Но вот и март, первый весенний месяц, почти ничем не отличающийся от зимнего. А вот и апрель, и снегу конец. Пора ехать.

И когда уже Сухарев проходил мимо базы пиломатериалов, то увидел Тишку.

Большой лохматый пёс буро-коричневой масти прикован цепью к забору. Лежит в тени, потому что уже и сейчас, в апреле, ему жарко на солнце. Из густых шерстяных зарослей морды заинтересованно просверкивают два влажных глаза. Уши полуопущены. Огромные неловкие щенячьи лапы: задние откинуты в сторону, морду он положил на вытянутые передние. Брюхо в пыли.

Дмитрий Иванович как-то сразу, неизвестно откуда, понял, что пес, собственно, ничейный, сидит тут совершенно без всякого смысла и цели. Он свистнул Тишке, тот поднял голову и навострил уши.

— Ай, какой хороший, — сказал Дмитрий Иванович, разглядывая пса. — Красавец. Годовалый, наверное. Кусаться не будешь?

Он уселся на корточки и осторожно потрепал Тишку по шее, почесал между ушей. Тишка от удовольствия вывалил язык и быстро задышал, потом прижал уши и потянулся. Давненько ему не доставалось такой ласки.

— Красавец, — повторил Сухарев. — Как же тебя зовут-то?

— Тишка его зовут, — сказал проходивший мимо Серёга Захаров. — Тишка-Етишка.

— Тихон, значит, — кивнул Дмитрий Иванович. — Ну а лапу, Тихон, подавать умеешь?

Тишка незамедлительно протянул ему правую лапу, и так состоялось их знакомство.

— Чей это пёс? — спросил Дмитрий Иванович мужика, для чего-то задержавшегося и наблюдавшего всю эту картину. — Хозяин у него есть?

— Ну, я хозяин, — сказал Серёга, который почувствовал вдруг себя собственником. Все же пёс сидел как бы на его территории и хлебал его баланду. — А что?

— Я хотел бы купить Тишку, — сказал Дмитрий Иванович напрямик.

— Ну, бери. Мне от него никакого толку.

— Сколько просишь за него?

— Давай пятихатку, и пёс с тобой! — усмехнулся Захаров.

— Сейчас нет денег, но я через неделю здесь опять пойду в это же время, сразу расплачусь и заберу его. А то пока некуда девать.

— Ладно, — мужик, как ни старался, не смог удержать улыбки предвкушения, показав черную дыру на месте выбитого во вчерашней драке переднего зуба. — Значит, в пятницу жду тебя в это время. Как раз будет, чем выходные отметить. Сам понимаешь, надо. Уж не обмани.

Сухарев кивнул, напоследок ещё раз потрепал Тишку за ухо и направился по своим делам.

В деревне его уже ждали, и всё там устроилось как нельзя лучше. Сухареву отвели комнату в доме у какой-то глухой старой бабушки, целые дни проводившей в огороде среди своей рассады. То есть, с праздными разговорами приставать никто не должен был. Дмитрий Иванович выслушал напутственный рассказ директора о некоторых особенностях предстоящей работы, бегло осмотрел коров, поговорил с доярками и ушел взглянуть на пастбище. Домой в город он добрался только к вечеру, здорово устал с непривычки, но голова его была занята вовсе не мыслями о предстоящей работе. Главная мысль у него была одна: кажется, теперь у меня есть собака.

Раньше, когда он ездил по командировкам, собаки у него быть не могло, заниматься с ней было бы некому. Да и прежде тоже. В детстве, как он ни просил, родители не купили ему собаку. После армии он собирался завести себе овчарку, даже имя ей заранее подобрал: Альма. Но внезапно женился, и вместо овчарки у него появилась Ирина. Ей собака была без надобности, в умении лаять она сама неплохо преуспевала, к тому же пошли дети. нужно было зарабатывать деньги, Сухарев устроился экспедитором на завод, неделями не бывал дома, и семейная жизнь от этого довольно скоро дала трещину. Ирина была ревнива — ладно бы по делу, а то просто так. В общем, они расстались, Сухарев исправно платил алименты, по воскресеньям гулял с детьми в парке, но всё равно дети выросли чужими людьми, и теперь он с ними почти не виделся.

Так и прошла жизнь без собаки. Кто мог знать, что именно об этом он будет сожалеть на склоне лет больше всего…

Когда странный человек ушел, Тишка улёгся на прежнее место и в прежней позе. Он думал, что скоро уснёт, но через полминуты зачем-то вскочил и уставился вдоль дороги, в ту сторону, куда ушел этот человек. Тишка постоял так немного, слегка помахивая хвостом, а потом тихонько заскулил. Этого никто не слышал, пёс несколько раз принимался жалобно скулить и снова замолкал. Ему было сейчас очень плохо. Человек разбудил в нём непонятную надежду, и Тишке было страшно и тоскливо от того, что эта надежда, скорее всего, не сбудется. Лучше бы он не проходил здесь, не трепал его за ухо и не говорил никаких ласковых, ободряющих слов.

— Ну вот, Тишка-Етишка, скоро новая жизнь у тебя начнётся, — Серёга Захаров стоял на крыльце и, прищурившись, разглядывал его сквозь сигаретный дым. — Надо бы тебя подкормить, а то ещё раздумает этот малахольный.

Он налил Тишке усиленную порцию баланды, в которой даже оказалось несколько кусочков говяжьих жил и большая сахарная кость. Пёс, разумеется, всё это охотно съел. А потом что-то опять загрустил, плоско улёгся на бок в тени забора, вытянув лапы, и, если смотреть на него сверху, был очень похож на небольшого игрушечного коня, на котором в детстве качался беззубый Серёжа Захаров, стремительно подвигаясь в лихую кавалерийскую атаку. На голове его, помнится, был тогда красноармейский шлем-будёновка, а в руке пластмассовая сабля.

— Смело мы в бой пойдем!.. — гундосо пропел мужик. — А может, не отдавать тебя, Тихоня? Кто его знает, что за человек-то. Может, он туберкулезник, я слышал, они собачье мясо специально едят…

Но тут же, вспомнив о деньгах, он мотнул головой:

— Не, не похож. Просто понравился ты ему, вот и всё. Вон ты какой хороший-то у нас: здоровый, лохматый, — мужик погладил собачий бок, и Тишка удивленно глянул на него, приподняв голову. — Да и нечего тебе здесь делать, ёптырь.

Мужик встал, отряхнул руки и быстро ушёл, насвистывая себе под нос нечто кавалерийское.

Это странное поведение тюремщика ещё больше укрепило Тишку в мысли, что не за горами какие-то существенные перемены в его жизни. Но всё равно ему было до того плохо, что даже нос сделался сухим, и Тишка почти беспрерывно чесался. Совсем зажрали эти проклятые блохи!..

Прошло несколько долгих дней. Солнышко прибывало и грело все жарче. Высунулась из земли трава. Тишка щипал её свежие побеги, набирая потерянные за зиму витамины. Полетели мухи, бабочки, комары. Природа оживала на глазах. Всё вокруг было свободным, наглым и жадным, всё вокруг плодилось, размножалось и весело пожирало друг друга. И только Тишка уныло сидел на короткой железной цепи. У него была лишь его будка, его миска и очень маленькая надежда на освобождение. И надежда эта всё уменьшалась в размерах.

Но пришел великий день. Тишка понятия не имел о том, что его тюремщик сегодня уже с утра ждет обещанных денег. Шепелявый Серёга раздобыл кусок узкой брезентовой вожжи, сделал новый чистый ошейник, и осталось ещё метра два на поводок. Он вылил на Тишку несколько вёдер тёплой воды, чтобы слегка отмыть его и привести к нормальному собачьему виду. После бани новый ошейник был торжественно натянут на шею пса. Он оказался туговат и еле налез, Тишка едва не остался без ушей. Поводок был пристёгнут к ошейнику стальным карабином, и после этого тюремщик, сделав два шага назад, полюбовался на дело рук своих.

— Вот, теперь не отвертится! Да за такого пса надо было сразу штуку просить… Эй, Тишка-Етишка, ты, случаем, не породистый у нас?

Сухарев пришёл вовремя, как и обещал. Пожал руку мужику, спросил:

— Ну, как там поживает наш Тихон?

— А что с ним будет, жив-здоров и весел! Только тебя и ждёт.

— Ждёт? Ну-ну…

Сухарев прошел к будке, а Тишка и правда уже сидел там на стрёме, радостно помахивая хвостом.

— Здравствуй, Тиша, — сказал Дмитрий Иванович.

И тут Тишка проделал свой фирменный полузабытый трюк — встал на задние лапы, а сложенными передними несколько раз просительно лягнул в воздухе в сторону Сухарева.