Мужик деловито выскочил, словно чёртик из табакерки. Деньги у него уж были в руке, заготовлены. Быстрее, быстрее… прочь отсюда. Но ещё нужно соблюсти хоть какую-то видимость приличия, благодарности.

— Э-э… вот, возьмите. Надеюсь, используете с умом. Спасибо, Валентин. Слава Богу, ещё попадаются такие люди, как вы. А то нам приходилось бы совсем трудно.

— Да чего там, — говорил Тимоха стеснительно. Он стоял как перед начальством, по стойке «смирно», и всем корпусом уклонялся от денег, которые мужик ему пытался всучить.

После нескольких попыток мужику удалось запихать купюры в нагрудный карман Тимохи.

И сразу, видно было, почувствовал он себя лучше. Заплатил — значит, как бы купил чужое время и труд, стал их хозяином. Даже отчасти хозяином человека, потратившего время и сделавшего работу. В полутьме очки его бешено блеснули. И, наверное, неожиданно для самого себя стал очкастый чего-то заговаривать с Тимохой совсем другим тоном, другим языком, каким следовало, по его понятиям, говорить с простым человеком, много ниже.

— Один живёшь-то, Валя? Хозяйка-то, баба есть?

Тимоха забеспокоился. Чего тебе надо? Ехал бы лучше…

— Есть хозяйка. Дома ждёт.

— Как зовут? — подмигнул мужик, кривовато улыбаясь.

— Жену-то? А Ленка. Елена, стало быть, — бодро соврал Тимоха, подстраиваясь, и даже не покраснел. Соврать сейчас в очки прямо этому жуку было Тимохе не противно.

— Красивая?

— Ну!..

— Любишь?

— А то как же, — Тимоха едва удержался, чтобы не добавить язвительное «Ваше благородие», но нельзя было — пусть уж дурачок наиграется, скорее отстанет.

— И часто?

Тимоха усмехнулся, глядя себе под ноги.

В принципе, почти ночь, кругом никого… Он оглянулся по сторонам. Можно трактором затолкать машину обратно в болото. Никто ничего не узнает. Ну, пропал человек за городом. Случается.

Мужик вдруг что-то понял, прочитал в полутьме в глазах Тимохи, или в движениях его на секунду показалось нечто настоящее, грозное. Как-то сразу подобрал мужичок нависшее через брючный ремень пузцо, отшатнулся поближе к своей чёрной подводной лодке. Ему стало очевидно, что вот прямо здесь он может и остаться навеки, и никакие деньги не спасут, нет у них сейчас ни капли силы. Неловко переступил с ноги на ногу, промычал:

— Н-ну…

— До свидания, — смущённо приказал Тимоха.

Мужик всё же быстро-быстро похлопал его по плечу (отважился), словно пыль сбивал, кинулся за руль и укатил, напоследок издав ещё один долгий гудок. Тимоха поднял ему вслед руку, а другую упёр в бок. Немного постоял, посмотрел, как огни машины исчезают за поворотом.

Ну что, пора домой. Отогнать трактор — и под бок к Зинаиде. Ждёт давно, ей ведь тоже интересно. Рассказать — не поверит.

Деньги вот только были не заработанные, чужие — одно плохо. За помощь денег вообще не берут. С другой стороны, у этого гуся пшена не убавится. А Тимохе сейчас копейка ой как была нужна, позарез. Так что ладно, чего уж. Да ведь этот чуть не силой впихнул. ещё обиделся бы, пожалуй… Тимоха немного хитрил сам с собой. Ну да ладно. Сделано — сделано.

Через полчаса, грязный, усталый и страшно довольный, он был дома. Жена встретила его в сенях, кутаясь в платок.

— Ну что, что там было-то?.. О-о, да ты весь увозился, нехристь! Марш мыться, потом расскажешь.

И ещё минут через двадцать Валентин, умытый, с расчёсанными волосами сидел на кухне, обжигаясь, прихлёбывал из гранёного стакана чай и торопливо повествовал супруге о недавних приключениях.

— Я ему говорю: пойдем в деревню, переночуешь по-людски. А он: нет, машину не брошу. Хотел я уж плюнуть, чёрт с ним, думаю, да пожалел.

— Ну и дурак, — сказала Зинаида. — Что он тебе — брат, сват? Вот такие-то всю жизнь на нас, глупых, и ездят, да знай себе погоняют. У них денежки в кармане, у нас суп со слезами.

— Да ладно, — сказал Тимоха. — Тоже ведь человек. Потом, он мне даже заплатил…

— Сколько? — оживилась супруга.

— Да не знаю. Я ещё и не смотрел, вон там в кармане… Как украл я эти деньги, что ли.

— Не дури. Ты работал? Работал. Значит, деньги честные. А ну, посмотрим, сколько он тебе отвалил от своих-то щедрот.

Зинаида обшарила Тимохин пиджак, вытащила купюры и поднесла их поближе к свету. Надолго замолчала. Тимоха уж решил, что мужик ему дал совсем мало, или бумаги простой подсунул. Но тут супруга произнесла чужим голосом:

— Валь…

— Ну?

— Смотри-ка, чем он с тобой расплатился.

И Зина положила на стол перед Тимохой четыре одинаковые зелёные бумажки. На каждой из них был портрет какого-то неизвестного деятеля, цифра «50» и надписи на иностранном языке.

— Это чего? — спросил Тимоха, подняв голову и близоруко щурясь на жену. — Доллары, что ли?

— Доллары, — эхом повторила Зинаида и быстро, со страхом глянула в окошко. — Валюта.

— Двести долларов? — не поверил Тимоха. — За что?

— Надо спрятать. Если настоящие… это ж сколько же в рублях-то будет? Тысяч пять, поди-ка, или больше. С ума сойти. Валь, а он не это… не псих какой-нибудь? Ещё вернется сейчас, скажет: украли. Чего делать-то будем?

— Да не похож он на психа. Деньги заранее отсчитал, ещё в машине, а у него там светло, — оторопело припоминал Тимоха. — Используй, говорит, с умом. Он ведь не знает, где я живу, в каком доме!.. Ну, надо пока оставить, пусть лежат, если вернётся — отдадим…

— Пусть лежат, — согласилась Зина. — Ну их к чёрту. Не было никогда — и не надо…

— Для него это, конечно, не сумма, — рассуждал Тимоха уже ночью, в постели, обнимая круглые плечи Зинаиды. В комнате было тепло. Печка у Тимофеевых отменная, если хорошо её протопить, греет до самого утра. — Его только машина стоит, может, полмиллиона. И всё такое. По нему видно: состоятельный товарищ. Так что двести баксов для него ерунда.

— Может, удивить тебя хотел.

— Может, и хотел. Да мне-то что. Плевал я…

— Ну, так уж и плевал. Тебе столько в колхозе за год не заработать.

— Колхоз, — усмехнулся Тимоха. — Он бы в колхозе столько и за два не заработал. Вся-то разница между нами, что он сидит, бумажки подписывает, а я на земле работаю, своими руками.

— Вот-вот. Он умный, а ты…

— Ещё умнее. Хватит, не заводи ты свою старую песню, я подпевать не стану.

— Ладно. Давай спать уже…

— Интересно, где их продать-то можно, доллары-то? — не утерпел Тимоха чуть позже и толкнул храпящую жену в бок. — Говорю, где доллары-то можно продать?

Сам того не желая, играя какую-то игру, он делал ударение в слове «доллары» на «а», коверкал название, отсекал от себя эту чужую и опасную вещь.

— В банке, — сказала Зина. — Или в обменном пункте. А то — с рук. Так дороже. В прошлом году Ольга Курицева меняла…

— А у неё-то откуда? — удивился Тимоха.

— Комнату в городе продали, братнино наследство. Трактор купили.

— А-а…

— Спи, тебе вставать рано.

— Ладно. Сплю.

Чужие деньги пролежали у них всю зиму. Никто за ними не приехал. И постепенно Тимоха привык к мысли, что деньги эти уже не такие и чужие. Он завёл привычку интересоваться у всех подряд, какой нынче курс доллара, и рассуждал на людях, выгодно или невыгодно продавать или покупать нынче валюту. «Прямо и не знаю, что делать-то, — говорил он, допустим, Серёге Захарову, когда они вместе пили пиво в забегаловке. Валентин счёл себя обязанным проставиться, поскольку заработал деньги при помощи Серёгиного трактора. Тимоха делал печальное лицо, обременённый тяжкими заботами о капитале: — Продавать уже или нет? А вдруг завтра, как в девяносто восьмом, р-раз — и все?»

— Всё может быть, — подтверждал Серёга, оснащая край пивной кружки доброй щепотью соли. — Им там, — он тыкал пальцем вверх, — доверять нельзя, ептырь. Они себе на пятьдесят лет вперёд нахапали, а мы им до лампочки. Есть у тебя деньги, нет ли, всё равно. Вот возьмут и объявят завтра, что за валюту будут расстреливать, как раньше. И куда ж ты денешься с подводной-то лодки?