Pato vuelve a casa,
Tu esposa y tu familia te esperan
vuelve ya.
Y El Pato volverà,
Y va volver!
Утка вернется домой,
Твоя жена и семья ждут тебя.
Возвращайся же скорее.
И Эль Пато вернется,
Он обязательно вернется!
Семьи Веги и Роберто Рамирес пропели песню несколько раз, и она не смолкала глубоко за полночь. Наконец и они улеглись спать, потому что, по словам правительства, бурильщики пробьются на уровень, на котором находятся шахтеры, только поздним утром.
Пока семейство Веги распевало песни до раннего утра 22 августа, Марио Сепульведа, измученный несколькими сутками бессонницы и волнений, провалился в самый глубокий сон, какой только мог припомнить. Все напряжение ушло из тела и души. С сюрреалистической отчетливостью навеянного голодом дурмана он вдруг перенесся в то место, где родилась его любовь, тоска и боль. Он оказался в Паррале и вроде спал на полу, а когда поднял голову, то увидел бабушку Бристелу и дедушку Доминго, «таких разодетых и красивых». Они умерли много лет назад, и во сне Марио ощутил радость человека, ставшего свидетелем воскрешения. Они были его viejos, были людьми, которые заботились о нем, когда в раннем детстве он лишился сначала отца, а потом и матери. Бабушка принесла корзинку, полную еды. Porotitos con locro: бобы с тушеным мясом с маисом. «Поднимайся-ка оттуда, hombre[34]», – обратился к нему дедушка сильным поставленным голосом деревенского старика. – Ты не умрешь. Vos no vas a morir aquí».
Нельсон Флорес, оператор буровой установки, не пробыл дома и двух часов, как раздался телефонный звонок, призывающий его снова на работу. У бурильщика из ночной смены в семье случилась трагедия – умерла бабушка. Поэтому Нельсон вернулся на «Сан-Хосе» к скважине 10В. Он простоял на вахте всю ночь, и звук работающего бура заглушал пение семейства Вега в лагере, раскинувшегося у подножия горы. В начале шестого утра, когда зимнее солнце раскрасило горизонт в оттенки индиго, головка бура шла со скоростью 6–8 метров в час. Нельсон остановил установку, чтобы сменная бригада могла присоединить еще одну шестиметровую трубу к стальной цепи. Она соединялась еще со 113 трубами под нею, а глубина скважины 10В достигла 684 метров, то есть примерно в 10 метрах над той точкой, в которой они рассчитывали пробить горизонт. Когда рабочие сделали свое дело, Флорес, закрыв глаза, поднял рычаг, увеличивающий давление воздуха в сверлильной головке ударного действия. Все 114 соединенных вместе труб начали поворачиваться, приводя в движение головку бура с вкраплениями карбида вольфрама. Он тверже похожего на гранит диорита, и в борьбе посредством трения между ними карбид вольфрама побеждает, перемалывая диорит в сухую пыль, которая выбрасывается на поверхность давлением воздуха на высоту 600 метров, образуя облако пыли свинцового цвета, которое бурильщики называют «циклоном». С этим столбом, выстреливающим из дымовой трубы, установка «Шрамм Т685» напоминала паровоз, в топку котла которого кто-то подбрасывал камень, и босс Флореса, начальник буровой установки, сидя рядом в пикапе, наблюдал, как силуэт циклона отчетливо вырисовывается на фоне неба, подавая сигнал, что бур у них под ногами работает правильно и движется в нужном направлении.
Где-то в районе 5 часов утра Марио Сепульведа проснулся по команде своего давно умершего дедушки, и радостное, почти эйфорическое состояние, навеянное сном, оставалось с ним и в первые минуты пробуждения, когда он вновь услышал грохот и стук приближающего бура, который отчего-то стал неимоверно громким.
А Ричард Вильярроэль, будущий отец, безуспешно пытался заснуть. Он находился в 13 метрах над Марио по вертикали, на пассажирском сиденье пикапа, на отметке 105. Да, звук бура и впрямь стал очень громким, но, к сожалению, по нему никак нельзя было судить, так ли он близок к прорыву, как на то надеялся Ричард. Он вновь и вновь повторял «Отче наш» и «Аве Мария», примерно около сотни раз, присовокупив к ним еще и мольбы к Иисусу. Когда грохот примерно в 5 часов утра прекратился, он сказал: «Papito[35], помоги этому оператору сменить буровые штанги и направь его к нам, пожалуйста…» – но уснуть так и не смог и направился вниз, к Убежищу, где полуночники, страдающие бессонницей, вовсю сражались в домино, которое изготовил Луис Урсуа. Ричард вступил в игру с Хосе Охедой, невысоким и лысым ветераном рудника. Спустя некоторое время звук бурения стал еще громче.
– Кажется, он все-таки прорвется к нам, – безразлично заметил Хосе.
Около 6 часов утра несколько рабочих, дежуривших вокруг буровой установки Нельсона Флореса, уснули. Никто не ожидал, что прорыв случится раньше чем через несколько часов. И вдруг Флорес заметил нечто странное: последняя стальная секция, вращающая все 114 труб внизу, начала заикаться на поворотах. Очевидно, бур принялся размалывать другую породу. Облако пыли, поднимающееся из дымовой трубы «Шрамма», пропало, а стрелка датчика давления упала до нуля. Инстинктивно и моментально Флорес опустил рычаг, переводя установку в нейтральное положение и перекрывая подачу воздуха в колодец. После этого буровая машина замерла, и внезапно наступившую тишину почти мгновенно нарушили вопли и крики босса и остальных рабочих, бегущих к нему.
Далеко внизу, в 688 метрах под ногами Флореса, чуть выше от Убежища по коридору, раздался небольшой взрыв – бум! – за которым последовал грохот рушащихся камней. Скрежет металла о камень, назойливо лезший людям в уши, стих, и вместо него послышался свист уходящего воздуха. Ричард Вильярроэль и Хосе Охеда вскочили и побежали к источнику шума, причем Ричард успел подхватить на ходу и свой 48-миллиметровый гаечный ключ. На месте они оказались первыми. Из скалы в том месте, где соединялись стена и потолок, торчал обрезок трубы, и Ричард, словно завороженный, смотрел, как в нем поднималась и опускалась головка бура. А на поверхности Нельсон Флорес уже сообразил, что он снова вошел в пустое пространство, и принялся «очищать» вал изнутри. А затем головка бура выпала на пол и осталась лежать, а Ричард поудобнее перехватил ключ и принялся колотить им по стальному отрезку, торчащему из потолка галереи.
Вот уже много дней Ричард ждал возможности пустить в ход свой ключ длиной чуть менее полуметра. Это был самый большой хромованадиевый инструмент в его распоряжении, и сейчас он в отчаянии и радости колотил им по торчащей трубе, и этот ритмичный лязг должен был обозначить присутствие людей для оператора наверху: Мы здесь! Мы здесь! Он ударял по трубе, и всем его существом завладела мысль о том, что теперь он уже точно увидит своего первенца и что его молитвы услышаны бурильной головкой и теми людьми наверху, что отправили ее сюда. Ричард продолжал молотить по трубе до тех пор, пока сзади к нему не подошел его начальник, Хуан Карлос Агилар. Агилар посоветовал прекратить, потому что они должны думать, как шахтеры, и укрепить свод туннеля в том месте, где через него прорвался бур, чтобы их не придавило массивной плитой, которая могла рухнуть на них в любой момент.
Вскоре все тридцать три горняка собрались у трубы и бурильной головки, вторгшихся в их темный подземный мир, даря обещание поднять их на поверхность, к теплу и свету. Параллельные круги вкраплений карбида ванадия походили на зубы чудовища, а сама головка представлялась им какой-то ассирийской скульптурой или призраком чужого разума, и мужчины смотрели на нее в почтительном страхе и безумной радости, обнимаясь и плача. Карлосу Мамани, упавшему на колени перед головкой бура, казалось, «…что чья-то протянутая рука пробилась сквозь камень к нам, сюда».