На отметке 105 Рауль Бустос заснул под шум приближающегося бура, отчего ему приснился странный и полный надежды сон. Он думал о детях, о шестилетней дочурке, Марии Пас. Она очень умненькая и шустренькая девчушка, отчего выигрывает все забеги по легкой атлетике и старается получить максимально возможное количество баллов во время сдачи теста. И в его сне это она управляет буром, пытаясь добраться до него. «Она – сильная личность и всегда хочет быть первой», – говорил Рауль. Вот он и попросил ее: «Пожалуйста, Мария Пас, приходи и спаси меня. Ты можешь это сделать». Мария Пас не любит проигрывать, и во сне Рауль надеялся, что шестилетняя дочурка, женщина-оператор буровой машины, доберется до него и спасет.

Спящему рядом Алексу Веге снилось, будто он поднимается к выходу из рудника. Он протиснулся мимо каменной гильотины, перекрывшей Пандус и провал Ямы, и теперь ползет дальше, перебираясь с камня на камень, поднимая глаза кверху, и вдруг замечает проем, в котором стоит старое здание подъемника. Выйдя на поверхность, он увидел вокруг целое море спасателей и бурильщиков, пытающихся пробиться к людям внизу. «Мы живы, мы здесь, внизу, – крикнул он. – Я покажу вам дорогу».

А бригада компании «Террасервис» все ближе подбиралась к цели. Утром 21 августа их бурильщики достигли глубины в 540 метров. Целью являлась галерея рядом с Убежищем либо же само Убежище на глубине 694 метров у них под ногами. Оператором дневной смены буровой установки был Нельсон Флорес, и обязанности требовали от него находиться на платформе в форме решетки, закрепленной на грузовике «Шрамм Т685», следя за показаниями двух приборов, которые измеряли скорость вращения бура и давление воздуха, подаваемого машиной на коронку бура и бурильный молоток. Диорит – хороший материал для бурения, думал Флорес, в нем нет трещин, он – гладкий и ровный, как желе. Через каждые шесть метров они останавливались, чтобы добавить очередную трубу к стальной конструкции, и вновь продолжали работу. Флорес положил руки на муфту и приподнял рычаг, увеличивая давление, пока не почувствовал, как внизу с удвоенной силой застучал буровой молоток. По мере того как бур опускался все ниже, пульсация молотка, передаваемая наверх по стальному валу, становилась все слабее, и вот уже Флоресу пришлось закрыть глаза и сосредоточиться, чтобы чувствовать, как тот работает. Он простоял за пультом до заката и направился домой, миновав выход из лагеря, где он и другие бурильщики, закончившие работу на сегодня, выслушивали очередные приветственные аплодисменты от членов семей шахтеров.

Мария Сеговия все еще жила в своей палатке, ближайшей к воротам, а поблизости разместилась ее семья и семья Веги. Всем им предстояла ночь, наполненная нервным ожиданием. Голборн и Сугаррет на ежедневном брифинге сообщили родственникам шахтеров, что один из буров подошел к цели и что есть шанс, что утром он пробьется в галерею. Обычно Джессика Вега ложилась спать вскоре после полуночи, но сегодня она намеревалась бодрствовать до утра. Но не одна, а с группой родственников, к которой присоединились младшая сестра Алекса Присцилла и приятель Присциллы, Роберто Рамирес. Им обоим едва за тридцать. Они оба – певцы, и у Роберто даже есть свой оркестр, играющий в стиле мариачи[32] (мексиканская музыка популярна в Северном Чили). Он прихватил с собой гитару, чтобы разрядить атмосферу и, быть может, отпраздновать знаменательное событие, потому что сегодняшняя ночь должна была стать последней, которую они рассчитывали провести без известий об Алексе. Роберто уже чувствовал, что эта ночь должна была стать «особенной и волшебной». К тому же его настроение неожиданно улучшилось от того, что он увидел по пути на шахту. Несколькими днями ранее над пустыней пронеслась буря, и на самую засушливую землю в мире обрушился редкий в этих местах дождь. Обычный уровень осадков в Копьяпо составляет менее двенадцати миллиметров, но сейчас начался год El Niño[33], и ранний дождь (как правило, первые грозы в Атакаме случаются не раньше сентября) ненадолго увлажнил окрестные земли, вызвав к жизни то, что в Чили называют desierto florido, или «цветущую пустыню». Роберто вдруг заметил, как ржавый скалистый и песчаный пейзаж сменился буйным разноцветьем фуксии, белыми звездообразными цветочками и желтыми колокольчиками, весело раскачивающими головками на легком ветру. Этого оказалось достаточно, чтобы сердце и душа человека запели.

Когда на лагерь опустилась ночь и ветер пустыни принялся раздувать языки пламени костра, который развело семейство Вега, Роберто начал перебирать струны гитары. Семейство Сеговия в соседних палатках вело себя необычно тихо, но кланы Рамирес и Вега ощутили потребность устроить шумное сборище. Шел второй или третий час ночи, и пели они примерно с час, когда Роберто сообщил Джессике, что написал песню в честь Алекса. Из бумажника он извлек листок бумаги с текстом. Подобно многим латиноамериканским народным песням, в ее основе лежит реальная история; в данном случае – история событий, которые переживают семейство Вега и другие семьи шахтеров. Она открывалась грустным, медленным проигрышем, описывающим похоронное настроение Копьяпо и его окрестностей, где живут горняки.

Затем песня описывала обрушение горы и попытки Хосе Веги спуститься в рудник, чтобы спасти сына.

Дальше хор подхватил семейное прозвище Алекса – El Pato, Утка, каковое он заработал, когда был еще маленьким, – и перешел к быстрому ритму песни-протеста. Это нечто вроде ритмического припева, который поют тысячи людей, идущие по улицам какого-нибудь чилийского города.

Певцы приглашали Алекса вернуться в дом, который он строил со своей женой, на маленький клочок земли на идущей под уклон улице, где по выходным вместе с Джессикой он сооружал бетонную стену.