– Вы не сделали «неверного» выбора, потому что всякий ваш выбор был продиктован любовью, – сказала я ей. – Именно вашу глубокую, безграничную любовь он взял с собой, уходя. Он ничего не унес, кроме любви.

Женщина призналась мне, что у нее такое чувство, будто огромный камень с души свалился. Вся любовь, которой она осыпала пса, пока он был здесь, вернулась к ней именно тогда, когда она больше всего в том нуждалась.

Та Сторона показывает нам, что, переходя на Ту Сторону, наши звери оказываются в безопасности, веселые и здоровые, они носятся по полям, летают в небесах, плавают среди рифов и благодарят нас за всю любовь, какой мы одаривали их, пока они были здесь.

Послание с Той Стороны звучит яснее ясного: наши звери живы. Они ждут нас. Мы увидим их снова.

По мере роста уверенности и улучшения техники сеансы у меня получались все глубже и насыщеннее. Каждое считывание становилось новым уроком. Меня учили, что ничего во Вселенной не происходит случайно: что каждый встреченный человек чему-то нас учит или сам учится у нас; что Та Сторона присматривает за нами с огромной любовью и верой.

Также я начала понимать, что, хотя многие, кто приходит ко мне на считывания, верят в Ту Сторону, но таковы далеко не все. Одни религиозны и верят в рай. Другие принимают идею рая, но не верят, что до него можно как-то достучаться. Некоторые глубоко духовны и верят во вселенскую объединяющую силу. Иные приходят ко мне в полной готовности к контакту с ушедшими любимыми. Но кто-то из моих клиентов не верит решительно ни во что.

Одним из таких скептиков и был Джим Кальсия.

Джим – ученый, геолог. Он родился в Калифорнии и вырос близ пустыни Мохаве и ребенком играл среди безводных холмов и скальных выступов, и они завладели его воображением. Джим получил степень магистра геологии и тридцать восемь лет проработал в государственной геологической разведке, – он искал и наносил на карту месторождения различных минералов, анализировал изотопы и определял происхождение и эволюцию редкоземельных элементов. Джим умел видеть красоту в камнях, скалах, грязи, пыли, в геологических инструментах, но еще, думается мне, во всем этом его привлекала надежность.

Для Джима земля была надежной – твердой, осязаемой, цельной. Его работа заключалась в том, чтобы разбираться в природе этой цельности. Джим верил только в то, что мог потрогать руками – в осколок базальта или гранита, кварца, циркона, – любого минерала, из которых строилась его реальность.

Его верой, его скалой была жена Кэти.

Джим с Кэти познакомились в старших классах Кальверовской городской школы. За неделю до большого Белого бала, где девочки приглашают мальчиков, Кэти, хорошенькая, общительная, всеобщая любимица, отвела его в сторонку и спросила: «Ты пойдешь со мной на Белый бал?» Им было по семнадцать и предстояло прожить вместе сорок пять лет.

Джим и Кэти поженились еще студентами колледжа и славно зажили вместе в Калифорнии. Джим работал геологом, а Кэти – воспитательницей в детском саду. Они растили троих сыновей, Скотта, Кевина и Криса. В 1994 году Джима ждало страшное потрясение: у Кэти обнаружили рак груди. Ей потребовался экспериментальный курс лечения, и ее на месяц положили в больницу. У их старшего сына, Кевина, намечался выпускной бал, так что мальчик, его подружка и двое друзей принарядились, надели поверх нарядов белые халаты и большую часть праздничного вечера просидели в палате у Кэти. Джим же в палате у жены практически дневал и ночевал.

Лечение помогло, Кэти пошла на поправку.

До 2009 года, когда Кэти наконец вышла на пенсию, все было хорошо. Джим планировал выйти на пенсию примерно в одно с Кэти время – они хотели отдохнуть вместе, перестроить дом и провести там свои золотые годы. Но всего через несколько дней после выхода на пенсию Кэти слегла с воспалением легких. Она уже не в первый раз переносила эту болезнь, но на сей раз улучшения не наступало, только хуже становилось. Кэти согласилась лечь в больницу. Джим поехал с ней; он был убежден, что едут они просто на осмотр.

Однако врачи установили, что иммунитет Кэти подорван предыдущим онкологическим заболеванием и побочными эффектами экспериментальной терапии, и теперь организм не справлялся. Анализы показали, что у Кэти редкая разновидность вируса H1N1, «свиной грипп». Ее срочно поместили в реанимацию и подключили к аппарату искусственного дыхания. Говорить она больше не могла.

Но Джим упорно верил, что все обойдется и жена поправится. Кэти не первый раз принимала подобную битву и всегда побеждала: она была боец по натуре. Всю последующую неделю он почти не покидал палату жены, хотя она все время была под действием снотворного. Кэти сделали несколько переливаний крови. Джим знал, как жена ненавидит шприцы и капельницы, и едва мог смотреть, как приходят сестры и колют ее. Но он понимал, что переливания необходимы, и знал, что жена будет держаться стойко и мужественно.

Через пять дней пребывания в больнице врачи дали Кэти так называемый «отпуск от снотворного» – временную отмену лекарств, так что на некоторое время она пришла в себя. Сыновья Кэти собрались вокруг нее, и она пришла в сознание впервые за несколько дней. Говорить она из-за трубки не могла, но показывала буквы на алфавитной карточке. Попросила свою щетку для волос и расческу и хотела быть уверена, что цветы в подвесных кашпо на стенке гаража не забывают поливать.

Когда сестры снова ввели Кэти снотворное, мальчики отправились домой, но спустя два дня сиделка сказала Джиму, что у Кэти сердце колотится с частотой 160 ударов в минуту. Джим знал, что жена отчаянно сражается. Но испугался он, только когда однажды вечером в холле к нему подошел врач.

– Мне кажется, пора отпустить ее, – мягко сказал доктор.

Отпустить? Отпустить Кэти? Эта мысль даже не закрадывалась Джиму в голову. Он ни на секунду не мог представить себе жизнь без Кэти. Как отпустить? Что это значит? Как можно отпустить того, в ком для тебя весь смысл жизни? Джим был в ужасе.

На десятый день в реанимации у Кэти стал падать пульс. В 4 часа утра медсестра сказала Джиму, что врачам не удается ввести Кэти иглу для переливания крови.

– Не надо. Не колите ее больше, – к собственному удивлению, произнес Джим. – Не надо больше иголок.

Он позвонил сыновьям и велел им срочно ехать в больницу. У каждого из них было всего несколько секунд на то, чтобы проститься с матерью. Один за другим они гладили ее по руке и целовали в щеку. Джим склонился над женой и сжал ее в объятиях.

– Я тобой горжусь, любимая, – прошептал он. – Знаю, ты старалась как могла и сделала все возможное. Я люблю тебя, Кэти.

Тут Джима тронули за плечо. Это был его сын, Скотт.

– Папа, она уже ушла, – сказал он.

Ничто не могло унять скорбь Джима. Его горе было бездонно. Он не убирал вещи Кэти и хранил их так, как они лежали при ней. Большую часть времени проводил в темноте. Он не отвечал на телефонные звонки, не разрешал друзьям навещать его. Впоследствии он сам не мог вспомнить, что делал все эти месяцы, полные скорби и отчаяния; остались только обрывки воспоминаний.

Он помнил первое Рождество без Кэти, проведенное у сына Кевина и его жены Марин с родителями невестки. Помнит, как ровно в одиннадцать часов все, кто знал и любил Кэти, в том числе и друзья в далекой Финляндии, зажгли каждый по свече в память о ней. Но помимо этого месяцы после ухода Кэти превратились в марево, слишком плохо и больно было, чтобы вспоминать.

Наверно, Джим мог бы так провести годы и годы, даже до конца жизни, но однажды у него разыгралась мигрень. Раньше Джим никогда мигренями не страдал, хотя у Кэти они время от времени случались. В тот день Джима ослепили яркие вспышки света, и у него нестерпимо заломило висок. Он рухнул на кровать и стиснул голову руками. Мигрень напомнила ему о Кэти, и в этот миг его постигло озарение.