Из люка на мостовой осторожно показались темные блестящие змейки. Они быстро расползались, заполняя впадины между булыжниками. Из подворотен и парадных стали выбегать люди с узлами. Плакали дети.

— Подвал заливает! — крикнул человек с красным лицом. — С грунта вода прет!

Из подвального окна выскочила растерянная пышная кошка. Брезгливо озираясь, она пробралась в парадное.

Когда я шла мимо Пушкинского дома, вода Мойки уже перехлестывала через край и стала лизать гранитные плиты набережной бурными дрожащими языками. Мне показалось, что булыжники, окруженные водой, качаются на поверхности глубокой реки… Стало страшно, и я побежала домой без оглядки. Свистел ветер, бухала пушка, люди кричали что-то друг другу, высовываясь из окон, прохожие встревоженно бежали по улице. На реке показались лодки. Было странно видеть, как они плыли на уровне мостовой, мелькая сквозь решетку.

Кто-то крикнул:

— Тина!

Это была моя одноклассница, Женька Баландина. Она догнала меня. Банты в косах летели за ней, как две синие стрекозы.

— Тина, пошли на Неву!

— Да что ты! Посмотри, как вода выливается из Мойки.

— Испугалась, домой бежишь?

— А что мы будем делать на Неве?

— Спасать.

— Кого спасать?

— Как ты не понимаешь? Там все сейчас тонуть начнут. Помнишь, дед Мазай и зайцы?

Я вспомнила доброго деда Мазая, его лодочку, полную зайцев, и подумала, что, конечно, надо бежать спасать людей, раз они тонут.

— Пошли, — сказала я.

Мы огляделись на Певческом мосту, у Капеллы. Перед нами открылась широкая Дворцовая площадь. Черный ангел на светлой колонне смотрел вниз, крепко держась за крест. Далеко над крышами блестел Исаакий, как тусклое солнце. На площади ветер особенно ершился, гоняясь за осенними листьями из Александровского сада. Они стоймя бежали по булыжнику, как желтые цыплята.

Мы вышли на улицу Халтурина, где у входа в Эрмитаж неподвижно стояли обнаженные гиганты из темно-серого гранита. Я всегда очень их жалела. Зимой мне казалось, что они вот-вот запрыгают от холода, охлопываясь руками, как извозчики; летом я ждала, что они положат на землю тяжкий балкон, придавивший им плечи, и немножко отдохнут, выпрямив затекшее тело. Я знала, что это невозможно, и все-таки надеялась на чудо. Так и в этот раз я покосилась на их согнутые, покорные фигуры: а вдруг они пошевелятся, а вдруг, если позвать, два громадных каменных человека, тяжко топая, пойдут с нами? Но чуда не произошло. «Наверное, все-таки чудес не бывает», — подумала я, пробегая мимо.

Мы вышли на Неву. Широким потоком через спуски вода катилась на мостовую. Вся сизая ширь реки завивалась белыми барашками. Они катились под ветром, строптиво подскакивая. Маленький буксирчик, с трудом расталкивая барашки, тащил за собой пустую баржу. Круглый белый дым косо слетел со стены Петропавловской крепости, и сразу же громко ахнул выстрел. Деревянная торцовая мостовая вспучилась, сломалась и кусками закачалась по мелкой воде. Зеваки, стоявшие на набережной, стали быстро расходиться. Окна подвала, захлебываясь, шумно втягивали в себя воду.

— Пошли домой, спасать некого! — крикнула Женька.

— Это кого же вы спасать собрались? Правильно, бегите домой, а то утопнете. — Возле нас стоял усатый дядька. Он закатывал брюки. Ботинки, связанные шнурками, висели у него на плече. — Здесь спасать некого. Я сам за тем прибежал — медаль имею за спасение утопающих. Ну ладно, отведу вас домой. Вы где живете?

— Нас спасать не надо, мы не тонем, — сказала Женька и чихнула.

— Что же, мне ждать, пока вы тонуть будете? А ну пошли!

Он сердито схватил нас за руки, и мы двинулись, прыгая по шатким торцам.

На середине мостовой наш спутник внезапно споткнулся, я упала в воду… Взвизгнула Женька, ее ноги мелькнули в воздухе, и сразу же возле своих глаз у самой воды я увидела испуганное мокрое лицо нашего спутника с обвисшими усами. Деревянные шашки торцовой мостовой качались вокруг его шеи. Мне показалось, что это голова качается на торцах, и неожиданно для себя самой я заорала сдавленным голосом, как во сне.

— Тише! — крикнул дядька, шевеля у моих глаз усами. — Чего орешь? Подальше от меня! Здесь люк открытый, черт бы его побрал! Вода крышки с люков сбрасывает! Бегите к стенке скорей! Вам говорят!

Он вырастал из воды, охая и отплевываясь.

Мы с Женькой не уходили. Мы протягивали ему руки.

— Держитесь, дяденька! — кричала Женька, расталкивая шашки ногами.

Наш спутник выпрямился, оперся о наши плечи, и мы пошли к стене Эрмитажа. Вода лилась по телу щекотными ручейками. Ветер сразу стал холодным и колючим, как зимой. Спутник наш обтер лицо, стряхнул воду с ладоней и сказал, удивленно моргая мокрыми ресницами:

— Ведь я чуть не утонул, а? Как баба в колодце. Понимаете вы это, пичужки? А если бы которая из вас? Прямым бы ходом через люк да в Неву! Спасибо, на руках задержался. Ну, теперь по стеночкам будем пробираться. Вы где живете?

— На Мойке, у Капеллы.

— Ну, слава богу, рядом.

И мы опять побрели по воде, рассекая лодыжками мутные быстрые потоки.

На Певческом мосту нас встретила моя старшая сестра Лена. Я увидела ее издали. Она медленно шла по мелкой воде, держась за ограду Мойки, и тревожно оглядывалась по сторонам. Коса ее расплелась, и волосы клубились на ветру, как черный дым.

— Лена! — крикнула я.

Она увидела меня и побежала навстречу. Мы обнялись, и она сразу же принялась меня ругать:

— Ты с ума сошла! Куда ты девалась после школы? Идем скорей домой. Квартиру нашу уже залило всю. Пойдем наверх, на второй этаж, в детский дом.

— Я с вами пойду, — сказала Женька. — Все равно мама с двух часов на работе. Чего мне одной дома делать?

— Это сестра твоя? — спросил наш спутник, указывая на Лену.

— Сестра.

— Ну, значит, я вас доставил. Пойду в Гавань делать дело. Держите их крепче, барышня, утекут!

— Не утекем! — сказала Женька.

В нашем дворе было полно народу. В темной рябой воде длинной вереницей стояли девочки и взрослые. Они передавали на второй этаж вещи из подвалов и кладовых. Это были продукты, тюки материи, какие-то большие свертки. Мама, взлохмаченная, в подоткнутой мокрой юбке, заглядывала в кладовые, в дом и все время спокойно командовала резким, властным голосом.

Со второго двора привели корову Зорьку. Тетя Нюша заманивала ее на лестницу, но она упиралась и подпрыгивала на ногах, похожих на козлы. Глаза ее, всегда кроткие, полуприкрытые прямыми русыми ресницами, стали громадными и бешеными, зрачки ошалело плавали по голубоватым вытаращенным белкам. Она подняла голову и тоскливо замычала.

— Труба иерихонская! — крикнула тетя Нюша. — Ну, что мне с тобой делать, а? Утонешь, дура! — Она схватила корову за рог и шлепнула ее по мохнатой костлявой щеке. Зорька вдруг перестала мычать, заморгала и покорно подняла ногу на первую ступеньку лестницы.

Нас заметили, когда мы с Женькой, желая помочь, подхватили небольшой полосатый мешок и сразу же уронили его в воду.

— Сахар утопили! — завопила кухарка, вылезая из окна первого этажа.

Она была без кофты. Могучее туловище ее стягивал ситцевый лиф. Между лифом и юбкой выпирало что-то розовое, похожее на спасательный круг.

— Он был тяжелый очень… — робко сказала я.

— А вы бы его еще раза два окунули. Он бы совсем стал легкий. — Она взмахнула мокрым мешком, шлепнула его себе на спину и скрылась в дверях.

— Тина! — рядом со мной стояла мама. Лицо у нее было усталое, похудевшее. — Что же ты со мной делаешь?!

— Мы на Неву бегали. Мы спасать хотели. Там человек в люке чуть не утонул.

— Я в школу звонила, все уже давно ушли. А мать знает, что ты здесь? — спросила она у Женьки.

— Она на работе.

— Папы нет до сих пор, а вода все прибывает… Ребята, все в дом! — крикнула мама неожиданно. — Что осталось, перенесут взрослые. А теперь — переодеваться, есть и отдыхать. Быстро, быстро!