось зависеть от других людей, которые кормили его, не приходилось быть объектом семейной любви, которую он видел и чувствовал, но на которую не мог ответить. Как-то вдруг все те вещи, которые, по идее, должны были заставить его испытать гордость и воодушевление, вызывали у него одну лишь горечь. Всего несколько дней назад ему ничего так не хотелось, как съесть хоть что-нибудь, но теперь шоколадные пищевые заменители «Иншур», что присылают им сверху спасатели, выворачивали его наизнанку. «Это чертово молоко всем нам отомстило», – заметил он.
Вот и Пастор, Хосе Энрикес, выпив свою бутылочку «Иншур», едва не лишился чувств – так сильно его тошнило. Заметив это, Педро Гомес поспешно сунул свою порцию в руки кому-то из шахтеров. У многих начали проявляться первые признаки желудочных и уретральных расстройств, которые будут мучить и терзать их еще долгие дни и недели. Кое-кто из шахтеров уже испытывал проблемы с мочеиспусканием, и вскоре масштабы их коллективных страданий оказались настолько велики, что Марио Сепульведа заявил Йонни Барриосу, их сиделке, чтобы тот потребовал лекарства от врачей наверху, когда будет разговаривать с ними в следующий раз. Хорхе Галлегильос окончательно обессилел, чтобы бороться с этими напастями. Ноги у него распухли и отекли настолько, что даже несколько шагов для него превращались в пытку. Все его тело покрылось грибковыми язвами. Во время ежедневных собраний он часто даже не мог подняться на ноги, и тогда товарищи вставали над ним и читали молитву о его выздоровлении.
С тех пор как к ним в Убежище прорвался бур и пропавшие без вести шахтеры были наконец обнаружены, дневник Виктора Сеговии отнюдь не всегда лучился оптимизмом и жизнерадостностью. «…Клаудио Янес доводит меня до бешенства тем, что спит целыми днями и просыпается только для того, что раскритиковать всех и вся… Дарио Сеговия чуть не подрался сегодня с Франклином, – написал он 24 августа. – Настроение у всех подавленное. До прибытия помощи среди нас царил мир, мы молились каждый день… А теперь, когда появилась надежда, вместо того чтобы объединиться еще сильнее, мы только и делаем, что спорим и скандалим…» Раз в два дня Виктор непременно упоминал о ворчании, долетавшем до них изнутри горы и живо напоминавшем им об обвале, после которого они превратились в пленников. Спасение от этой шумовой пытки казалось мучительно близким как никогда, но в тот момент ему оставалось одно – ждать, когда его спасут… и накормят. «Теперь я знаю, что чувствует животное в неволе, находясь в постоянной зависимости от человека, который кормит его», – писал он. Почти ежедневно в его дневнике появлялись все новые упоминания о мелких ссорах между шахтерами, но 28 августа, после просмотра первых семейных видеопосланий, расположение его духа явно улучшилось. «Организовано все просто прекрасно… Сегодня у нас приподнятое настроение. Мы очень счастливы». После нескольких недель, когда их одежда буквально пропиталась потом и почти все ходили голыми по пояс, прибыла партия чистых нейлоновых рубашек. Они такого же красного цвета, как и свитера национальной сборной Чили по футболу, и многие горняки стали носить их.
Вечером 28 августа эта вновь объединившаяся команда чилийских героев устроила очередное собрание. «С прицелом на будущее, когда выйдем отсюда, мы обсуждали один очень деликатный вопрос, – написал Виктор в своем дневнике. – Мы – единственные, кто знает, что нам довелось пережить. И когда наступит подходящее время, мы непременно расскажем об этом». Темой для обсуждения стала их собственная история, в которой они жили здесь и сейчас. Из никому не известных трудяг, рискующих жизнью в дерьмовом старом руднике, они превратились в знаменитостей, с которыми не чураются общаться президент, его министры и даже обожаемая икона всех чилийцев, футбольная звезда Иван Заморано, накоротке поболтавший по телефону с Франклином Лобосом (в начале 1980-х оба пару лет играли в одной команде). Звездная болезнь заразительна, и сильнее всего она задела Марио Сепульведу, который с утра до вечера только и разглагольствовал о том, какие сумасшедшие деньги можно заработать, если рассказать их историю «кому надо». Вниз, в шахту, начали потихоньку попадать газеты, и горняки уже видели статью, в которой их сравнивали с уругвайской регбийной командой, оказавшейся в Андах без припасов и снаряжения[49]; так вот, в статье речь шла о том, как уругвайцы продали права на фильм и книгу. Хуан Ильянес заявил, что история рудника «Сан-Хосе» принадлежит им всем и каждый может рассчитывать на свою долю; это было настолько очевидно, что ему никто не возразил. Более того, Ильянес настаивал, что все они должны придерживаться пакта молчания об аварии и ее последствиях и что дневник, который ведет Виктор Сеговия, – это свидетельство их борьбы и что он тоже должен принадлежать всем им. И здесь возражений не нашлось: шахтеры сошлись на том, что Виктор – их официальный хроникер.
На следующий день Виктор уже пользовался новой ручкой и блокнотом, которые по его просьбе прислала семья. К нему подсел Марио Сепульведа. Дневник Виктора – «священная реликвия», сказал он, и в один прекрасный день он мог бы превратиться в книгу, которая расскажет их историю всему миру, что принесет им кучу денег. Немного поразмыслив об этом, Виктор записал: «…я вел этот дневник для того, чтобы выжить и не сойти с ума, а не превращать его в книгу… Тогда я не придавал ему особого значения». Виктор, чье образование закончилось в пятом классе, когда его выгнали из школы за драку, и представить себе не мог, что, поверяя свои мысли бумаге, повысит собственную самооценку или что вообще когда-нибудь будет думать о себе как о писателе. Он ведь никогда не бывал дальше окрестных пустынных городков Копьяпо, а вот под землей обрел славу хроникера событий, которые однажды потрясут мир.
Обитателям трейлеров и крытых ангаров, разбросанных по территории шахты «Сан-Хосе», в которых поселились руководители спасательной операции, казалось, что весь мир готов оказать им поддержку и прийти на помощь. «Мы могли просить что угодно и откуда угодно, и люди непременно попытались бы доставить нам искомое», – вспоминал Кристиан Барра. Эксперты-буровики и буровые технологии изо всех стран мира потянулись на шахту: из Йоханнесбурга, что в Южной Африке, и Берлина, штат Пенсильвания; из Денвера, Колорадо, и Калгари, Альберта; и даже с передовой военной базы США в Афганистане. Чилийцы планировали повторить успех одной из величайших спасательных операций в мировой истории горного дела – случившуюся на руднике «Кьюкрик-Майн»[50] в Пенсильвании в 2002 году, – и им нужен всемирный состав актеров, чтобы отыграть ее с блеском.
На этой американской угольной шахте девять человек оказались отрезанными от внешнего мира после того, как невольно спровоцировали подземное наводнение в забое. Их спасли через вертикально пробуренную шахту глубиной 73 метра и шириной 76 сантиметров, через которую их и подняли наверх в стальной корзине. Но чилийцам предстояло пробурить скважину в восемь раз глубже. Для этой цели они запросили крупнейшую во всей стране буровую установку – австралийский проходческий комплекс «Strata 950», который находился в распоряжении отделения компании «Коделко» в Андах, в соседней Пятой области Чили. В отличие от установок поменьше, которые пробурили к попавшим в ловушку шахтерам три диагональные скважины, этот тридцатитонный комплекс способен бурить скважины строго вертикально. Он начал работу 30 августа, совсем рядом с тем местом, которое Эдуардо Уртадо со своей бригадой из «Террасервис» сочли чересчур неустойчивым, когда три недели тому пытались пробить свою первую скважину. Но эта скважина будет готова не раньше декабря. Впрочем, едва комплекс успел начать работу, как Игорь Простакис, механик одной из буровых бригад, представил начальству альтернативный план. Почему бы не взять третью скважину диаметром 152 миллиметра, которую они пробили в мастерскую, и не расширить ее, всякий раз используя буры большего диаметра? Через несколько дней Андре Сугаррет дал разрешение на бурение этой второй спасательной скважины, которая отныне получила официальное наименование «план Б». Она должна была быть пробурена в два этапа: на первом этапе – шириной в 305 миллиметров, на втором – в 737.
