1961 Вулкан «Вот это живопись! Я — за такую. Ты достиг. И нету ни черта, И в то же время — всё! Какому богу ты молился? Ты сам не понимаешь, что изобразил. Ну, брат, здесь ничего не скажешь!..» Мой друг мне так сказал. Я цвет открыл. С сегодняшнего дня Отсель пойдут владения мои. Я ощутил упругость крыл своих. Но торжество свое Не показал знакомым. Не суеверен, нет. Законом стало для меня давно — Не радоваться громко. Уж больно часто Ломали ребра неудачи мне. Успех художника… То ощущение Сравнить нельзя ни с чем. Восторга и тревоги ощущенье. Щемящей радости. Толчков подземных. Желание горы заговорить вулканом. Но я молчал… Мой друг, всесильный друг, С коврами в кабинете, В какой музей определят меня? «Ну, брат, — сказал он, — ты — Гоген. Я ночи три не спал. Вся в водорослях, Омуты в глазах, — Из детства нашего Студеная русалка. Я долго думал, Думал. Вот беда — В любом музее Она в глаза бросаться Слишком будет. Нет в ней того, Чтоб в унисон… Чтобы из общего не вырывалось, Чего-то, что-то недоделал ты. Одно — моя жена, Твои друзья, соседи, — Нам ясно все. А вот народ, Он, знаешь, требует свое, Ему подай, чтоб было досконально…» Я хлопнул дверью! «Доскональный» — Руки я больше не подам ему. Народ в его глазах тупей его. А сам откуда, сам? Мы — из одной деревни В снегах и бездорожье, Где она? Далекая, как детство, Где она? Пускай она, как мать, рассудит нас. Пускай на этот суд слетятся звезды С могил отцов погибших. Пусть деревянные кресты С могил дедов придут. Я цвет открыл… Я обнажил его, как вены обнажают. Вулкан заговорил! На этот раз не погасить меня. Отсель пойдут владения мои! 1961 Я жил когда-то Мне кажется, я в сотый раз рожден, А вспомнить не могу Те, прежние свои существованья. Но что-то все же знаю я, И это «что-то» здесь, в моей груди Живет, Ворочается, Тяжело вздыхает. Припомнить что-нибудь? Нет, это безнадежно. Вот разве только сны. Они меня измучили — Одно и то же Снится каждый раз. Одно и то же… Будто на скале Я высек мамонта. И сотни две людей, Одетых в шкуры, Гортанным криком Славили меня. Предела их восторгу не было. И то, что я не смог изобразить На каменном холсте, Воображение людей дорисовало. Царапина художника на камне Для них была открытием вселенной. И люди видели, Как билось солнце На бивне мамонта. Как кровь течет Из мамонтовых ран. И как из глаз затравленных Чудовищной горы Стекают каменные слезы Мамонта. Беспомощности слезы… Я славил человека. Он стал сильнее зверя. Далекий сон, Он радует меня. И люди в шкурах, Люди в рваных шкурах. Я жил когда-то, Жил когда-то я! Припомнить что-нибудь? Вот разве только сны. Сикстинская капелла. Дивный свет. Расписан мной и потолок и стены. Художник я… Старик уже, старик… Шесть лет последних Я отдал этой росписи. И суд господний, Страшный суд идет. Нет ложных красок, Нет пустых мазков. Все жизненно до ощущенья боли. И ад, и рай, И божья неподкупность! А то, что я не смел изобразить, Воображение людей дорисовало. И славила толпа Мой многолетний труд, Художника, Увидевшего бога В человеке! Что будет сниться мне Из этой жизни? Что? Скала… Самой природой — Дождями, Солнцем, Холодом, Ветрами Изображен встающий человек. Я как художник освободил его От злых нагромождений. Все сдержанно, Все грубо, Ощутимо. В намеке все. Предельно скупо все! А то, что я не стал изображать, Воображение людей дорисовало. Величием своим испуган человек. Он поднимается. Он удивлен собой. Из рук его летят ночные звезды, Росинки светлые, В безвременье, В бесчисленность светил. За много, Очень много километров Он видится Таким богатырем, Перед которым Бог — ничтожество, Перед которым Бога нет. А люди дорисовывают сами Свое величие. И каждый понимает, Что он велик, И прост, И чист, И неподкупен! Победа человека над собой Мне будет сниться, Когда в сто первый раз Я появлюсь на свет И вновь возьму Резец или палитру, Чтобы из гор, Из рек, Из звезд ночных Воссоздавать черты Сынов земли. Чтобы резцом и цветом Славить человека. Мне кажется, Я буду снова жить. |
